Как появилась мода на сейфы — имитации книг

Упоение обманом

Барокко — эпоха превращения иллюзии в особую эстетическую категорию, обмана — в своеобразный род искусства, притворства — в изощренную игру по замысловатым правилам. Это эпоха кунсткамер (нем. Kunstkammer — букв. «комната искусства»), «кабинетов редкостей» (англ. сabinetof curiosities) и «шкафов искусств» (нем. Kunstschrank) — коллекций всевозможных диковин, экзотических находок, курьезных вещиц. Для хранения таких коллекций изготовляли специальные ларцы и шкафы со множеством выдвижных ящичков, получившие название кабинетов или по-немецки камер. Когда шкафов становилось слишком много, для них отводили отдельные комнаты, получившие такое же название.

Кабинет демонстрировал профессиональные, научные или творческие интересы, статус, вкус, образ жизни своего хозяина. Это был прообраз музея, а в музее не могло быть ничего случайного. Книги как древнейшие предметы коллекционирования сразу заняли здесь полноправное место. Ценные манускрипты и редкие печатные экземпляры чтили как сокровища, с особой гордостью предъявляя гостям. Убедиться в этом можно на примере гравюры с самым ранним изображением кабинета естественной истории неаполитанского фармацевта Ферранте Императо. Жемчужиной коллекции была библиотека, полки которой были сконструированы таким образом, чтобы книги размещались обрезами вниз — для защиты от пыли.

Однако уникальности книги и только ее созерцания было уже недостаточно — требовались новые форматы репрезентации и новые способы визуализации. В системе барочного мировоззрения достигает предела воплощения средневековая семиотическая метафора «мир-книга» и ее частные варианты: «природа-книга», «жизнь-книга», «судьба-книга», «человек-книга». Вселенная представляется как текст, требующий чтения и толкования. Итальянский историк Эммануэле Тезауро в крупнейшем литературоведческом труде своей эпохи «Подзорная труба Аристотеля» (1654) описывает мироздание как «всеобщую грамматику».

Так сформировалась мода на сейфы — имитации книг. В Англии их называли фейкбуки (fake books) и книгоподобные диковины (book-like curiosities), в Германии — книги-фикции (Scheinbücher), книжные аттракционы (Buchattrappensind Objekte) и даже книжные ловушки или книжные приманки (Buchattrappen, от фр. attraper — «поймать»). Внутри искусно оформленных пустотелых томов — миниатюрных копий тех же кунсткамер — размещались разнообразные мелкие предметы. Это стало буквальным прочтением метафоры: весь мир уместился в книгу. Обладание библиомуляжами означало обладание богатым воображением, творческой изобретательностью, эстетическим вкусом и остротой ума.

Одни муляжи изготавливались с целью конспирации и служили тайниками (им посвящена глава 7); другие, напротив, использовались для привлечения внимания, демонстрации виртуозных художественных техник. Причудливая вещица становилась центром фиксации взгляда, властительницей взора. Иные библиофейки вызывали куда больший интерес, чем настоящие книги. От плоскостных дощатых имитаций (гл. 5) такие муляжи отличались не только объемом, но и предназначением — служить вместилищем для других диковин. Все это идеально соответствовало эстетическому кредо барокко: упоение обманом.

Любопытнейший артефакт запечатлен на раннебарочной гравюре Жака де Гейна с портретом Абрахама ван Гоорле (Авраама Горлеуса) — антверпенского антиквара, коллекционера старинных монет, драгоценных камней и ювелирных украшений. Футляры для монет стилизованы под лаконично оформленные фолианты с массивными застежками. На один из них указывает элегантный жест хозяина, привлекая наше внимание к необычному предмету.

Травестировалось не только поведение (переодевания, маскарады), но и окружающая обстановка, предметная среда. И книга как предмет, обладающий двуплановостью (текст + переплет), идеально вписалась в эту эстетическую систему. Если бы гравер изобразил нумизматические альбомы закрытыми, зритель легко принял бы их за настоящие фолианты. Не возникло бы даже подозрения, что это ловкие имитации.

«Книжные аттракционы» часто заказывали в качестве оригинальных сувениров и статусных подарков. Еще один примечательный образец — коробка для Библии, «Истории Нидерландов», «Истории музыки» (всего 11 миниатюрных томиков), изготовленная в виде книги 41 × 28 см. Работа шведского переплетчика Суэнония Мандельгрина выполнена по случаю рождения Виллема ван Борсселе, сына «первого дворянина» Зеландии.

В Россию эта мода приходит позже и ассоциируется прежде всего со знаменитой Кунсткамерой Петра I. Примером книжных муляжей в интерьере кунсткамеры может служить также коллекция акварелей, известная под названием «Нарисованный музей» и ныне хранящаяся в Государственном Русском музее. Акварельные рисунки выполнялись художниками Петербургской академии наук с экспонатов Кунсткамеры 1720-х годов, а затем с пополнявших ее новых диковин: ботанических образцов, чучел экзотических животных, человеческих «монстров». Рисунки размещались в футлярах, имитирующих фолианты, из обтянутого коричневой кожей твердого картона. Снаружи они украшены орнаментами и тисненными золотом суперэкслибрисами, что придавало им максимальное сходство с настоящими книгами. В каталоге музея 1741 года описано 84 таких муляжа.

Воспроизводя в миниатюре систему природы, кунсткамера символизировала социальную власть, прежде всего могущество обладания материальными благами. Кунсткамера в форме книги демонстрировала смысловой сдвиг — развоплощение классической метафоры: «кладезь знаний», «вместилище мысли» превращается в хранилище вещей. Однако пока это всего лишь упоение обманом, интеллектуальный аттракцион и эстетическая игра, ощутимые последствия которых станут заметны лишь на пороге цифровой эры.

От «ядовитых аптечек» до «ликерных библий»

Многие «книжные аттракционы» наглядно иллюстрируют барочное пристрастие к каталогизации и соотносятся с кабинетом в его изначальном виде. Это библио-муляжи с выдвижными отсеками, встроенными ящичками, многочисленными лотками, предназначенными для упорядочения мелочей. Внутренние стороны переплетных крышек часто оформлялись гравированными фамильными гербами, схемами родословного древа, а также символическим изображением черепа — традиционного барочного напоминания о неизбежности смерти.

Чаще всего так оформлялись персональные коллекции ботанических образцов, лекарственных растений и целебных снадобий. Популярности таких собраний способствовало представление о природе как materia medica. Латинский термин буквально переводится как «медицинский материал» и означает собранные сведения, накопленные знания о врачующих свойствах веществ. Каково наиболее подходящее место для таких веществ, изъятых из природы и присвоенных человеком? Конечно же, книга. Изначально как текст (научный трактат или аннотированный каталог), а затем как вещь (фальшбук для хранения диковин). Здесь муляж в буквальном смысле становится «упаковкой» знаний.

Пара десятков изделий такого рода есть в собрании веймарской Исторической библиотеки герцогини Анны Амалии. Руководитель отдела редактирования Арно Барнерт называет их «объектами секретной истории книг». Изготавливались они в основном переплетчиками — то есть мастерами, досконально знавшими технологию книжного дела. Среди самых примечательных экспонатов — изысканная псевдокнига из свиной кожи, внутри которой спрятаны десять миниатюрных коробочек с этикетками «Полынь», «Дурман», «Болиголов», «Белладонна»... В центральном углублении за стеклом красуются изображения черепа и жука-оленя — эмблемы быстротечности жизни. Отсек с портретом императора Священной Римской империи Леопольда I предназначался для лекарственных растений: чистотела, молочая, горицвета, черемухи...

Собирательство растительных и животных образцов считалось не только элитарным хобби, но и показателем компетентности, эрудиции, авторитета врачей и фармацевтов. Пациенты могли собственными глазами увидеть редкие и ценные компоненты, входящие в состав назначаемых лекарств. Визуальная репрезентация симулировала доказательство медицинского эффекта. Причем мнимость была зачастую вполне очевидна самим владельцам коллекций. Но чего не сделаешь ради престижа! Коллекция, помещенная в библиомуляж, добавляла доктору солидности в глазах пациента, уважающего книгу. Особенно малограмотного, для которого любая книга была диковиной, тем же аттракционом.

Позднее это ловкое трюкачество мастерски разоблачит знаменитый английский художник Уильям Хогарт в цикле «Модный брак», который считается первой британской сатирой на нравы высшего общества. Сцена «Визит к шарлатану» представляет неприятный разговор пациентов с лжеврачом, носящим говорящую фамилию де ла Пилюль. Черные пятна на лицах визитеров указывают на сифилис. Доктор назначил ртутные таблетки, но они не помогли, и больные выражают недовольство.

Оформление кабинета имитирует кунсткамеру: этнические маски, анатомические модели, заспиртованные головы, чучело крокодила, картина с изображением двуглавого гермафродита и — гордость коллекции! — внушительный широкоплечий фолиант, демонстративно разложенный на странного вида станке с винтами и шестеренками. Это фиктивное, полностью вымышленное художником французское издание «инструкции к двум превосходным машинам» — для вправления вывиха плеча и для извлечения пробок из бутылок. Дословно: «первая — чтобы расправить плечи, вторая — чтобы служить штопором». Для вящей убедительности дана приписка: «Проверено и одобрено Королевской академией в Париже». Вкупе с прочими диковинами лженаучный том нужен для того, чтобы пускать пыль в глаза несведущим пациентам.

Страсть к созданию библиомуляжей объяснялась не только спецификой мировосприятия, творческими исканиями, веяниями моды, но и развитием читательских практик. Чтение становилось все более приватным и все чаще уединенным занятием, общением с книгой тет-а-тет. При этом персонально значимая книга — захватывающая, долгожданная или с трудом добытая — воспринималась как требующая тактильного контакта. Ее хотелось не только читать, но и трогать, держать в руках, перемещать с места на место.

Постепенно такое восприятие распространяется на все книги как особый род вещей. Постоянно ускользающая — отодвигаемая на второй план в процессе чтения — материальная оболочка, предметная форма книги, требовала воспроизводства в бесконечном разнообразии копий. Муляж книги становился не только ее визуальным подобием, но и осязаемым заменителем. Он выполнял не только игровую функцию, но отчасти и компенсаторную. Аналогично слабое зрение компенсировалось очками, редкие волосы — париком, изъяны лица — макияжем.

Метафора «мир-книга» получает дальнейшее развитие в системе идей Просвещения. «Мне нравится pассматpивать несметнoе мнoжествo Миpoв как мнoжествo книг, сoбpание кoтopых oбpазует oгpoмную Библиoтеку Вселеннoй или истинную унивеpсальную Энциклoпедию», — писал Шарль Бонне, швейцарский натуралист и философ XVIII века. Визуальная игра с образами книги органично соединила философские представления с риторическим приемом и коммерческой стратегией.

В репертуаре книжных фокусов появляется библиобар — коробка в виде стопки фолиантов с настоящими либо выдуманными названиями произведений, внутри которой кокетливо скрывались бутыль или штоф с бокалами. Эдакая причудливая попытка соединить интеллектуальные штудии и физиологические удовольствия. Один из наборов, изготовленных во Франции, притворялся поставленными друг на друга томами «Синопсис критика», «История Франции», «От Людовика XIV до Буланже». Но чаще всего подобные вещицы имитировали книги Священного Писания, за что получили ироническое название «ликерные библии». А это уже типичный китч, эрзац-искусство с его циничной эксплуатацией возвышенных образцов. Впрочем, китч самоироничный — предлагающий мнимым библиофилам возлияние вместо чтения.

Второе рождение библиобаров произойдет в относительно недолгий период сухого закона США — 1920– 1933 годы. Но в основном это будут уже не роскошные фальшпереплеты с тиснением и золочением, а куда более скромные имитации, нацеленные на эффективную маскировку запретного зелья. Со временем и другие «книжные аттракционы» эволюционируют в практичные функциональные муляжи.

Движение от эмоциональности к рациональности, от эстетизма к прагматизму, от вычурности к простоте также отчетливо просматривается в дизайне коробок и футляров, стилизованных под фолианты и предназначенных для хранения медицинских инструментов, технических приборов, принадлежностей для рисования. Любителям научных опытов предлагался даже имитатор книги с внутренними ячейками для деталей «универсального микроскопа», служащий одновременно чехлом и штативом. Впрочем, этот экзотический товар от производителя и продавца Джеймса Эйскоу известен только по двухстраничному описанию в английском журнале Universal за апрель 1753 года и более поздней гравированной иллюстрации.