Максим Матвеев: Поход к терапевту не делает тебя психом

Где купить 103-й номер журнала «Сноб», читайте здесь

Максим, как ты сегодня отвечаешь на безобидный прежде вопрос «как дела»?

Ну как, с переменным колебанием уровня отчаяния и позитива. Причем с отчаянием всё понятно, а вот на чем строится позитив — не совсем понятно. Это уже как будто не позитив, а острое желание его достичь.

Так и знал, что ответ будет непростым. Но давай попробуем погружаться чуть медленнее. И начнем с темы номера — #НЕМОСКВА. Ты родился в Калининградской области, жил в Саратове, а обосновался в Петербурге. И в недавнем интервью говорил, что энергетика столицы давно уже не имеет над тобой власти. А что это за энергетика?

Я приехал в Москву 20-летним человеком. И, конечно, энергия города захватила меня. Она меня радовала, вдохновляла, удивляла, вроде как восполняла потребность в уровне насыщенности жизни. Саратов казался мне городом, замедленным эмоционально и физически. А Москва оказалась такой бурной, столько событий на единицу времени! Она не давала задумываться, предлагая невероятное количество возможностей. Мне это понравилось.

А что же потом случилось?

С Москвой — ничего особенного. Изменения касаются лично моего мироощущения. В какой-то момент она начала чуть-чуть мешать, в ней оказалось слишком много энергии, в которой легко потеряться. Здесь масса чужих идей, требований и желаний, и в какой-то момент захотелось сказать: стоп, а я-то чего хочу? Валерий Петрович Тодоровский, когда мы с ним работали (в фильмах «Тиски» и «Стиляги». — Прим. ред.), однажды обмолвился: в Москве хорошо работать, а жить можно и в другом месте. Когда у меня появились дети, когда изменился вектор применения собственных усилий, я понял, как он был прав. Москву я для себя не закрываю, она остается для меня рабочим плацдармом и средоточием крутых творческих энергий. Но для души хочется других, более созерцательных ритмов.

А какая энергетика у Санкт-Петербурга — если сравнивать с Москвой?

Взяли в пригоршню побольше соуса — и вот так шмякнули. Он разлетелся в разные стороны: здесь погуще, тут пожиже. Это Москва с ее разделением на районы. А Питер, по моим ощущениям, более центростремительный, здесь всё под боком. Сравнить его можно с большой коммуналкой, где все вместе.

Такое впечатление, что Москва разочаровала очень многих. Причем отнюдь не вчера, этому тренду не один и не два года. Как думаешь, может, виной вредные стереотипы о столице, которые постоянно воспроизводили люди вроде твоего же друга Александра Цыпкина?

Если мы говорим о том, как Москва предстает в искусстве, то всё же нельзя обвинять в каких-то перекосах отдельных людей. Они творят вполне интуитивно, никто из них не думает: так достала Москва, давай покажем ее похуже. Искусство говорит о вещах, которые не всем приятны, но в этом же и есть правда.

Фокус внимания продюсеров, сценаристов и режиссеров тоже смещается географически — появляется больше фильмов про регионы. Почему этот интерес к себе не возник у страны раньше?

Наверное, раньше жизнь была более централизована. Да, что-то важное, успешное происходило в больших городах, и многим хотелось быть к этому причастным. Это касается не только нашей страны — всего мира. А сейчас люди спрашивают себя: а что мешает мне быть успешным здесь? И что-то делают, оседают на своей территории. А с точки зрения кино есть и чисто визуальный мотив такой перемены: за МКАД много неизведанных, крутых мест, которые хочется показать. Сейчас, в век обилия информации, контент надо очень часто менять, и приходится постоянно находить что-то новое — поэтому взоры обратились в сторону от столиц. Картинка из Москвы или Питера уже забронзовела, заполировалась, там нельзя толком ничего разглядеть. Киношники тонко улавливают эту энергию, вот они свои лыжи и навострили.

У тебя есть место силы, где ты полностью перезаряжаешься?

Постоянного нет. Как бы банально это ни прозвучало, дом остается домом, и это не помещение, а люди, семья. А вот с конкретными местами сложно. В прошлом году снимали полнометражный «Триггер» в Карелии — это точно место силы, там крутая энергетика, которая очищает и обновляет.

Кстати, о перезарядке. Ты записал курс медитаций против выгорания. Наверняка почерпнул в нем что-то полезное и для себя. Но как ты прежде справлялся с выгоранием? У тебя вообще была такая проблема?

Может, она и была, но не такого уровня, чтобы обращаться к специалисту. Были моменты, когда мне хотелось бросить всё к чертям. Но связано ли это с выгоранием? Фиг его знает.

Ты про свой уход из театра?

Нет, вот это как раз было очень трезвое решение, давно спланированный шаг. А возвращаясь к медитациям — записывая их, я понял вдруг, что давно пользуюсь этими инструментами.

А что за инструменты?

Например, аффирмации, направленные на смену своих состояний, на поддержание интереса к той или иной деятельности. Потому что актерская деятельность может быть довольно монотонной, а это изматывает.

Никто тебе не поверит.

Ну правда! Нужно постоянно находить в себе силы, чтобы восполнять внутреннюю энергию. Аффирмации — это действенные фразы, которыми ты практически убеждаешь в чем-то свой организм: я спокоен, я достиг того, чего хотел, и так далее.

Это же практически актерская практика, только вместо зрителя — твой организм.

Да! Актерство можно не выделять в отдельную сферу. По сути, мы все владеем этими инструментами в жизни: мы все носим маски, настраиваем себя на разные состояния и так далее.

После сериала и в преддверии полнометражного «Триггера» с тобой постоянно говорят на темы психологии. Тебя это не раздражает?

Уже нет. Понимаю, что Саша Ремизова, которая придумала этого персонажа (психолога Артема Стрелецкого. — Прим. ред.) растревожила целый пласт интересов очень многих людей. Ну и пошли расспросы на эти темы. Отношусь к этому нормально, хотя и не считаю себя суперзнатоком, несмотря на пройденный путь и подготовку. Психология — это бездонная область. Главное, что она дает понять: надо задавать себе вопросы.

Ты смотришь на Стрелецкого как на веху в своей карьере? Он пришел — и всё изменилось? Или для тебе это просто очередной образ — сыграл и сыграл?

Если говорить глобально, он встретился мне на пути неслучайно. Видимо, он стал ответом на мой запрос, результатом размышлений на эту тему. Да и в видении создателей этого образа Стрелецкий изначально ассоциировался со мной. По своей, если так можно выразиться, миссии он совпадает с моей профессиональной деятельностью — он что-то показывает людям. Что кроется за тем или иным поступком? За этим интересно наблюдать.

Ты рассказывал, что на первой читке «Триггера» консультант-психолог Сергей Насибян сказал, что после пары сеансов у него ты перестал бы быть актером. Мол, твой талант — результат детской психологической травмы. Ты тоже воспринимаешь актерство как болезнь?

Не совсем так. Он сказал: ты строишь свою профессиональную деятельность частично на травме, заложенной в детстве, но то, что ты сделал на этом карьеру — счастливое исключение. Я не смотрю на актерство как на что-то клиническое. Со мной в жизни случалось очень многое — и я хочу поговорить со зрителем как со своим партнером на очень разные темы. Именно через акт искусства, игры. Так что сомневаюсь, что за два сеанса у психолога я перестал бы быть актером.

Я слышал что-то похожее про стендаперов: мол, те, кто ходит к психологам, начинают хуже шутить. Потому что шутки — это способ поделиться своей болью. А если ничего не болит, то и делиться нечем.

Это правда, но здоровых людей не бывает. Я свою профессию тоже воспринимаю как терапию. Разница в том, что стендаперы говорят свой текст, а я — чужой. И моя задача — найти в нем болевые точки, которые бы меня волновали. И тут надо быть честным с собой: если точки не находятся, нужно отказаться от роли. Если потребность в такой форме терапии пройдет — ну и ладно, я не особо за нее держусь. Прочитал где-то, что скоро люди будут полностью менять сферу деятельности каждые пять-шесть лет, и это будет нормально.

Поговорим через пять лет! С Максимом Матвеевым, IT-разработчиком.

Нет, я всё же, думаю, займусь чем-то тоже околохудожественным. Мне нравится в той или иной форме рассказывать истории.

Сегодня в России много кино и сериалов вокруг психологии. Как по-твоему, может ли тренд на эту тему создать моду на терапию?

Если взять «Триггер», то, судя по соцсетям, порядок запросов и откликов именно на эти темы действительно увеличился. И это дает мне повод поверить, что люди хотят разобраться в себе. И всё больше понимают, что поход к терапевту не делает тебя психом.

В прошлом году вышел «Фандорин. Азазель» — уже второй фильм по акунинской вселенной в твоей карьере. Это связано как-то с твоими литературными предпочтениями? Или просто так совпало?

Не то чтобы это был мой внутренний запрос — вот бы сыграть в этом материале. Я вообще такие запросы о конкретных ролях вселенной уже не посылаю и нахожусь в позиции наблюдателя. Так что это вовсе не отражение моих вкусов. Но в любом случае, интересно было в этом повариться.

А что было самым интересным?

Если брать именно «Азазель» — размышление на тему о вариативности исторических событий. Есть ли в истории закольцованность? Есть ли у нас всех какая-то историческая карма, предопределенность на уровне целого общества? Существует ли какая-то закономерность, которая нас ведет?

Вижу, ты прекрасно научился задавать вопросы. Но ты смог ответить хотя бы на один из них?

Мне кажется, есть некий закон маятника, по которому существует очень большое количество людей. И, пока общество ему поддается, оно будет повторять те или иные закольцованные события. До тех пор, пока большая часть людей не станет осознанной. То есть будет смотреть на происходящее не в масштабе частной жизни, а в масштабе целого общества.

Думаешь, это вообще возможно?

Я себя причисляю к оптимистам и верю в человека. По-моему, человек — существо эволюционирующее в эмоциональном и моральном плане. Конечно, рано или поздно человечество придет к тому, что деструктивные действия приведут к скорейшей гибели, а значит, надо действовать по-другому. А значит, надо становиться более рациональными, чтобы не попадать под влияние своего эго — это единственный способ выживания в глобальном смысле.

В твоей богатой фильмографии много истории, в том числе альтернативной, литературы, спорта и детективов. Но совсем нет фантастики. Почему в нашем кино не умеют в фантастику?

Боятся, наверное. У нас же целый пласт крутых писателей-фантастов, никак не экранизированных. Писатели эти преимущественно советские, они пытались отрефлексировать реальность, которая их окружала. А у нас сейчас есть определенное табу на рефлексию о происходившем тут в прошлом веке. Это большой, серьезный разговор с обществом — и его пока оставляют на потом. На момент, когда у самого общества возникнет потребность такой рефлексии.

Наверняка твои сыновья уже смотрели фильмы, где играешь ты или их мама. Фильмы с чьим участием пользуются у них самым большим успехом?

Когда открывается приложение с кино и там высвечивается портрет либо мой, либо Лизы (Боярской, жены Максима. — Прим. ред.), они кричат: о, мама, папа, прикольно! Давай «Смешариков»... Однажды старший попал на говорухинский Weekend, где я играю запертого в лифте человека, проходящего через разные этапы истерики. Вот лучше бы он этого не видел, потому что он не понял, что происходит, — просто папе фигово.

А как же дедушка?

Вот у дедушки (Михаила Боярского. — Прим. ред.) было больше шансов попасть в эту возрастную категорию. Особенно с фильмом «Мама», где он играет Волка, а Людмила Гурченко — Козу. Это всё смотрится с удовольствием.

Значит, пока побеждает дедушка.

Ну погоди, не все же мне маньяков да психологов играть. Может, и для детей однажды что-то подходящее будет.

В этом году «Снобу» исполняется 15 лет. Если бы ты теперешний встретил себя 15 лет назад, что бы ты себе сказал?

Позволяй себе побыть немного снобом — это нормально.

Беседовал Дмитрий А. Быков