Кто помешал Германии создать атомную бомбу. Отрывок из книги

Баха

Летом 1942 г. Борис Паш, как и Мо Берг, много думал о спорте в Латинской Америке. Но если интерес Берга был искренним и невинным, то Паш уже играл в изощренные шпионские игры.

В 1940 г. Паш уволился из Голливудской школы и переехал в Сан-Франциско для работы в отделе разведки сухопутных войск США. Хотя в ведении майора Паша находилась огромная территория — семь западных штатов, а также территория Аляски, — особых усилий ему прилагать не приходилось вплоть до самого нападения на Перл-Харбор. После этого весь регион несколько месяцев оставался в состоянии повышенной боеготовности, и не зря. Сегодня мало кто помнит, что вскоре после Перл-Харбора Япония фактически атаковала территорию США во второй раз. Это случилось 23 февраля 1942 г., когда японская подводная лодка всплыла поблизости от Санта-Барбары, штат Калифорния, и обстреляла нефтеперерабатывающий завод. Серьезного урона обстрел не нанес, никто не погиб. Но для страны, которая все еще не оправилась от Перл-Харбора, инцидент выглядел очень тревожным. Казалось, Япония может в любой момент нанести удар с воздуха или с моря.

Контакты Паша с японскими семьями в Голливудской школе, не говоря уже о его знакомстве с японскими вооруженными силами после того, как туда начали призывать его бейсболистов, стали поводом поручить ему особую миссию—охоту на японских боевиков на Калифорнийском полуострове (эта территория на самом западе Мексики официально называется Нижняя Калифорния, по-испански Баха). Армейское руководство особенно опасалось внезапного нападения на военно-морские верфи в американском городе Сан-Диего, который расположен прямо к северу от Бахи. Выслеживание японских боевиков в Мексике может показаться глупой затеей, но в начале 1940-х гг. в Нижней Калифорнии проживало более 3600 японцев, потомков сельскохозяйственных рабочих, которые приехали туда в поисках заработка на хлопковых плантациях. На самом деле в январе 1942 г. власти Мексики уже переселили большинство из них в Мехико и Гвадалахару, внутренние районы, где люди предположительно сомнительной лояльности могли нанести меньший ущерб. (Точно так же канадское правительство выселило 2500 японцев из Ванкувера, а администрация Рузвельта за время войны переместила и интернировала 110000 человек.) Несмотря на переселение, разведотдел Паша по-прежнему беспокоила возможность подрывной деятельности в Бахе. Поэтому летом 1942 г. он направил в этот регион полдюжины агентов с заданием прочесать полуостров «на автомобилях, ослах, лошадях, лодках и своих двоих».

Эти агенты, работавшие под кодовыми именами вроде Z, Щетка или Боевик, то и дело присылали донесения о результатах своей деятельности. Обычно письма адресовались «доктору Бернарду Т. Норману» (псевдоним, который Паш придумал для себя), и на первый взгляд эти отчеты кажутся до смешного некомпетентными. Самый плодовитый корреспондент, Карлос, постоянно застревал в городках Нижней Калифорнии, не имея возможности выбраться оттуда на транспорте; однажды он попытался выкупить место на судне, перевозящем динамит, но капитан отказал ему, вынудив его бездельничать еще три недели. Каждый раз, когда Карлос попадал в какое-нибудь новое место, он не выслеживал диверсантов, а проводил дни на рыбалке или охотился верхом в сельской местности. Он также наведывался на местную бейсбольную площадку, чтобы посмотреть несколько иннингов. Карлос казался одержимым бейсболом: в каждом городке он выяснял, сколько там игроков, площадок и бейсбольных перчаток; он считал даже судей. Все это известно, потому что он вываливал свои «выводы» на Паша, бесконечно Обязательный экземпляр описывая бейсбольные привычки мексиканцев Бахи. Сегодня эти письма кажутся одновременно монотонными и невыносимыми, а ведь это своего рода литературное достижение.

Именно в этом и состоял замысел Паша. Почтовая служба в Нижней Калифорнии тогда не отличалась надежностью, и любой, кто рылся в этих письмах, счел бы их бессодержательными. Но среди личных бумаг Паша сохранился ключ, который придает им смысл, поскольку письма эти были шифрованными. Болтая о размерах и местонахождении «бейсбольных площадок», Карлос на самом деле сообщал информацию о взлетно-посадочных полосах. «Перчатки» — это самолеты, «биты и мячи» — склады горючего, а «судьи»—потенциальные диверсанты. Другие кодовые слова (например, «гандбольные площадки») означали доки для подводных лодок или запасы нефти и цемента. Рыбалка и охота также были прекрасной возможностью обследовать побережье и другие места, где могли высадиться или укрыться вражеские войска. Так что вся эта с виду бессмысленная болтовня преследовала серьезные цели.

Но, по правде говоря, эта деятельность не имела большого смысла. Все «бейсбольные площадки», а также «биты и мячи» в Нижней Калифорнии предназначались для гражданского пользования, и, несмотря на упорные слухи о японских подводных лодках, всплывающих у берегов Мексики, ни один американский агент никогда их не видел. По-видимому, шпионов, выслеживавших японских диверсантов в Бахе, было больше, чем самих этих диверсантов. (Один сотрудник американской разведки, чья деятельность заключалась в остановке местных судов для ловли тунца и допросе экипажей, был раздосадован, обнаружив, что капитаны двух из них оказались американскими военными под прикрытием.) Более того, некоторые источники информации Паша кажутся весьма ненадежными: ленивые беззастенчивые аферисты, которые брали деньги у обеих сторон и были склонны скорее сводить личные счеты, чем давать качественную информацию; они писали друг на друга доносы о посещении борделей в отсутствие жены или контрабанде спиртного через границу США.

Тем не менее, хотя шпионское предприятие в Бахе и не помогло выиграть войну, оно кардинально изменило жизнь Бориса Паша. Ему понравилось заниматься секретными делами, он получал удовольствие от возможности обхитрить других с помощью шифров и других уловок. Помимо управления агентами, он, по некоторым сведениям, экспериментировал в этот период с переодеваниями — носил парики и использовал «приспособления для изменения голоса», чтобы скрыть свою личность. Хотя до войны он был простым солдатом и учителем, разведывательная работа увлекала его, и он захотел большего. Ему повезло: одно новое научное предприятие нуждалось именно в таком человеке, как он. Это предприятие называлось «Манхэттенский проект».

Манхэттенский проект был запущен еще до Перл-Харбора, но много месяцев развивался довольно вяло и бесцельно, сводясь преимущественно к череде встреч и аналитических записок правительственных чиновников, основным результатом которых было назначение дальнейших встреч и заказ новых документов, и так до бесконечности. Эта тягомотина вызывала негодование у физиков-ядерщиков, особенно беженцев из гитлеровской Европы, которые знали, что Германия к тому времени занималась расщеплением атома уже почти три года.

Летаргия закончилась в тот день, когда в сентябре 1942 г. руководство проектом принял на себя генерал Лесли Гровс. Хотя сегодня имя Гровса практически тождественно Манхэттенскому проекту, поначалу он отнесся к нему с отвращением. Известный как блестящий, но жесткий управленец, а также как лучший организатор инженерно-строительных работ и самый большой говнюк в армии, Гровс в начале войны фактически ведал строительством всех значимых оборонных объектов на территории США, а также военных баз за границей, распоряжаясь ежемесячным бюджетом в 600 млн долларов (в современном эквиваленте это 10 млрд долларов). Перевод в Манхэттенский проект, чей совокупный бюджет вначале составлял лишь 100 млн долларов, фактически был для Гровса понижением. Как выясняется, он разозлил слишком многих в Пентагоне (строительство которого он контролировал лично), и Манхэттенский проект стал для него наказанием. Армейское руководство сочло, что у него нет ни единого шанса построить одну из этих ядерных, или как их там, установок до конца войны и что этот провал научит его смирению.

Но все пошло по-другому. Разъяренный Гровс с головой погрузился в поставленную задачу, и одним из первых его шагов в качестве директора стало назначение физика Роберта Оппенгеймера, профессора Калифорнийского университета в Беркли, руководителем лаборатории по разработке ядерных вооружений в Лос-Аламосе. Оглядываясь назад, можно сказать, что выбор Оппенгеймера выглядит блестящим ходом, но в то время он вызвал цепную реакцию разногласий как среди ученых, так и среди военных. Несколько ведущих физиков довольно высокомерно заявили Гровсу, что Оппенгеймер не будет пользоваться большим уважением как руководитель, поскольку не является лауреатом Нобелевской премии. Более того, он был не экспериментатором, а физиком-теоретиком и казался столь же невежественным в административных вопросах, как директор УСС Дикий Билл Донован. «Он не способен управлять даже прилавком с гамбургерами»,—жаловался Гровсу кто-то из ученых. Гровс не обращал на это внимания. Он считал себя очень проницательным в кадровых вопросах и вопреки всем имевшимся доводам решил, что Оппенгеймер будет достойно возглавлять Лос-Аламос.

Возражения военных против Оппенгеймера были более серьезными. Он вырос в богатой семье, был политически наивным (классический «либерал с личным водителем») и всегда в общих чертах поддерживал все, что считалось модным среди академической элиты Беркли. В 1930-е гг. это был коммунизм, и Оппенгеймер провел 10 лет, водя дружбу со сталинистами и собирая тысячи долларов на гражданскую войну в Испании. Усугубляло беспокойство военных то, что он окружил себя радикально настроенными студентами, которые днем работали над исследованиями деления ядра, а по ночам тайно встречались с представителями коммунистической партии и делились с ними всем, что знали. Короче говоря, Оппенгеймер представлял собой огромную угрозу для безопасности. Настолько огромную, что, несмотря на должность главы самой секретной лаборатории времен Второй мировой войны, армия отказалась предоставить ему допуск для работы там. Сложилась парадоксальная ситуация. В итоге Гровсу пришлось вмешаться и оформить Оппенгеймеру временный пропуск, чтобы он мог приступить к исполнению своих обязанностей.

Несмотря на свое доверие к Оппенгеймеру, Гровс чувствовал себя обязанным расследовать связи физика с коммунистами и вскоре нашел идеального человека для этой задачи—настойчивого и толкового офицера разведки, жившего в районе залива Сан-Франциско. Еще подростком он воевал против Красной армии и потому ненавидел коммунистов и все, за что они выступали. Этим человеком был Борис Теодор Паш.

«Фау-1», «Фау-2», «Фау-3»

Весной и летом 1942 г. Вернер фон Браун провел три испытательных запуска «Фау-2» на ракетном полигоне Пенемюнде на севере Германии. Все три закончились неудачей. Первая ракета взорвалась во время предварительной проверки камеры сгорания. Вторая опасно завихляла при взлете и рухнула в Балтийское море примерно в полутора километрах от полигона. Третья благополучно взлетела, но взорвалась в воздухе от короткого замыкания, словно 14-тонная «бутылочная ракета»,—это было зрелищно, но обидно.

Однако 3 октября «Фау-2» наконец полетела. От пусковой площадки ракета двигалась довольно неторопливо; как вспоминал один бывший заключенный из Пенемюнде, «“Фау-2” поднимаются медленно, будто их подталкивают шестами». Но они быстро набирают скорость и могут разгоняться до 5600 км/ч. В тот день в ожидании запуска команда фон Брауна украсила фюзеляж изображением, на котором пышная красотка сидит на полумесяце. Так далеко ракета не долетела, но все же преодолела невиданное расстояние — порядка 190 км.

Сотрудники фон Брауна снимали этот и другие успешные запуски следующих месяцев, и нацистские руководители начали передавать друг другу эти киноролики, как какое-то любительское порно, приходя в восторг от открывающихся возможностей. Министр пропаганды Йозеф Геббельс восклицал: «Если бы мы только могли показать этот фильм в каждом кинотеатре Германии, мне не пришлось бы произносить еще одну речь или сочинять новые призывы. Самый закоренелый пессимист не усомнился бы в нашей победе». Гитлер выказал меньше энтузиазма. Проявив здравый смысл, что случалось с ним редко, он указал на то, что ракеты имеют низкую прицельность: да, 3 октября аппарат пролетел достаточно далеко, но отклонился от цели на добрых три с лишним километра. Точные удары этим оружием казались практически невозможными.

Тем не менее в течение следующих нескольких месяцев нацисты вложили в разработку «Фау»-снарядов миллиарды рейхсмарок. И хотя тогда этого еще никто не осознавал, низкая точность ракет вскоре оказалась их главным преимуществом. Поскольку точное наведение было невозможно, разброс их падения был очень большим. В результате никто на земле не чувствовал себя в безопасности, независимо от того, как далеко находился от потенциальных целей. Иными словами, оружие возмездия оказалось лучшим орудием террора — идеальным для обстрела 930 кв. км Лондона и миллионов живших там людей.

Пока в Пенемюнде продолжались испытания, немецкая армия приступила к постройке пусковых установок для «Фау»-снарядов на севере Франции, прямо к югу от Лондона. Тем временем инженеры фон Брауна начали разрабатывать еще более амбициозный проект—загадочное оружие «Фау-3».