Кинорежиссер Иван И. Твердовский: Хочу, чтобы среда развивалась вокруг молодых кинематографистов

В основу фильма «Наводнение» легла одноименная повесть Евгения Замятина. Почему вы выбрали ее?

Я говорил себе, что никогда не возьмусь за экранизацию, потому что это самоубийственный шаг — нет ничего лучше и интереснее литературы, ее пересказ всегда проигрывает оригиналу. Потом мое отношение изменилось: писатель работает с текстом, режиссер — с изображением, и он волен как угодно интерпретировать источник вдохновения, менять любые детали. Я решил использовать произведения Замятина, воплотить его идеи, потому что считаю его самым кинематографичным писателем начала XX века. В школе проходят футуристичный роман Замятина «Мы», а ведь он писал много классической прозы, героев которой я нашел в реальной жизни. Также Замятина очень любит мой продюсер Наталья Мокрицкая, поэтому на «Наводнении» мы с ней снова встретились после небольшой паузы (Их совместные проекты — «Подбросы», «Зоология» и «Класс коррекции». — Прим. ред.).

Прозу Ивана Бунина любите? Он вам будто очень подходит.

Обожаю его повесть «Митина любовь» и цикл рассказов «Темные аллеи», но для меня он не самый кинематографичный автор. С Замятиным я практически видел кино во время прочтения, Бунин же требует большой проработки, его драматургия не ложится в кинодраматургию. Мало инструментов, которыми можно эту литературу достойно перенести на экран.

Через многие ваши фильмы проходит тема реакции человека на насилие и переживание глубокой травмы. Часто насилие сексуализированное, кажется, будто любой физический контакт между вашими героями опасен. Откуда эта тема в вашем кино?

Это ваша интерпретация, а у меня бывает по-разному. В многосерийном проекте «Люся» (2022) секс — это разговор, насилия и травмы там нет. В «Подбросах» (2018) любовь и секс второстепенны. В «Конференции» (2020) секса вообще нет. В «Наводнении» секс — камень преткновения в истории, ключевой драматургический элемент, без него никак.

Зато смерть везде открыто веет.

Но секс — не ее предвестник.

Любовь может спасать людей или она только обмывает, дурманит?

В моем мире — может, в фильмах тоже, даже в загробном мире она двигает границы возможного. В «Наводнении» любовь оказывается сильнее смерти.

Есть ли у вас персонаж, чью жизнь хочется продолжить в сиквеле?

Нет, я легко и глубоко вовлекаюсь в свои истории, схожу по ним с ума, но так же легко от них отхожу. Мне становится тошно после завершения съемок, я не чувствую себя рядом с героями, когда приходит время монтировать кино, озвучивать. Поэтому, когда я ищу новые сюжеты, меня интересуют люди, которых я мало знаю, за чьими жизнями было бы интересно подсмотреть. Это, как правило, люди не из моего круга. В «Конференции» мне было важно понять самоощущение монахини Наташи (Наталья Павленкова), чувствует ли она себя женщиной, как она существует — для этого мне нужно было пообщаться с большим количеством людей. В «Подбросах» мой герой — Денис (Денис Власенко), подросток из детского дома, чей опыт нельзя понять, если не «терял» личных вещей после общения с такими детьми. Хотя прообразы героев мне не близки, после общения с их прототипами я нахожу много общего, перекладываю их опыт на свой. Физиология, пол, возраст здесь не имеют значения. Кино дает возможность какое-то время побыть кем-то другим.

Можете ли вы сказать, кто герой нашего времени?

Я не люблю делать громкие заявления. В России живет много людей, все разные, я могу говорить только за себя и свой кинематограф. Мой герой — тот, кто сейчас в последней картине. В данном случае это девушка, пострадавшая от семейного насилия, к сожалению, я знаю много таких в реальной жизни. Конечно, не в буквальном смысле видел, как матери душат своих детей, абьюз может отражаться и в мелких, бытовых вещах. Моя героиня не заслужила подобного отношения к себе, но почему-то ей приходится искупать чужие грехи, не получая ничего взамен. Таков мой герой сейчас.

В прошлом году мы увидели ваш первый сериал «Люся», в этом выйдут два полных метра: «Наводнение» и «Кликушество». Какие планы на будущее?

Я возьму паузу, потому что у меня с небольшим перерывом вышли три картины за два года. Мне было очень неуютно так работать, приходилось нарушать принципы и жить не своей жизнью. Сейчас я завершаю работу над «Кликушеством» и не знаю, когда в следующий раз сяду в режиссерское кресло. У меня есть параллельная, преподавательская жизнь, уделю ей большое внимание. Мои студенты из Школы дизайна Высшей школы экономики заканчивают обучение, я открыл собственную киностудию и хотел бы продюсировать их и чужие полнометражные фильмы. Мне интереснее сейчас заниматься чужим производством, чем своим, придумывать коллаборации с музеями и лидерами индустрии. Хочу, чтобы среда развивалась вокруг молодых кинематографистов, чтобы они могли создавать контент, какой захотят и какой для них востребован.

Мне кажется, что молодежь изменила понятие успеха. Он теперь не про победы и заработок денег, а про счастье и личную гармонию.

Если бы мы хотели быть успешными в общем понимании, то вы не были бы кинокритиком, а я — режиссером авторского кино.

Премьера «Наводнения» состоялась на московском кинофестивале «Зимний». Ваше кино очень любят отборщики заграничных смотров. Почему фильм не взяли для премьеры в Карловых Варах или Венеции?

С «Наводнением» было сложно и до 24 февраля прошлого года. Все мировые кинорынки и питчинги дали сигнал, что поддерживать классику литературы им не интересно. В итоге проект создавался с деньгами российского Министерства культуры в копродукции с Литвой, во второй раз после «Подбросов» с нами работала продюсер Ева Норвилине. По понятным причинам международное сотрудничество одномоментно закончилось. Мы подавались на европейские кинофестивали, но они принципиально не хотят показывать кино с российским госфинансированием. Очень обостренные чувства у наших европейских партнеров и, конечно же, двойные стандарты. Уверен, что придет время, когда картина доберется и до европейского зрителя.

Беседовал Дмитрий Елагин