Йон Кальман Стефанссон: «Летний свет, а затем наступает ночь». Истории из жизни исландской деревни

Однажды ночью ему приснился сон на латыни. Tu igitur nihil vidis?* Он долго не мог понять, что это за язык, считая его возникшим ниоткуда, во сне ведь всякое бывает и т. д. В те годы деревня выглядела совсем иначе, мы передвигались медленнее, и всем заправляло кооперативное общество, а он руководил вязальней, хотя ему едва исполнилось тридцать. Все у него в жизни спорилось, жена такая красавица, что некоторые, увидев ее, сходили с ума, двое детей — сын Давид, как мы рассчитываем, еще появится в этой истории. Молодой директор, похоже, был рожден побеждать: его семья жила в самом большом коттедже, он ездил на «ренджровере», шил костюмы у портного — по сравнению с ним мы все были просто серыми мышками, вдобавок он еще и начал видеть сны на латыни. То, что это именно латынь, в конце концов определил старый доктор. К сожалению, доктор вскоре умер, не выдержало сердце, когда на него с лаем набросился пес Гудйона. На следующий день мы бестию пристрелили, жаль, не сделали этого раньше. Гудйон грозился подать в суд, но ограничился тем, что завел нового пса, и тот оказался еще хуже своего предшественника. Некоторые из нас даже пытались его задавить, однако пес проворно убегал от машин. На латыни старый доктор знал только несколько слов и названия лекарств, но этого хватило, когда директору удалось запомнить приведенное выше предложение.

Тот, кому снятся сны на латыни, вряд ли соткан из повседневного материала. Одно дело английский, датский, немецкий, ну еще французский или даже испанский: знание этих языков полезно, оно расширяет твой внутренний мир, но латынь — это что-то совершенно иное, нечто настолько большее, что мы не смеем вдаваться в подробности. Однако директор был человеком дела, его почти ничто не останавливало, он хотел управлять всем в своей жизни, и поэтому его ужасно злило, когда в сны вторгался непонятный язык. Для него был лишь один выход из этой ситуации: поехать в столицу на двухмесячные частные курсы латыни.

В те годы он был великолепен, почти безупречен. Прежде чем уехать в столицу на «ренджровере», он купил жене новую «тойоту-короллу» с автоматическим управлением, чтобы она в его отсутствие не перетруждала свои красивые стройные ноги. Покупать машину, в сущности, не требовалось, ибо кое-кто был готов носить его жену на руках по всем улочкам деревни, по всем жизненным дорогам. А он так и уехал в своем пошитом на заказ костюме, решительный и нетерпеливый.

Такие манеры крепко и надежно засели в его натуре, но мы тогда, конечно, этого не знали. Мирные мечты раскрыли свои объятия, похожие на широкое озеро, а у берега его= уже ждала лодка.

два

Мы были бы рады получить объяснение произошедшим с директором большим изменениям, его преображению. Он вернулся совсем другим человеком: был теперь ближе к небу, чем к земле. Свободно говорил на латыни, чем пустил нам пыль в глаза, и мы не сразу заметили разительные перемены. По-прежнему ездил на «ренджровере», но одежда поизносилась, голос стал тише, движения медленнее, и глаза совсем другие. Твердый взгляд сменило выражение, которое мы даже не знаем, как назвать: то ли рассеянность, то ли мечтательность. Он будто смотрит сквозь суету, нытье и пересуды, характерные для нашей жизни, сквозь переживания по поводу лишнего веса, денег, морщин, политики, прически. Наверное, нам всем следовало съездить на курсы латыни и обрести новый взгляд, тогда наша деревня, вероятно, поднялась бы в небо и воспарила над землей. Но мы, разумеется, никуда не поехали: у привычки, как вы знаете, очень сильное магнитное поле. 

Именно привычка, эта колыбельная повседневности, быстро примирила нас с новым взглядом, потертым костюмом, странными манерами. Люди ведь постоянно меняются, обретают новые интересы и увлечения, красят волосы, изменяют, умирают — за всем этим просто невозможно уследить. К тому же нам хватает и собственных заморочек. А спустя чуть больше года после возвращения директора с курсов латыни на почту пришла посылка из-за границы, коробка с пометкой «Осторожно» на девяти языках. Августу, единственную работницу нашей почты, это событие настолько потрясло, что она не решилась открыть посылку, и мы смогли узнать о ее содержимом только через несколько дней. Представляете, какие пошли толки? Гипотез было много, но все они оказались весьма далекими от реальности, потому что, как выяснилось, в коробке лежала только книга, старая, известная всему миру книга «Звездный вестник» Галилео Галилея. Первое издание, что само по себе уже немало, ибо книга вышла более четырехсот лет назад. Написана она на латыни и содержит такое предложение:

Оставив земное, я ограничился исследованием небесного**.

Невозможно лучше описать изменения, произошедшие с нашим директором, или Астрономом — именно так его стали называть с тех пор, как разошлась весть о содержимом посылки, в память о старом чудаке, который умер много лет назад.

О книге мы узнали от его жены. Она, похоже, испытывала большую потребность в том, чтобы объяснить как можно большему количеству людей, насколько изменился ее муж, и, поверьте, нашлось немало желающих послушать. Она часто красила губы черной помадой; вы бы только видели ее в зеленом свитере — красивая и элегантная, для многих из нас девушка-мечта, кое-кто был буквально одержим ею. Симми, например, даже подумывал куда-нибудь уехать для восстановления душевного равновесия. Холостяк, большой любитель лошадей, у него их двенадцать, он тогда приближался к своему пятидесятилетию. Начал каждый день кататься верхом, и его нередко видели проезжавшим мимо ее дома в надежде хоть на минутную встречу. И вот однажды скачет Симми на своем гнедом и видит, как она быстро выходит. 

Сделав большой крюк, он выехал прямо ей навстречу. Они встретились, она была как красивое видение: черные губы, утонченное лицо, рыжие волосы, нос капелькой, глубокие синие глаза, зеленый свитер под развевающейся курткой, и опытный наездник Симми по никому не ведомой причине вдруг не удержался в седле. Меня свалила красота, объяснял он позже, но некоторые считали, что Симми просто-напросто выбросился из седла от отчаяния или в минутном помешательстве. И лежал там со сломанной ногой и рукой. Врача в деревне тогда не было: старый лекарь умер за три дня до этого происшествия, черт возьми Гудйона с его собакой, нового обещали в лучшем случае через неделю, нам велели беречь здоровье, сердечникам — сохранять спокойствие, а тут Симми со своей лошадью.

Жена Астронома подбегает к нему, старается помочь мужику, глаза еще синее. Зашла речь о том, чтобы отправить его в столичную больницу, но нам эта идея не понравилась, учитывая все обстоятельства, взамен прибежал наш деревенский ветеринар и проявил себя с наилучшей стороны: сегодня Симми лишь немного прихрамывает. Те минуты, когда она стояла над ним на коленях и дышала ему в лицо сладким и теплым ароматом, стали лучшими в его жизни, и он вспоминает их снова и снова. Она же, напротив, вряд ли воскрешает в памяти это событие. Тогда как раз выяснилось, что муж вложил в «Звездный вестник» Галилея не только свой «ренджровер», но и ее «тойоту». Ничего особенного в своем поступке он при этом не видел и, что самое ужасное, даже не захотел об этом говорить. Задыхаясь от ярости, она выскочила на улицу, мир вокруг нее рушился, и вдруг откуда ни возьмись этот всадник.

Когда ты считаешь, что вдоль и поперек знаешь человека, того, в кого влюбился, на ком женился, с кем обзавелся детьми, домом и общими воспоминаниями, а он в один прекрасный день стоит перед тобой незнакомый и чужой, у тебя внутри непременно что-то оборвется, например сердечная струна. Конечно, большая глупость считать, что знаешь кого-то другого вдоль и поперек, всегда найдутся темные закоулки, даже комнаты, ну да ладно. Она была замужем за сравнительно молодым человеком с положением, одним из столпов деревни, человеком, который оказывал влияние на нашу жизнь, малоперспективное предприятие под его руководством процветало и приносило прибыль, он был образцом, надеждой и опорой, но потом вдруг начал видеть сны на латыни, поехал в столицу учить этот язык и вернулся с новым взглядом, а через год продал свои машины, чтобы заплатить за старые книги. По сравнению с такой метаморфозой падение человека с лошади — сущий пустяк, однако мы здесь говорим о начале.

Дни зарождаются на востоке и исчезают на западе; Астроном совсем забросил вязальню, а Августа то и дело относила в коттедж супругов новые посылки, некоторые из них с пометкой «Осторожно» на девяти языках. 

Через три или четыре недели после того, как итальянец Галилей лишил супругов автопарка, Астроном получил еще более старую книгу — «О вращениях небесных сфер» Николая Коперника, напечатанную в 1543 году. Она обошлась в копеечку, практически по цене коттеджа. Но терпение жены, по которой кое-кто так отчаянно тоскует, окончательно лопнуло, когда пришли первоиздания семнадцатого века: «Рудольфовы таблицы», «Гармония мира» и«Сон, или Лунная астрономия» Иоганна Кеплера. Еще до этого многие пытались образумить Астронома: управляющий банком, глава администрации, директор школы, представитель работников вязальни. Люди спрашивали: что ты делаешь с нашей жизнью, выбрасывая ее в книги? Ты опустошаешь банковские счета, теряешь дом, разрушаешь свою жизнь. Опомнись, добрый человек! Однако все было напрасно, он лишь смотрел новыми глазами, жалостливо улыбался и произносил на латыни что-то непонятное. Множить подробности не имеет смысла: с тех пор прошло лет пятнадцать, книг у него уже около трех тысяч, и их число постоянно растет, ими заставлены все стены маленького дома, многие из них на латыни, они лишили его предметов удобства и красоты, лишили семейной жизни.

Вскоре после того, как Августа принесла посылку с книгами Кеплера, жена Астронома уехала в столицу, забрав с собой дочь, а сын Давид остался с отцом, который купил двухэтажный деревянный дом на отшибе, пустовавший с тех пор, как его старая хозяйка Богга умерла в своей постели, и никто об этом не знал, пока не переменился ветер и исходящая из дома вонь не добралась до молочного цеха. В маленьких деревнях тоже случается одиночество. Купив этот дом, похожий на старую клячу, почти ослепшую и доживающую последние дни, Астроном заменил прогнившие доски и разбитые стекла; представляете, если бы так же легко можно было обновить заплесневелую картину мира, умирающую культуру. Затем он выкрасил дом в черный цвет, но с белыми точками на трех стенах и крыше, которые образуют четыре его любимых созвездия — Большой Ковш, Плеяды, Кассиопею и Волопаса. Четвертая стена совсем черная, она обращена на запад, к морю, и символизирует границу мира. Не особенно оптимистично, конечно, но западная стена выходит не на дорогу. 

Дом Астронома — это первое, что видят в нашей деревне приезжающие с юга; днем он будто кусочек ночного неба, упавший на землю, в нашу деревню. На крыше дома имеется большое подъемное окно, и поздним вечером из него выдвигается телескоп, который своим единственным глазом впитывает далекие расстояния, темноту и свет. Теперь Астроном живет в доме один — Давид, едва достигнув семнадцати, переехал в деревню — и, когда за окнами сгущается зимняя тьма, слушает тишину.

* Ты же ничего не видишь? (лат.)

** Пер. И. Н. Веселовского

Приобрести книгу можно по ссылке