Мы, Николай Второй. Как императора показывали в российских фильмах и сериалах

7 августа закончились съемки 16-серийного исторического фильма «Хроники русской революции». Императора Николая Второго в нем сыграл Никита Ефремов. Режиссер картины Андрей Кончаловский назвал проект «самой объемной работой в жизни»: «Это практически эпопея. В ней мало чистой фантазии: даже вымышленные герои навеяны реальными персонажами, а истории — документальными фактами. Это попытка сохранить историческую память о неординарных людях». До Ефремова роль Николая Второго в постсоветском кино исполняли самые разные актеры — от Олега Янковского до Ларса Айдингера — и у каждого из них царь получился особенным.

Николай Второй в советском кино

Впервые Николай Второй появляется в кино в начале 1920-х годов. В фильмах этого времени — «Арсенал», «Обломок империи», «Степан Халтурин» и «Дворец и крепость», императорскую семью изображали как можно более негативно, противопоставляли простому народу, бедным рабочим и крестьянам, до проблем которых властям не было никакого дела. «Контраст усиливали с помощью параллельного монтажа: сначала показывают ножки балерины на пуантах, затем — ноги революционера в кандалах», — замечает автор исторического подкаста «Закат империи» Андрей Аксенов. В том, как в советском кино изображали самого Николая Второго, было две крайности. Либо император занимался на экране какими-то глупостями, вроде стрельбы из ружья по воронам, пока страна утопала в проблемах, либо он собственноручно чинил несправедливость, оправдывая тем самым приставленный к его имени советскими историографами эпитет «кровавый».

Первый раз в истории советского кино царя показали не тираном в фильме «Агония» (1981) Элема Климова о «святом старце» Григорие Распутине. По сюжету Николай (его играет Анатолий Ромашин) предстает перед зрителями слабым, уставшим и запутавшимся человеком, который просто не выдержал возложенного на него груза ответственности. Император куда меньше переживает за разваливающуюся страну, чем за свою семью и, в частности, за сына Алексея, который страдает гемофилией и может умереть даже от самой незначительной раны. Помочь наследнику способен всего один человек — «старик с сумасшедшими глазами» Григорий Распутин. 

Олег Янковский, «Цареубийца», 1991

Незадолго до развала Советского Союза, когда свободно трактовать образ императора еще было нельзя, режиссер Карен Шахназаров намеренно снял не биографический фильм, а фантасмагорию, подобие бредового сна, где Николай Второй впервые оказывается положительным персонажем. В мистической драме «Цареубийца» в императора перевоплощается психиатр Алексей Смирнов. Таким образом доктор хочет вылечить своего пациента в исполнении Майкла Макдауэлла, который мнит себя цареубийцей Яковом Юровским.

Монарх Янковского — разбитый и растерянный фаталист, который с самого детства ждет «страшной смерти». Зритель встречает его незадолго до расстрела, уже отлученного от престола и сосланного со всей семьей в Екатеринбург. «Гражданин Романов», как теперь называют бывшего государя, выглядит болезненно и слабо, — он сильно похудел из-за стресса и постоянно потеет. Николай понимает, что его дни сочтены, но механически продолжает жить так же, как раньше. Например, он чинно завтракает с членами семьи в старой провинциальной квартире, как прежде делал это в зале императорского дворца, с интересом вслух читает свежие газеты. Вот только вместо слуг его теперь окружают будущие палачи, большевики, а газеты, которые Николай листает, — советские, что само по себе абсурдно. Бывший император загнан в ловушку, он озирается по сторонам и пытается понять, кто именно лишит его жизни. Со своим убийцей он оказывается мистическим образом связан — собственно, весь фильм посвящен неслучившемуся диалогу между Николаем и Юровским.

Царь Олега Янковского — самый тонкий и трагичный, считает главный редактор журнала «Искусство кино» Никита Карцев: «Герой здесь един в двух лицах: последний император, который должен вот-вот умереть, и врач-психиатр из Москвы, который вызвался лечить пациента с раздвоением личности. Траектория отношений доктора и пациента вольно интерпретирует сюжет “Палаты №6” Чехова (позже Шахназаров экранизирует и ее), а все вместе это позволяет связать не только двух героев, но и два времени, две страны, чья история не столько переплелась, сколько замерла в немом крике в точке рокового расстрела».

Александр Галибин, «Романовы. Венценосная семья», 2000

В «Венценосной семье» Николай — в первую очередь мягкосердечный отец, который был так занят «делами семейными», что не всегда успевал управлять страной. В одной из финальных сцен он так и говорит своей жене, императрице Александре Федоровне: «Мне открылось вдруг, что любить тебя, растить детей и есть мое главное назначение». Государь до последнего с какой-то детской наивностью даже не подозревает, что его собираются убить. При этом император в исполнении Галибина единственный из всех экранных Николаев выходит вперед в момент расстрела, как бы интуитивно загораживает своим телом семью от большевистских пуль. По сюжету царь неоднократно раскаивается, что был «грешен», «погубил» своим поведением и семью, и Россию. Со смертью наступает прощение — Николая, его жену и детей канонизируют, а зрителю показывают кадры из уже современной церкви, где царскую семью патриарх Кирилл славит как «страстотерпцев» и мучеников. «В фильме Панфилова император именно будущий мученик. Александр Галибин изображает своего героя сентиментальным, почти ребенком. Николай здесь во всем полагается на мнение супруги, ближайшего окружения и волю Господа Бога», — замечает Карцев.

«Венценосная семья» сформировала у зрителя исключительно возвышенное представление о Николае Втором как о мудром патриархе, неприкосновенной священной фигуре. В том числе и по этой причине 15 лет спустя выход другого фильма, «Матильды» Алексея Учителя, где будущий император ведет себя местами крайне развязно, сопровождался громкими акциями протеста и даже поджогом кинотеатров.

Ларс Айдингер, «Матильда», 2015

Николай в исполнении Айдингера — суетливый и волнительный «мальчишка», который только готовится унаследовать трон и еще не знает, нужно ли ему это. Куда больше, чем царские дела, его увлекает роман с балериной Матильдой Кшесинской. На протяжении всего фильма Николай мечется между возложенной на него по праву рождения обязанностью стать императором и желанием жить свою собственную, легкую и никак не связанную с государственной службой жизнь светского человека. Со временем наследник взрослеет, интрижка с балериной дается ему все сложнее, а происходящее в стране неминуемо становится персональной заботой царя. «Матильда» — это история смирения и покорности. Николай приносит в жертву личное счастье ради высшего предназначения, обрекает себя на страдание, потому что должен это сделать. Чувство долга перевешивает в нем все остальное.

В «Матильде» Николай предстает перед зрителем максимально земным и человечным, считает Никита Карцев. «Он засматривается на балерин, увлекается кинематографом, падает в обморок во время коронации. И вообще всячески демонстрирует, насколько все эти ритуалы, костюмы, дворцы и прочие прутья золотой клетки не совместимы со счастливой полноценной жизнью». Другое дело, что такой свободный образ сильно выбивается из уже сформировавшейся в современной России благодаря «Цареубийце» и «Венценосной семье» традиции, когда император на фоне своей насильственной смерти воспринимается исключительно как трагическая фигура.

Максим Матвеев, «Фандорин.Азазель», 2023

Максим Матвеев играет Николая Третьего — непопулярного вымышленного монарха, который правит в альтернативной современной России, из книг Бориса Акунина про необыкновенного сыщика Эраста Петровича Фандорина. В этой стране никакой революции не произошло и Российская Империя благополучно сохранилась до настоящего времени. Образ императора, с которым детектив иногда видится, был списан с Николая Второго. Например, он так же, как последний в «Матильде», сбегает с государственных заседаний на свидания, только не с балериной Кшесинской, а с певицей Амалией. По словам Матвеева, его император — «слабовольный» узник положения и одновременно глуповатый «бунтарь». Отразить эту чрезмерную мягкость и «бесформенность» создатели сериала постарались и внешне: Николай Третий выглядит как неловкий «тюфяк» с залысинами и «животиком».

При всей смелости концепта персонажа Николая Третьего, сериал скорее походит на костюмированную вечеринку, чем на полноценное высказывание, считает Никита Карцев: «Выбранный художественный прием не работает, потому что в обществе до сих пор не сложился консенсус даже по поводу событий столетней давности. Что уж говорить об аналогиях и параллели с современностью».

Автор: Егор Спесивцев