Не называйте меня «мэм». Как Хелен Миррен снималась в сериале «Главный подозреваемый»

Никто не подозревал, что эта роль станет одной из самых важных в карьере Хелен Миррен, и меньше всех — она сама. На съемки первого сезона по сценарию знаменитой своими «Вдовами» Линды Ла Планте (впрочем, на второй сезон никто тогда не рассчитывал) актриса мчится прямиком из аэропорта: только что прилетела из Италии, где снималась в фильме «Куда боятся ступить ангелы», играла влюбленную в прехорошенького юнца легкомысленную англичанку, воздушную, ранимую и беспомощную. На актерский подготовительный период — «домашнее задание», как это называют в английских театральных школах, в «Главном подозреваемом» просто нет времени. Актрисе наспех устраивают консультацию с лондонскими женщинами-полицейскими. Миррен вспоминает, что первоначально прикидывая манеру поведения Теннисон, решила, как именно будет стоять, подбоченясь, сурово сдвинув брови и, что называется, «набычившись» (она, как всегда, шутила. Почти). Но после встречи с настоящими копами все это отменила. Из краткого урока, преподанного ей перед съемками, усвоила три пункта: никогда не скрещивать руки на груди (не показывать, что ты защищаешься, а значит, боишься), использовать легкие прикосновения (как средство контроля над собеседником) и никогда не кричать при людях и на людей (это слабость, табу). Все. Вот с этим багажом знаний о работе полиции, мисс Миррен ввязалась в проект, в котором она — пусть и с перерывами — проведет следующие пятнадцать лет. Перед съемками ее коротко подстригли — это тоже помогло, ознаменовав бесповоротность перехода в иную реальность.

Теннисон не кричит. Собственно, поначалу она и не может кричать, тем более орать на подчиненных, — не по чину, она — женщина, и ее, несмотря на всю ее квалификацию и профессиональный энтузиазм, раз за разом оттирают от значимых расследований. В первом сезоне она ведет себя тихо, потому что даже о громком убийстве узнает в женском туалете и там же обсуждает его с коллегой. Шепотом. И только потом идет к шефу, требуя дело себе. Семь сезонов с разными сценаристами и режиссерами, разного качества, разной степени успешности. Сквозные персонажи немногочисленны и почти случайны. Все дело только в ней, в Джейн Теннисон, прошедшей за пятнадцать лет недлинный профессиональный путь от первого серьезного взлета карьеры до пенсии, от звания детектива — старшего инспектора до суперинтенданта. Более высокие должности в полиции ей не светят. Во-вторых, потому что она женщина. А во-первых, потому что Теннисон. «Ледяная стерва, которая побывала в постелях всех старших офицеров, высокомерная карьеристка, сноб и попросту агрессивная баба, которая не знает своего места», — по версии ее недоброжелателей. Лучшее, что случалось со Скотланд-Ярдом после того, как Шерлок Холмс перестал консультировать инспектора Лестрейда, — по версии более джентльменской.

Сначала Джейн старается соответствовать. Совмещать профессию с «чисто женскими обязанностями». Иногда кажется, что она просто не успевает: помочь задуть свечи на дне рождения папы, приготовить ужин одному самолюбивому любовнику, прекратить работать над делом в объятиях другого. Она не успевает поесть — в каждой серии Теннисон с аппетитом жует на бегу какой-нибудь сэндвич в упаковке, в каждую свободную минуту вне службы выпивает пару глотков виски и курит сигареты одну за другой, прячась от подчиненных. Она знает, что одинока, время от времени меняет любовников, но потерпев очередное фиаско на личном фронте (один хочет «нормальную жену», другой в тайне использует ее как материал для исследования и т.д.), коротко вздыхает, а через минуту уже скачет по комнате в одной туфле — Джейн опять опаздывает на работу.

Она привыкла к дискриминации, но не устает с ней бороться. Сальные шутки и небрежно замаскированные оскорбления сопровождают Теннисон даже в чине суперинтенданта. В наипрозрачнейшей метафоре первого сезона Джейн едет в лифте, заполненном мужчинами-полицейскими, буквально запертая в углу их могучими спинами. Ничего, когда лифт доезжает до нужного этажа, джентльменам придется потесниться. Если идиот-коллега или подлец-начальник не желает считаться с леди на высоком полицейском посту, на званом вечере эта леди (в вечернем платье с пышной прической) может подойти к столику, откуда доносится откровенно хамский хохот, и выплеснуть многоуважаемым коллегам вино прямо в физиономии. Когда ее попытаются отстранить от важного дела, все «ребята», вся ее команда молодых полицейских, встанет за шефа горой. Что ж, «ребята» героинь Хелен Миррен никогда не подводили. «Не называйте меня «мэм»! — это требование к подчиненным звучит, как девиз.

«У нее есть яйца!» — самый уважительный из комплиментов, на который способно полицейское начальство. «Яйца» явно переоценены. «Становясь Джейн», Миррен никогда не упускает из внимания ее женственность, не подменяет решительность грубостью, стойкость — показной гипертрофированной мужественностью, а железную хватку — неоправданной агрессией. В мужском мире, где она намерена не только играть, но и выигрывать, Джейн Теннисон не уподобляется мужчинам и решительно отвергает «нейтральное» бесполое существование. Леди не пристало быть громилой. Она носит светлые блузки и мягкие кардиганы, элегантные юбки, открывающие весьма примечательные ноги, и туфельки на «спокойном» каблуке. Ее походка — легкая, с прямой спинкой, чутко вытянутой шеей и подбородком непременно вверх, с носочками, развернутыми по третьей балетной позиции, способна, пожалуй, растрогать: она ведь еще и руки держит прямо, прижав локотки и отставив ладошки чуть в стороны, словно институтка, готовая к книксену. Смахните непрошенную слезу — это не отставная балерина семенит в танцевальный класс, а старший инспектор идет в допросную комнату. Перед дверью Хелен Миррен всякий раз останавливается, на крупном плане (или со спины — когда вы уже все про нее знаете) сосредотачивает всю энергию в своем традиционном «центре тела» — в ямочке над верхней губой (туда в жесте почти молитвенного раздумия прикладывал сложенные вместе ладони ее партнер и учитель Йен Ричардсон в роли Холмса), тихонько выдыхает воздух — и входит в помещение, где Джейн Теннисон вот-вот установит истину. Когда Джейн выйдет оттуда, такая же собранная и элегантная, как обычно, она буднично и почти невозмутимо сообщит тем, кто ждет в коридоре, как обстоят дела, и если дела хороши, а она уже успела завернуть за угол, и ее никто не видит, она потрясет в воздухе сжатыми кулачками и прокричит громким шепотом Yes! — шепотом, потому что все время помнит, что полицейским кричать нельзя.

Семь сезонов: маньяк убивает и пытает женщин; в лондонских кварталах, населенных преимущественно чернокожими, происходит убийство (и расовые вопросы оказываются сложнее криминала), в социальном центре для неблагополучных подростков орудуют высокопоставленные педофилы, маньяки-подражатели кромсают жертв, сумасшедшие домохозяйки убивают младенцев, снобы-заговорщики уничтожают свидетелей коррупции, уличные банды орудуют в Манчестере, просочившиеся в Великобританию военные преступники (во главе с Олегом Меньшиковым) пытаются устанавливать свои правила, невинные девочки гибнут почем зря… — и на этом все, потом только пенсия.

Джейн Теннисон, получая очередное мрачное кровавое дело, всякий раз необыкновенно оживляется: что-то в духе «Игра началась» (как любили повторять в другом сериале). Она радуется беззвучно, тихонько, не позволяя себе откровенного ликования, как Шерлок Холмс или доктор Хаус — им «можно» было быть «высокофункциональными социопатами», их обаянию это только помогало, женщина, обладай она той же инфантильной рассудочной кровожадностью, шокировала бы публику. Джейн Теннисон «делает все то же самое, но задом наперед и на каблуках», она «по-женски» не только знает о существовании термина «эмпатия», она обладает эмпатией, причем в высокой степени. Более того, когда старший инспектор Теннисон «раскалывает» очередного преступника в допросной или в ином укромном уголке, куда ей удастся уволочь свою жертву, ей зачастую помогает не только интеллект и редкое умение выстраивать логику фактов без малейших пропусков, но глубокое понимание и искреннее сочувствие к оппоненту. Хелен Миррен — как бывало не раз на классическом материале — вновь неподражаема в роли женщины, которая «не успевает не подумать».

Она бывает нежна — мы же помним, она умеет это, и присущие актрисе «чувство и чувствительность» в Скотланд-Ярде тоже могут быть востребованы. Разумеется, вовсе не для того, чтобы соблазнять начальников — эти соблазнят себя сами, как только за поворотом мелькнет юбка Джейн. Детектив Теннисон нежна со свидетелями и подозреваемыми, включая главных. Сочувствие дается не как благодать, а как профессиональный прием. Джейн понимающе смотрит в глаза, приобнимает за плечи, в порыве чувств может прижать непутевую голову юного нарушителя к своей груди.

Запросто выпивает в пабе и совершенно по-дружески общается с проститутками, у которых есть ценные сведения, — ее тут же пытается «снять» туповатый клиент, старший инспектор уверенно и с юмором отшивает его, девчонки дружно хихикают и выбалтывают все, что нужно. Джейн в больнице долго сидит у постели умирающего старика, которого считает убийцей-педофилом, он страдает от боли, она мягко поглаживает его по руке и слушает, слушает… Услышала. Убийца признался. Джейн идет в туалет и долго-долго моет руки. С отвращением смотрит на себя в зеркало. Но, когда отворачивается, на лице — победа. Не великая. И не последняя. Это просто ее работа.

Нелепо было бы упрекать Джейн Теннисон в аморальности или лицемерии. Она ведь взаправду и понимает, и сострадает. Особенно — несчастным жертвам, невинным загубленным душам, оступившимся юным бедолагам. Весь ее материнский инстинкт направлен на тех, для кого жизнь слишком рано и бесповоротно обернулась кошмаром. Не успев спасти очередное потерянное создание, не справившись, она выходит из машины и плачет, отвернувшись от камеры, а потом с мокрым носом и красными глазами садится обратно в машину и продолжает погоню. Она вытягивает руки вверх, на себе примеряя позу, в которой мальчик-подросток защищался от бандитского расстрела, моля о пощаде, — захлебывается на секунду от боли, и еще не начиная дышать заново, ставит эмоции на паузу, уже что-то трезво обдумывая. Она может быть до глубины души потрясена ужасами, свалившимися на голову страдальца, которые и заставили его пойти на преступление, — но не пропустит в его слезном монологе ни намека на необходимые факты. И не остановится, если подозреваемого везут на каталке, если у него истерика, если у него горе. Такая работа. Джейн Теннисон не истребляет зло, не сеет добро, не судит и не милует, она просто служит. «Ты хочешь посадить всех плохих парней», — говорит ей чересчур проницательный уголовник, не поверив, что Теннисон пойдет с ним на сделку (правильно не верит). Когда истина о неизмеримой жестокости окружающего мира, открывается детективу Теннисон, не оставляя никаких иллюзий, Джейн снимает телефонную трубку и договаривается со своим врачом об аборте. У всякой работы есть своя цена.

Седьмой, заключительный сезон «Главного подозреваемого» — «Последний акт» (2006) был снят через три года после предыдущего и стал осознанным завершением шоу. Миррен бесстрашна. Она почти с вызовом демонстрирует камере свое лицо: немолодое, измученное, с морщинами, потускневшей кожей, без прикрас, иногда — без намека на грим. Если вы не верите, что она это всерьез — вот сцена в душе, с бледного лица стекает вода, актриса трет веки руками. Хелен Миррен с юности не стыдилась своей наготы — и не снизойдет до того, чтобы прятать лицо в старости. Привычным «теннисоновским» жестом она ерошит в раздумьях почти совсем седые короткие вихры, реагирует на начальственный окрик, тупость свидетелей или злобу подозреваемых по-прежнему проницательно и собранно — но сквозь эту проницательность, поверх профессионального прищура видна такая усталость, от которой нет и не может быть отдыха для человека, только не в этой жизни. Ей не то чтобы все надоело, просто видеть всех насквозь для нее все чаще означает видеть одно и то же. Она знает все наперед, она заранее — без обид, без демонстрации превосходства, всего за пару мгновений — складывает лицо и взгляд в маску заинтересованности, недоверия, сочувствия. Лицо слушается и глаза еще живы — но ничего нового ни на этом лице, ни в этом взгляде уже быть не может. Джейн самой кажется, что это так. Она выпивает еще полстакана виски. Потом забывает обо всем.

Пока молодые коллеги готовятся к вечеринке, посвященной уходу босса на пенсию, а в укромном уголке переодевается наряженный полицейским стриптизер (Джейн просила, чтобы обошлось без стриптиза, но это ведь так смешно — женщина-полицейский офицер, просто не обойтись без скабрезных шуток), суперинтендант Теннисон, ни с кем не простившись и едва с ухмылкой глянув на стриптизера, покидает здание. Спина по-прежнему пряма, подбородок вздернут, носки туфель смотрят в стороны, во взгляде — ни намека на возможный когда-нибудь в будущем «следующий сезон», что бы это ни значило. Но и тени сожаления в нем нет. Только свобода.