Актер Александр Петров: Мы с Полански сильно похожи

Мы с тобой разговариваем онлайн. Где ты сейчас находишься?

Я в городе Гуанахуато, в трех часах от Мехико. Это очень интересное место. Мне кажется, в плане туризма одно из самых экзотических. Я реально такого никогда не видел. Это аутентичный, кинематографичный город с кучей сквериков, кафешек, ресторанов на каждом шагу, тут дискотеки, бары работают всю ночь, без выходных. Сюда съезжаются со всей Мексики, чтобы тусануть, а мы здесь работаем. У меня рядом с отелем караоке, но, к счастью, изоляция в номере более-менее нормальная. Самое главное, здесь всюду потрясающие люди. В них есть какая-то душевность. Это поражает, потому что все реже и реже встречается в больших городах. Наверное, этого чуть больше в Питере, в Казани, в Нижнем. В Москве это редкость. А здесь люди, которые видят тебя впервые, всегда открыты, и видно, что счастливы, хотя Мексика, мягко говоря, не богатая страна.

А как ты с ними общаешься? Ты знаешь испанский?

Нет, мы говорим на каком-то непонятном языке, но это не мешает. Они после съемок и в перерывах сами подходят, снимают, фотографируются со мной. Хотя большинство меня не знает, только некоторые видели какие-то сериалы.

Мексиканцы смотрят российские сериалы? Раньше вроде было наоборот. 

Да, как-то в фавелах ко мне подошли две мексиканки и говорят: «Мы вас знаем!» — и дальше что-то такое на испанском, я не понял. А когда я прилетел в Мехико, человек, который меня встречал, сказал: «Саша, я давно хотел с вами познакомиться, я несколько раз смотрел фильм “Т-34”, мне очень понравилось». 

Важный вопрос: как тебе удается совмещать интенсивную работу в Мексике с дегустацией текилы?

Все просто: я не пью алкоголь. Но обязательно как-нибудь проведу дегустацию. Уверен, что здесь, в Мексике, будет премьера фильма, над которым мы работаем.

Заметь, мы почти пять минут говорим, но ты пока так и не сказал, в каком проекте снимаешься.

Это фильм, который выйдет в следующем году.

Есть подробности?

Я пока не могу раскрывать подробности сюжета. Единственное, что скажу: это будет очень неожиданное, классное кино с хорошим концептом. Такого еще не видели. Как минимум не помню, чтобы в современной России большую часть фильма снимали в Мексике.

А ты умеешь навести интригу. Давай тогда обсудим проект, про который как раз уже можно и нужно говорить, — фильм «Дворец» Романа Полански. С тобой снимались Фанни Ардан и Микки Рурк. Ты с ними как-то пересекался на площадке?

Сцен с ними у меня не было, но они постоянно были на съемочной площадке. Мне кажется, чем масштабнее артист, тем он спокойней, легче в общении, он, как ребенок, просто получает удовольствие от того, что делает. Бывает, человек еще ничего не сделал, но уже ведет себя как звезда. И это о многом говорит. А люди, которые действительно многого добились в своем деле, ведут себя очень скромно. Таких примеров я видел много и в России.

Каково тебе самому было среди таких мэтров? Волновался? Или для тебя это просто очередная работа?

Конечно, я волновался. Устройство западной съемочной площадки немного отличается от российской, какие-то вещи непривычны. Но ты перестраиваешься, это не страшно. Было волнение и перед Полански. Но, когда начались репетиции, я понял, что мы с ним на одном языке разговариваем, смотрим в одном направлении. Он мне во многом напоминал моего мастера Леонида Хейфеца. Мне кажется, азы режиссуры и актерского существования, которые всему миру дала школа русского театра, есть везде, во всем мировом кино. Я наблюдал, как Полански работает: у него очень много времени уходит на детали. Он интуитивен. Иногда может поменять кадры, которые запланированы, и снимать совершенно другой угол, хотя уже стоят свет и камеры. Он чувствует, что сейчас артист, к примеру, не очень готов к крупному плану, поэтому снимают другого. Перестановка занимает время, но его это не волнует. Или в кадре оказался портсигар, который ему не нравится, и пока не привезут другой, он не будет снимать. Это не прихоть. Я понимаю его логику. И он очень много внимания уделяет тому, что происходит до кадра, тому, что в кино даже не попадает: как люди заходят в пространство, как они стоят, что с ними вне объектива камеры происходит. Это классно! Это та школа, к которой я привык.

Съемки в Швейцарии, интернациональная команда — и Полански зовет в фильм тебя, настоящего русского из настоящей России. В 2022 году. Он же понимал, что идет против большого тренда? Или ему никто ничего в принципе не может возразить, раз он Полански?

Я не думаю, что его интересуют какие-то тренды или чье-то мнение. Его волнуют фильм и сценарий, в котором написано: в отель приезжают люди, среди них русские. Просто он вне времени: у Полански первая номинация на «Оскар» была в 1964 году. Ему очень важно, чтобы все было подлинно. Потому что он лично помнит события в этом отеле, описанные в сценарии. Все должно быть по-настоящему, пусть это и не драма, а комедия.

Причем черная. 

Я бы скорее назвал это сатирой.

Кстати, про «Оскар». Когда-то ты сказал, что мечтаешь получить статуэтку — и многие тогда восприняли это как шутку. Но после работы у Бессона в «Анне» и у Полански во «Дворце» надо ли понимать, что ты совсем не шутил?

Нет. Я серьезный человек. Понимаешь, «Оскар» — это же не конкретная штучка, которую я очень сильно хочу. Хотя, конечно же, хочу. Все хотят. Но это образ того, что невозможное возможно. Я ставлю себе какие-то цели в профессии, в жизни. Мне это нравится. Всегда хочется идти вперед, развиваться, играть в разных лигах, на разных уровнях существовать. Я в этом плане никогда не успокаиваюсь. А иначе какой смысл? Жизнь — это движение. Карьера и профессия — это тоже движение, часто по кругу. Надо выходить из него. Искать новые пути, интересные лично тебе.

То есть «Оскар» — это просто вектор, а не конечная твоя цель.

Дело, конечно, не в призах, а в движении вперед вне зависимости от обстоятельств. Мне важно развиваться профессионально. Не повторяться. Мне всегда нравилось жить в Москве и сниматься в России. И я никогда не думал переезжать в Лос-Анджелес или куда-то за рубеж, чтобы ходить там на кастинги ради съемок в кино. Но я не собираюсь себя ограничивать. Границ, в общем, нет. В принципе, я мог бы, наверное, успокоиться уже, сниматься в сериалах на платформах и особо не париться ни о чем. Но я в этом плане неугомонный. Мне хочется развиваться, мне хочется учиться, мне хочется идти вперед, вместе с людьми, которые меня окружают. Мне кажется, это самый кайф.   

Замыкая тему съемок у Полански. Ты сказал, что это сатира. Есть ощущение, что в европейском кино появился остросоциальный тренд: европейское общество смеется над собой. На прошлом Каннском фестивале победил «Треугольник печали». На нынешнем Венецианском появляется сатирический «Дворец». Как по-твоему, эта насмешка — признак какого-то нездоровья или наоборот?   

Не знаю. Хотя я смотрел «Треугольник печали», и он мне понравился. Но, мне кажется, Полански глобальнее, пусть он и смотрит через призму достаточно простых событий, простых взаимоотношений. Здесь сатира, в принципе, над человеком, над его поступками, его натурой как таковой. Вообще, Полански — одиозная личность, и после всего, что с ним было, он сохранил себя, свои принципы, он не гонится за трендами. Это очень круто. И в этом, мне кажется, мы с ним сильно похожи. Для нас важно оставаться собой, верить себе, своему делу, своему ремеслу, слушать себя, всегда идти по своему пути. Мне это безумно в нем понравилось.

Сейчас должна заиграть песня Roxette — Listen To Your Heart. 

Это саундтрек моих внутренних принципов.

Ты читал Полански или кому-нибудь из команды «Дворца» свои стихи?

Нет, не читал. Это для меня очень личная, хрупкая история. Если я это делаю, то либо на сцене, либо очень близким друзьям в дни рождения. Это абсолютно незащищенная часть меня. Да, я себя прикрываю какими-то визуальными спецэффектами, музыкой, ее громкостью, но по большому счету никак не защищаю себя внутренне, как артиста, как человека, как Сашу. И мне это очень нравится.

И тут мы плавно переходим к твоему моноспектаклю «Планета Максимус», который ты представишь 12 октября в Москве и 16 октября в Санкт-Петербурге на больших площадках, а потом по всей России стартует кинопрокат. Это проект, состоящий из музыки группы Ocean Jet и стихов, не только твоих. О любви. Почему ты решил именно на эту избитую тему поговорить с людьми?

Потому что она самая важная в жизни каждого человека. Остальное: и карьера, и быт, какие-то задачи, мечты и интересы — так или иначе отходит на второй план. Когда Федерико Феллини уже находился в плачевном состоянии, он написал простую фразу: как хочется снова влюбиться, почувствовать это хотя бы напоследок. Любовь никогда не станет избитой темой. Вопрос лишь в том, под каким углом на нее смотреть. В основе моего предыдущего спектакля «#Зановородиться» была выдуманная история. А здесь история основана на реальных событиях, реальных героях. И мне важно про них рассказать.

Спектакль посвящен Максу. Кто такой Макс?

Макс — человек, которого я встретил, когда он уже был тяжело болен (речь про рак. — Прим. ред.), с ампутированной рукой. Это произошло на гастролях «#Зановородиться», когда артистка Даша Мельникова была, как и я, попечителем фонда и хосписа «Дом с маяком». Мы играли в Питере, она сказала: «Вот парень, подопечный фонда, хочет прийти к тебе на спектакль, со своей девушкой». Меня это удивило: с девушкой? Интересно! Я думал, привезут человека на коляске. А он — такой плотный, накачанный, улыбчивый парень без руки. Конечно, лысый после химиотерапии. С невероятно красивой девушкой, которая тоже улыбается. Мы познакомились, завязалось общение, появилась дружба. Меня поразил этот человек, поразила история их любви — своей невероятной силой, чистотой. Бывало, я приезжал в Питер на съемки или гастроли — и звонил Максу. Он был прямолинейный человек, спрашивал: «Вот скажи честно, ты мне звонишь, зовешь в ресторан, погулять по городу — из жалости?» Я отвечал: «Знаешь, Макс, мне есть кому позвонить, но не очень хочется, а с тобой мне интересно». Его это удивляло во мне. А я удивлялся ему. Мы общались и с Катей, и сейчас продолжаем дружить. И, когда я приезжаю в Питер, первым делом звоню ей и зову встретиться. Когда я рассказывал историю Кати и Макса своим друзьям — видел, как она проникает в людей. Человек вдруг сбрасывает с себя балласты, эти рюкзаки, чемоданы своих проблем, амбиций, задач — и растворяется в этой истории. И мне пришла в голову такая идея: почему бы не рассказать эту историю большой аудитории. Может быть, для кого-то это станет поворотной точкой, когда человек поймет, что отношения и любовь — это просто кайф, удовольствие, это счастье. И я эту историю рассказываю не только как актер, под маской, но и от себя лично: вот мои мысли, вот мои стихи. В кого-то попадают, в кого-то нет, тут я не властен. Но мне нравится открываться, выходить на сцену с коробкой с надписью «хрупкое». И там, в этом «хрупком» — весь я. Для меня это терапия, невероятная перезагрузка, личная сауна души.

В начале твоего спектакля на экране появляется эпиграф: «Ты становишься на углу оживленной улицы и представляешь, что тебя здесь нет. Вернее, тебя нет вообще. Пешеходы идут, сигналят машины, открываются двери магазинов, сменяются пассажиры на остановке. То есть, в принципе, мир продолжает жить и без тебя. Понимать это больно. Но важно», — цитата Сергея Бодрова-младшего. Какая его роль кажется тебе главной?

Мне кажется, главная роль — это жизнь Сережи Бодрова. И то, как он жил, и то, как он любил. Его принципы, его взгляды мне очень близки. Они помогли мне в студенчестве, в моих первых шагах в кино, в театре, и сейчас помогают. К сожалению, мы не были с ним знакомы. К счастью, я познакомился с его мамой Валентиной Николаевной, чудеснейшей женщиной.

Ты чувствуешь с ним какую-то связь?

Мне кажется, нам было бы о чем с ним поговорить. Или помолчать.

Понятно, что «Планета Максимус» — это часть благотворительной истории, которой ты давно занимаешься. Ты можешь, глядя изнутри, сказать, как меняется отношение к благотворительности в России? Особенно в последнее время.

Скажу только, что оно меняется. Появляются понятные системы, как фонд «Дом с маяком», куда человек может передать хоть 100 рублей, хоть 50 — и эти деньги точно пойдут на благотворительность. И я тоже являюсь неким гарантом, что это не обман. Об этом отчасти и спектакль — как важно отдавать, не прося чего-то взамен. Все больше людей это начинают понимать.

Еще одна важная тема: у тебя выходит книга. В первой части ты рассказываешь про спектакль. Зато вторая целиком состоит из твоих стихов. Как и когда, по-твоему, случилось, что стихи в России стали снова интересны и важны большому количеству людей?

Наверное, это очень простая форма погружения, ведь тут не нужно идти в кино или регистрироваться на платформе, не нужен проигрыватель и наушники. Да и форма создания тоже простая: для того, чтобы написать стих, не нужно обладать специальным образованием. Это чистое самовыражение, как у рэперов.

Кто твой любимый рэпер?

Эминем.

Ну серьезно. Тебя поэзия Эминема прямо торкает?

Ну да. Я даже переводил его, учил наизусть, читал вслух на скорости — это классный речевой тренинг. И русский рэп очень сильный, я часто его слушаю.

Бывает такое, что ты читаешь стих и завидуешь, что это не ты написал?

Я не завидую — восхищаюсь. Есениным. «Розу белую с черною жабой я хотел на земле повенчать». Как будто обычная строчка, но сколько в ней всего. Это невероятно. Есенин у русского человека в крови. Человек в России уже рождается с Есениным. Ну как еще объяснить, что до сих пор в караоке поют песни на стихи Есенина? Сейчас на этом уровне ни поэтов, ни рэперов нет.

Давай всем напомним: Клим Шипенко снял тебя в роли Сергея Есенина в фильме «Декабрь». Есенин сам существовал в жанре жизнетворчества: он не разделял себя и лирического героя. У тебя тоже так?

Все же я научился разделять себя и образ. Если бы Есенин учился у Хейфеца, тоже бы смог, ему бы было проще жить. Во мне всегда возникает внутренний человек, который не дает вот этому сумасшествию перейти грань.

Саш, между Есениным и тобой есть как минимум один человек, очень важный, через которого сложно так просто взять и переступить, обойти его, своеобразная глыба. Это Сергей Безруков. Ты как-то консультировался с ним перед ролью?

Не консультировался. Мне кажется, Сергей Безруков — гениальный артист. Мой Есенин очень сильно отличается от Есенина Безрукова. Это классно, потому что мы разные, у нас разное восприятие этого человека.

Напоследок хочется услышать твои стихи. Если бы нужно было объяснить в стихах, что сейчас происходит — с тобой и вообще, — что бы это были за строчки?

Про свои стихи, наверное, говорить не буду. Хотя какие-то строчки, которые написаны мной, мне нравятся. 

Почему? Я настаиваю! 

Есть моменты в моих стихах, которые лично в меня тоже попадают. Такой маячок для самого себя. Просто есть вещи, которые можно объяснить только стихами. Вот этими, которые появляются в конце спектакля:   

Ничего не изменить в книге судеб, 

Но пустые листы там есть. 

И, когда ты в них впишешь, 

Запрещай себе думать 

И забудь одно слово — месть.

Беседовал Дмитрий А. Быков