«Говори». Отрывок из романа Лори Холс Андерсон
Чтобы все это обдумать, нет места лучше моей кладовки, моего тронного зала, моего неродного дома. Очень хочется в душ. Может, нужно все рассказать Грете-Ингрид. (На моем-то шведском.) Можно поговорить с Рейчел. (Ага, сейчас.) Можно ей сказать: я слышала про Энди всякие плохие вещи. (От этого он станет только привлекательнее.) Или, например, сказать ей всю правду. (Так она и станет слушать. А если передаст все Энди? Что он тогда?)
Места расхаживать взад-вперед здесь маловато. Два шага, поворот, два шага в обратную сторону. Вмазываю ногой по креслу. Дурацкая комнатенка. Смысл сидеть в этом закутке. Плюхаюсь в кресло. Из него выходит воздух, от которого пахнет уборщиком: ногами, копченой колбасой, трусами, залежавшимися в стиралке. От поделки из костей индейки исходит легкий запах тухлятины. Три баночки из-под детского питания, в которых лежит попурри, не способны перебить эту вонь. Может, где-то в стене разлагается дохлая крыса, прямо у вентиляционного отверстия.
Майя Анджелу смотрит на меня, прижав к щеке два пальца. Поза умного человека. Майя хочет, чтобы я поговорила с Рейчел.
Снимаю свитер. Футболка липнет к коже. Отопление работает на полную катушку, хотя уже так тепло, что можно было бы хотя бы приоткрыть окна. Вот чего мне тут не хватает — окна. Да, я часто хнычу, что не люблю зиму, но холодным воздухом легче дышать — он, как ртуть, вкатывается в легкие и выкатывается обратно. А в апреле сыро, то слякоть испаряется, то моросит дождь. Такой месяц — будто теплая влажная мочалка.
Края моего рисунка завернулись от сырости. Надо сказать, что с деревьями у меня наметился некоторый прогресс. У меня, как у Пикассо, было несколько периодов. Был Растерянный Период, когда я плохо понимала, что мне задали. Ступорный Период, когда я не нарисовала бы дерево и под страхом смерти. Мертвый Период, когда все деревья были точно после пожара или бури. Теперь дело пошло на лад. Как назвать нынешний период, я пока не придумала. Столько рисунков — кладовка будто стала теснее. Может, нужно попробовать подкупить уборщика: пусть перетащит весь этот хлам ко мне домой, чтобы спальня стала похожа на эту кладовку, то есть на дом.
Майя похлопывает меня по плечу. Я ноль внимания. Да знаю я, знаю, только слушать не хочу. Я должна что-то делать с Рейчел — или для Рейчел. Это Майя мне говорит, не произнося ни слова. Я в ступоре. Рейчел меня точно пошлет (впрочем, уже и так послала). Не станет слушать (но попробовать-то надо). Я, взвыв, вырываю из тетрадки часть страницы. Пишу записку — левой рукой, чтобы Рейчел не поняла, что это от меня:
«Энди Эванс тебя использует. Он не такой, каким прикидывается. Говорят, он напал на одну девятиклассницу.
Будь очень, очень осторожна. Друг. PS: Скажи и Грете-Ингрид тоже».
Я не хочу, чтобы эта шведская супермодель тоже оказалась на моей совести.
Растущая боль
Мистер Фримен козел. Вместо того чтобы оставить меня в покое, чтобы я занималась «поисками музы» (прямая цитата, без дураков), он усаживается рядом на табуретку и принимается меня критиковать. Чем ему не нравится мое дерево? Целый поток слов на тему о том, что дерево паршивее некуда. Корявое, неестественное, без всякой жизни. Самое позорное дерево на свете.
Я с ним согласна. Дерево никуда. Уж всяко не произведение искусства, просто повод, чтобы не идти на урок шитья. В кабинете у мистера Фримена мне не место, как вот не место у «Март» или в моей детской розовой спаленке. Здесь место настоящим художникам вроде Айви. Я тащу свое клише к мусорному ведру и швыряю туда с такой силой, что все оборачиваются. Айви — она ваяет какую-то проволочную скульптуру — хмурится. Я сажусь на место, опускаю голову на стол. Мистер Фримен достает клише из мусора. Заодно приносит пачку салфеток. Как он понял, что я плачу?
Мистер Фримен:
— У тебя получается все лучше, но пока еще не хорошо. Уже похоже на дерево, но это среднестатистическое, обыкновенное, рядовое, скучное дерево. Вдохни в него жизнь. Пусть оно гнется. Ветки — они гибкие, не сломаются. Подари ему шрамы, перекрученный сук — идеальных деревьев не существует. Ничто в этом мире не идеально. Недостатки особенно интересны. Стань деревом.
Голос у него карамельный, как у воспитателя в детском саду. Если он думает, что я на это способна, значит, плакать мне снова. Пальцы потихоньку тянутся к ножику. Мистер Фримен дотрагивается до моего плеча, потом отворачивается, чтобы испортить настроение кому-то еще. Я дожидаюсь, пока он отвалит, а потом пытаюсь врезать жизнь в плоский кусок линолеума.
Можно, например, начисто вырезать всю середину и назвать это «Пустое клише». Если бы так поступил знаменитый художник, работа наверняка бы прославилась и продалась за миллион. Меня за такое не похвалят. «Стань деревом». Ну и советик. Мистер Фримен слишком часто тусуется со всякими придурками из «Нью-эйдж». Во втором классе я однажды изображала в спектакле дерево, потому что овца из меня вышла хреновая. Стояла, раскинув руки как ветки, а голова покачивалась на ветру. Потом руки болели. Вот деревьям вряд ли кто говорит: «Стань охреневшей девятиклассницей».
Молчи в тряпочку
У адвоката Дэвида Петракиса была встреча с Мистером Черепом и каким-то там школьным юристом. Сами догадайтесь, кто вышел победителем. Дэвид теперь может прогуливать уроки до конца года — ему все равно будут ставить «отлично». Только он не станет. Но уж поверьте: стоит Дэвиду поднять руку, Мистер Череп ему ни слова, пока он не выскажется до конца. Дэвид, тихий Дэвид теперь произносит длинные пылкие несвязные речи по самым разным вопросам обществоведения. Остальные очень ему благодарны. Мы преклоняемся перед Всемогущим Дэвидом, Который Не Дает Черепу Сесть Нам На Шею.
К сожалению, Мистер Череп продолжает давать нам проверочные, и почти все их проваливают. Мистер Череп делает объявление: все, у кого неуд, могут написать факультативный реферат о Культурных Влияниях на Рубеже Веков (он пропустил Промышленную революцию, чтобы мы успели пройти ХХ век). Не хочет он, чтобы всех нас отправили в летнюю школу.
Я и сама не хочу к нему в летнюю школу. Пишу о суфражистках. До появления суфражисток к женщинам относились как к собакам.
Женщины не имели права голоса.
Женщины не могли владеть имуществом.
Женщин не принимали во многие учебные заведения.
Женщины были куклами — никаких собственных мыслей, мнений, голосов. А потом явились суфражистки, громогласные и неукротимые. Их арестовывали, сажали в тюрьму, но заткнуть их не удавалось. Они боролись и боролись — и наконец завоевали права, которыми, по-хорошему, должны были обладать с самого начала.
Реферат получается хоть куда. Все, что взято из книг, я помещаю в кавычки и снабжаю сносками (или выносками?). Использую книги, журналы, статьи, видеозапись. Думаю, не поискать ли старую суфражистку в доме престарелых, но они все небось уже умерли.
Даже сдаю реферат вовремя. Мистер Череп скалится. Смотрит на меня свысока и говорит:
— Чтобы получить зачет за реферат, его нужно зачитать вслух. Завтра. В начале урока.
Ни счастья, ни справедливости
Ни за что я не стану читать свой реферат о суфражистках перед всем классом. Череп, когда давал задание, ничего такого не говорил. Переиначил в самый последний момент, потому что хочет меня опустить, или просто ненавидит, или в таком духе. Но я написала по-настоящему хороший реферат, и я не позволю козлу-учителю надо мной издеваться. Прошу совета у Дэвида Петракиса. И мы составляем План.
Я прихожу в класс заранее — Мистер Череп еще в учительской. Пишу все, что мне надо, на доске, поверх вешаю картинку с символом суфражистского протеста. Папка с распечатками лежит на полу. Входит Мистер Череп. Ворчит, чего это я вломилась в класс без него. Я, подобно суфражистке, стою невозмутимо, с высоко поднятой головой. Притворяюсь. В желудке у меня настоящий ураган. Пальцы в кроссовках поджаты и пытаются уцепиться за пол, чтобы меня не вынесло в окно.
Мистер Череп кивает мне. Я беру папку, будто собираюсь читать вслух. Стою, листочки дрожат, будто в закрытую дверь дует ветерок. Поворачиваюсь, сдираю бумагу с доски.
СУФРАЖИСТКИ БОРОЛИСЬ ЗА ПРАВО ГОЛОСА.
ИХ БИЛИ, АРЕСТОВЫВАЛИ, САЖАЛИ В ТЮРЬМУ ЗА ТО, ЧТО ОНИ ПОСТУПАЛИ, КАК СЧИТАЛИ НУЖНЫМ.
Я, КАК И ОНИ, БУДУ ОТСТАИВАТЬ СВОИ ПРАВА. ЗАСТАВЛЯТЬ ЧЕЛОВЕКА ПРОИЗНОСИТЬ РЕЧИ НЕСПРАВЕДЛИВО. МОЙ ВЫБОР — ПРОМОЛЧАТЬ.
Читают медленно, некоторые шевелят губами. Мистер Череп оборачивается — посмотреть, на что это все вытаращились. Я киваю Дэвиду. Он выходит к доске, я передаю ему распечатки.
Дэвид:
— Мелинде велено было довести свой реферат до сведения всех одноклассников. Она приготовила копии для всех.
Раздает распечатки. Мне они обошлись в 6 долларов 72 цента. Я хотела сделать еще и цветной титульный лист, но карманных денег мне в последнее время дают мало, так что я просто напечатала название наверху первой страницы.
План состоит в том, чтобы простоять у доски пять минут, которые отведены для чтения моего реферата. Уверена, что суфражистки тоже планировали свои протесты заранее, рассчитывали время. У Мистера Черепа свой план. Он ставит мне D и ведет к директору. Я забыла о том, как суфражисток тащили в тюрьму. Черт. Я последовательно оказываюсь в кабинете у тьютора, потом у Директора Директора, а в итоге опять в ПУПе. Снова у меня Проблемы с Дисциплиной.
Мне тоже нужен адвокат. Я за семестр не пропустила ни одного дня, честно просиживала штаны на всех уроках, иногда даже делала домашку и не списывала на контрольных. И все равно полетела в ПУП. Не имеют они права наказывать меня за отказ говорить. Это несправедливо. Что они вообще про меня думают? Много они знают о том, что творится у меня в голове? Вспышки молнии, детский плач. Эпицентр лавины, вихрь тревог, неподъемный груз сомнений и вины. Страх.
Стены в ПУПе все такие же белые. Гада Энди сегодня здесь нет. Хоть в чем-то Боженька смилостивился. Вместо него пацан со светло-зелеными волосами, выглядит так, будто подключился к каналам пришельцев; две готки в черных бархатных платьях и художественно разодранных колготках обмениваются монализовскими улыбками. Прогуляли занятия, потому что стояли в очереди за билетами на какой-то офигенный концерт. ПУП — невеликая цена за места 21 и 22 в десятом ряду.
Я продолжаю кипеть. В телесериалах адвокаты всегда советуют клиентам молчать. Копы там такие: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Сам себе инкриминировал. Смотрю это слово в словаре. На три очка. И чего они все так бесятся из-за того, что я не говорю? Может, я просто не хочу ничего себе инкриминировать. Может, мне не нравится звук собственного голоса. Может, мне вообще нечего сказать.
Пацан с зелеными волосами просыпается, свалившись со стула. Готки хихикают. Мистер Череп ковыряет в носу, когда ему кажется, что мы не смотрим. Мне нужен адвокат.
Оформить предзаказ на книгу можно по ссылке.