Художник Саша Шардак: Человек склонен романтизировать все новое и представлять приятное будущее

Ваша выставка «Третье переиздание» исследует отношения человека и предметов эпохи оттепели. В чем для вас выражается связь сегодняшнего времени с 1960-ми годами?

Оттепель была, можно сказать, переломным моментом в эволюции быта. Это зарождение общества потребления. Шлейф той романтики, которая придавалась интерьеру, тянется до сих пор. В различных итерациях. Я сам ощущаю тягу к простым, слегка дисфункциональным формам, в которых, скорее, важны пропорции, а не комфорт. И для меня связь временных периодов, в первую очередь, визуальная. Исследуя повседневность, я обращал внимание на те объекты, которые вызывали во мне симпатию, по габаритам, формам и линейности. Со временем проявилась одна закономерность: предметы, на которые я больше всего обращаю внимания, либо созданы под влиянием эстетики 60-х, либо являются оригиналами той эпохи. Эта связь оригинального объекта из 1960-х и вещи, созданной по его подобию, сейчас может быть уже лишь слегка уловима, ведь коллекции вещей, словно поколения, меняются каждый сезон, и через год то, что будет модно, может выглядеть совсем иначе.

Как бы вы в целом описали эстетику оттепели? Почему она настолько привлекательна, романтична?

Мне сложно охватить оттепель во всех ипостасях. Я рассматриваю, скорее, только материальный контекст. И могу определенно сказать, что она смелая и гуманная. В графическом стиле преобладают рукописные шрифты, иллюстрации в журналах тоже зачастую рисованные. Если взять печатную графику, то она полна экспериментов. Мода стала яркая. Конечно, во многом отражается влияние западных аналогов. И очень сильных. Можно сказать, что первое издание модернизма тридцатых годов пожинает свои сочные плоды. Думаю, что привлекательность — это именно тот критерий, который был ориентиром в создании вещей той эпохи. Человек вообще склонен романтизировать все новое и представлять приятное будущее: это вселяет надежду.

Как эстетика оттепели отражается в ваших работах, в том числе представленных на выставке «Третье переиздание»?

При создании экспозиции я не преследовал цели затронуть все аспекты этого периода истории. Я взял лишь наиболее узнаваемые элементы мебели и интерьера в целом. Местами это определенные детали, ручки и ножки кресел или просто взаимоотношение наполненности и пустоты в пространстве, пропорции высоты и ширины предмета, угол наклона. Все эти аспекты важны для отражения самой эстетики. 

В экспозиции «Третье переиздание» есть своя условная «мебель», «зеркало» и «люстра», а также непосредственный предмет искусства в этом интерьере. Древесина, стекло и бумага — как те фактуры, которые характерны для жилой комнаты. Токсичный зеленый свет заливает плоскости, распространяясь и искажая объекты, оставляя лишь визуальную суть эстетики и упразднив до минимума функционал объектов.

Почему вы выбрали оттепель предметом изучения?

Я работаю в библиотеке и большую часть времени исследую фонды. Однажды тривиальная идея выставки плакатов завела меня в фонд периодической печати. Я вспомнил, как в детстве разглядывал журналы «Творчество» 1960-х и 1970-х годов, которые достались мне от дедушки, и наткнулся на польский плакат. Мне захотелось изучить эту тему, и я начал просматривать подшивки одну за другой. Сначала «Творчество», потом «Декоративное искусство», далее «Библиотекарь», «Смена», «Здоровье». Самое большое влияние на меня оказал журнал «Азат Хатын». Эта газета поднимала проблему образования женщин, выступала за активное участие женщин в просветительской работе. И именно там достаточно внимания уделялось дому и быту. Я увидел страницы с эскизами оформления интерьера, предлагаемую палитру красок и сразу понял, что мои работы должны выглядеть так.

Как вы считаете, есть ли сейчас ностальгия в целом по тому времени? Если да, то почему, на ваш взгляд? И в чем она выражается

Ностальгия по ушедшим временам есть всегда, насколько тяжелыми бы они ни были. Памяти свойственно оставлять лишь приятное. Другой вопрос, что с этой ностальгией делают дальше. Можно глубоко вздохнуть и отложить все дела в долгий ящик, а можно подумать над тем, что же было тогда, чего мне не хватает сейчас. И заняться воссозданием наилучшего, отбросив всю шелуху.

Думаю, что сейчас оттепель является той ниточкой, продетой через культуру, узелками на которой подвязаны темы влияния западного искусства, литературы и музыки на отечественные. И вся эта бесконечная мания заполучить артефакты иной цивилизации тянется до сих пор. Тогда происходит укоренение советского культа карго: у нас есть кое-что очень похожее, почти аналогичное, но где-то там, у них, точно получше. Эти артефакты только условно недоступны. На самом деле все дело в находчивости. Для тех, кто действительно хотел, верил и действовал, желаемое материализовалось.

А есть ли взаимосвязь между художественной сценой времен оттепели и современной арт-сферой?

Да, определенно есть. Особенно в контексте «настоящего» времени. Был какой-то период, когда к нам пришло большое количество художественных проектов международного значения. Наряду с этим также процветала сцена самоорганизации. Она процветает и до сих пор, но только международных проектов уже нет. Внеинституциональные практики художников формируют свой язык, чаще всего неофициально поддерживая связь с большом миром. Местами кому-то в прямом смысле приходится уходить в подполье. Вероятно, в дальнейшем такие кружки художников станут новой школой, которая преодолеет бесконечную погоню модернизма за новизной и будет допускать все и сразу. Темы все больше теряют глобальность, обретая идентичность и мимолетность. Как и тогда, великая идея коммунизма растворилась формализме быта.

Планируете ли вы развивать эту тему в своих дальнейших проектах?

Думаю, что эта визуальная эстетика надолго останется среди референсов к моим работам. Но в дальнейшем мне не хотелось бы акцентировать много внимания конкретно на оттепели. Есть масса временных промежутков, которые оказали влияние на формирование моего вкуса. Я восхищаюсь периодом перехода в новое тысячелетие, из 1999-го в 2000 год, и всей той романтической волной, которая тогда захватила мир. Из modern мы шагнули во future. И то, каким оно оказалось, не так привлекательно, как то, каким его представляли. Хотелось бы отразить аспекты той культуры, в которой также повсеместно стали доступны цифровые технологии, как в период оттепели — столики на трех ножках. Открылась новая реальность, уже не материальная, но и не духовная. Скорее мрачная, чем светлая. И вместе с ней таинственный образ будущего — мистифицированный и пугающий.

Беседовала Александра Адаскина