«Дом — это не только деревяшки, но еще и память». Как житель Петербурга восстанавливает деревню и пытается спасти древний народ от вымирания

Высокая смертность

«Кто-то из вас обязательно будет жить в старом свинарнике», — объявляет директор клуба путешественников «Лес и ветер» Илья Желтяков своим пассажирам. Он сидит за рулем черного джипа. После нескольких часов пути на север от Санкт-Петербурга машина Желтякова сворачивает на неровную дорогу и петляет по глухому лесу. Прямо перед бампером в воздух взлетают вальдшнепы, из леса показываются деревянные дома с темными окнами. За 100 километров пути не встречается ни одной машины.

По этому маршруту Илья Желтяков и сотрудники клуба путешествий возят гостей два раза в неделю. Весной им приходится брать с собой цепи, чтобы вытаскивать транспорт, который застревает в грязи, а зимой расчищать сугробы, в которые высокий человек проваливается с головой.

Конечная точка поездки — деревня Лаврово Подпорожского района Ленинградской области. Если игнорировать правила и превышать скорость — можно без пробок добраться сюда часов за пять, если ехать как положено — то за семь. Лаврово вместе с соседними небольшими деревнями образуют так называемый куст — круг небольших населенных пунктов, которыми управляет сельский староста.

«Подпорожский район — самый депрессивный в Ленинградской области, — рассказывает Желтяков, покрепче сжимая руль на ухабах. — В нем живут оятские вепсы. Их называют так по реке О́ять. Еще их называют средними вепсами. Южные вепсы живут в районе Тихвина, а северные — на Онежском озере».

Подпорожский район граничит с Карелией и находится на последних позициях в разных областных рейтингах. Смертность здесь в три раза превышает рождаемость. Вепсы уезжают отсюда в города из-за низких зарплат и безработицы. «Чтобы попасть в больницу, надо ждать два часа скорую помощь, которая будет тебя везти два часа обратно и пересадит на другую машину, которая будет везти еще два часа до больницы, — объясняет Илья, — и все это в том случае, если вообще ловит телефон, чтобы ее вызвать».

Свинарник

На общественном транспорте добраться до вепсской деревни почти невозможно — раз в неделю до нее ходит маршрутка из Петербурга, место в которой надо заказывать по телефону, а дальше ловить такси или идти несколько часов пешком.

Всех, кто приезжает в это место, Желтяков называет не туристами, а путешественниками. «Можно ездить к малым народностям, но это будут туры — вам будут показывать локации, которые специально готовят для туристов. Вас будут развлекать специально обученные люди. Маршруты этих туров строго оговариваются. А у нас нет заготовок. Каждый раз на дороге случается что-то непредвиденное, каждый год мы ездим вместе с гостями по деревням и находим в них что-то новое. Я даже не знаю, чем нас будут кормить сегодня вечером», — объясняет он.

Когда джип добирается до базы путешественников, Илья показывает «свинарник» для ночевки: из него вынесли навоз и сено и перестроили — теперь это небольшая уютная комната для гостей, которые приезжают парами. Из окна виднеются заросшая деревьями балка и зеленое поле. За ними тянутся телеграфные столбы — на некоторых, вдали от деревни, еще сохранились гербы Российской империи. Бедный вид заволакивает туман. Летом в соседнем доме живут охотники. Илья рассказывает, что благодаря им в деревне можно жить три месяца без часов: каждый день в 17:30 охотники заводят уазик, чтобы купить водки, потому что магазин закрывается ровно в 18:00.

Люди в пиджаках

Вепсы — один самых древних народов России, который сохранил свой язык. Их считают потомками древнего племени весь. По «Повести временных лет», оно было одним из племен, пригласивших княжить Рюрика в Новгород. До XX века у вепсов не было своей письменности — культуру и традиции они передавали устно. В СССР их устный язык переложили на письменную латиницу. На нем учили писать в школах, но в конце 1930-х, когда НКВД проводило «национальные операции», перестали. Национальная идентичность стала намеренно скрываться — в паспортах вепсов стали записывать как русских. Часть авторов вепсских учебников репрессировали, учебники из школ были изъяты. Второй раз сохранить малый народ государство решило только в 1990-х годах — при Борисе Ельцине была учреждена Вепсская волость, флаг которой делил на четыре части скандинавский крест, как в Дании и Финляндии. В вузах начали готовить преподавателей вепсского языка. «В начале 2000-х — как мне рассказывали — к ученым в Петрозаводске пришли люди в пиджаках — они были недовольны, что есть административная единица со своим флагом и языком, и сказали, что больше такого не будет», — грустно пересказывает Желтяков. В декабре 2004 года волость упразднили, на ее ликвидацию почти не обратили внимание СМИ: шла вторая чеченская война, страна готовилась к Новому году.

Вепсы — народ для России уникальный, считает Илья Желтяков, если учитывать время, в котором они живут:

«В каждой их деревне есть знахарка, к которой везут прежде, чем к врачу, — перечисляет он. — Есть свои колдуны и заветные места, в которые они ходят поклониться Хозяину леса и Хозяину воды. Прежде чем срубить дерево, вепсы просят у него разрешения. Есть люди, которые вызывают ветер».

Согласно переписи населения 2010 года, вепсов в России было меньше 6 тысяч. «Чистокровных где-то тысячи полторы», — прикидывает Илья Желтяков. В одних вепсских деревнях говорят в основном на русском языке, в других, которые расположены глубоко в тайге, преобладает вепсская речь. Число вепсов каждый год сокращается. Многие из них мигрируют в города, где никто не говорит на вепсском и не поддерживает традиции общения с природой. «Народ исчезает», — говорит Илья.

Ковровое царство

Утром Илья быстро обходит свою избу и смотрит в окно — за ним летают слепни. Он вспоминает, что впервые оказался в этом месте случайно. Несколько лет назад банкир Илья Желтяков ходил в галстуке и делал карьеру в петербургском банке, потом эта работа ему наскучила, и он пошел учиться на факультет документального кино. Его жена Анастасия (тоже режиссер) снимала фильм по Андрею Платонову, для которого «нужны были бабушки лет по двести», рассказывает Илья. В Питере таких найти было очень трудно. А еще для фильма нужна была деревня без спутниковых тарелок, пластиковых окон, с деревянной церковью северной русской архитектуры. Супруги искали локации в интернете, а потом приезжали их осмотреть. «Когда мы здесь оказались, офонарели, — вспоминает Илья. — Непроглядные туманы, заброшенные церкви и никаких туристов. Как будто жизнь замерла здесь лет двести назад. Другая страна. Это так сильно нас впечатлило, что мы стали снимать домики у местных и приезжать туда пару раз в год».

По завершении карьеры в банке Илья с Анастасией занялись сетью хостелов в Петербурге. У бизнеса начались серьезные проблемы в пандемию. На семейном совете супруги стали прикидывать, какая работа будет приносить хороший доход, будет интересной и полезной еще кому-нибудь, кроме них. Так пара решила организовывать путешествия в вепсский лес, часть денег с оплаты которых пойдет на сохранение вепсской культуры.

Дом в деревне Желтяков купил в 2020 году за 800 тысяч у Александра — коренного вепса в пацанской кепке и с синими наколками на руках. Александр родился в этом доме за печкой лет пятьдесят назад, а сейчас работает у Желтякова — делает кое-что по хозяйству, чтобы путешественники заезжали в уютную избу, где можно согреться, высушить одежду, переночевать и поесть. Чтобы привести дом в порядок, бизнесмен вложил в него еще 1,5 млн рублей. Деревня стоит на холме высотой 180 метров, и здесь часто дует порывистый ветер. Крышу пришлось прикреплять к избе цепями с четырех сторон — в прошлом году у нескольких изб крыши просто снесло, а у Желтякова она осталась на месте.

Илья стал изучать культуру вепсов, постепенно проникаясь их бытовыми традициями — не оставлять топор в бревне в знак уважения к инструменту, не мусорить (сигаретные бычки он собирает в пачку) и уважать любой ручной труд. В купленной избе он решил сделать базу для путешественников. Выглядеть она должна была как настоящий дом вепсов. «В СССР местные вепсы очень комплексовали перед городскими жителями по части своего быта, — рассказывает Желтяков. — Поэтому вепсские избушки делали максимально похожими на городские квартиры. В нашей, 1900 года постройки, сначала было “ковровое царство”, а в одной из комнат стояла стенка из ДСП. Мы расклеили объявления, что хотим купить традиционные вепсские предметы. Жители стали их приносить: две бабушки принесли старое лоскутное покрывало, которое выткали еще их бабушки. Мы не хотели его брать, но они сказали: “Вам нужнее”».

Норвежский опыт

Александр рассказывает, что большинство жителей его деревни, местных вепсов работали в колхозе, который закрылся в 2002 году. Он решил продать избу Илье Желтякову, когда остался без работы, а его родственница, жившая в доме, умерла. Александр подрабатывал в охотхозяйстве в тайге и на лесном промысле, пока Илья не предложил ему зарплату как в Санкт-Петербурге. «Я спрашивал, сколько надо вепсам, чтобы они оставались в лесах? — вспоминает бизнесмен. — Они говорили, что 20 тысяч в месяц. Я стал платить им кратно больше».

Как можно спасти древний народ от вымирания, Желтяков подсмотрел в Норвегии.

«Малый субэтнос норвежцев многие века занимался выловом трески, но в XX веке на море появились траулеры, которые стали ловить рыбу в промышленных масштабах. Народ, лишившийся основного вида дохода, начал уезжать в города, теряя культуру, — рассказывает Илья. — Однако у норвежцев мозг работает не как у россиян: они обратили внимание на ситуацию, решили, что их народ — это культурное достояние. И через полтора года создали дорожную карту по поддержке малого народа. Понятно, что так, как раньше, люди жить не могли, потому что прогресс ушел вперед. Однако норвежцы сделали так, что часть народа стала заниматься разведением семги, а часть работать в туризме, то есть им дали возможность зарабатывать деньги в родных деревнях, а значит, остаться в них и сохранять культуру».

Желтяков думает, что реализовать такую программу в России — утопия. Но добавляет, что он «человек с девиациями», поэтому все равно решил попробовать, начав с путешествий. Ему помогают специалист из Норвегии, знакомый с программой возрождения норвежского субэтноса, специалисты по вепсской культуре из петрозаводского вуза, урбанисты и архитекторы, которые сначала приезжали в деревню как путешественники, а потом решили работать вместе с Ильей. Теперь гости приезжают в деревню круглый год небольшими группами — примерно два раза в неделю. Еду для них готовят местные вепсы, они же рубят дрова для печи и проводят экскурсии по лесам.

«Конечно, я бы мог сделать, как это обычно делается на турбазах, — размышляет Илья Желтяков. — Взять тетеньку из города, одеть ее в национальный костюм, посадить в избушке, чтобы она встречала гостей, и платить ей 50 тысяч в месяц. Но я решил работать только с местными жителями. В нашем кусте деревень зимой живут 52 человека, около 20 из них уже работают с нами. Это значит, что они не будут уезжать в город. Это дело нравится нам, это нравится путешественникам и спасает местных».

Тайный миллиардер

Илья Желтяков объясняет, что вепсы — народ гостеприимный, но очень скрытный: они не расскажут ничего лишнего приезжему, никогда не покажут ему заветные места, в которые ходят разными путями, чтобы не оставлять тропинок, не продадут дом человеку, который им не понравится. Избы вепсов, которые работают вместе с Ильей, легко отличить — на одних установлены новые пластиковые окна, во дворе других пасутся коровы (в Подпорожском районе хорошая корова стоит около 120 тысяч). Одного из сотрудников Ильи зовут Сергей. Сергей — вепс, но обнаружил в себе кровь древнего народа только несколько лет назад, когда сделал генеалогическое исследование. Узнав, что он вепс, Сергей решил оперативно жениться и уехал из Санкт-Петербурга в лес, чтобы жить в тайге, как его предки. Теперь он работает в «Лесе и ветре» гидом.

«Первое время вепсы говорили, что я беглый преступник или тайный миллиардер, который скрывает свое состояние у них в деревне, — описывает Сергей подозрительность вепсов. — Налаживать отношения с местными было непросто. Мои козы съели чужую сирень, собака напала на кошку, куры пожрали чужой огород. Но потом ко мне привыкли».

Сергей на местных не обижается, а жители деревни называют его между собой «новым вепсом». «Иногда, проходя мимо его дома, они цокают, потому что дом для вепса — главное в лесу: без него замерзнешь зимой, а у Сергея он покосился», — рассказывает Желтяков.

Пустые рамки

Илья просит заправить штаны в носки, потому что в Подпорожском районе много клещей, и ведет нас к покосившемуся дому. Последний хозяин избы умер 28 лет назад. Таких же домов и еще хуже — бесхозных, с провалившимися крышами и большими дырами в заборе, через которые спокойно проходят медведи, — в Лаврово несколько. Издалека создается впечатление, что деревня заброшена.

«Мы разыскали родственников умершего вепса, который жил в этом доме, за четыре месяца восстановили им наследство и собственность, а потом купили у них дом», — говорит Илья. В доме стоят старый сундук, металлические кровати, на которых лежат покрывала, бледнеет печь с лежанкой и пылится множество разной утвари, сделанной своими руками.

«Нам с женой грустно смотреть, как умирают дома, — говорит Желтяков. — Потому что дом — это не только деревяшки, но еще и память». Илья показывает на рамки над металлическими кроватями довоенного образца. Они пустые. «Это хороший знак, — замечает он, поправляя очки. — Потому что люди забрали фотографии предков с собой, сохраняют память о них. В деревне много домов, где фотографии оставляют».

Илья рассказывает, как пригласил нескольких архитекторов и строителей, чтобы они разработали ему проект реконструкции этого дома, но они сказали, что проще снести и построить новый. «Это не наш путь. Мы же немного отбитые», — шутит Илья Желтяков, вкручивая патрон в электросчетчик, чтобы проверить, есть ли в доме электричество. Свет загорается только в одной комнате.

Дом стоил полмиллиона. Еще минимум 2,5 миллиона придется в него вложить: залить под него фундамент, выровнять покосившиеся части, провести электричество и содрать со стен краску, которую нанесли, чтобы дом походил на городскую квартиру. Сюда будут приезжать новые группы путешественников, а значит, появится больше рабочих мест для вепсов.

Краудфандинг и адресная помощь

Николай — чистокровный вепс и единственный фермер в деревне. Раньше он был не против выпить больше, чем здесь принято (в длительные запои местные не уходят, потому что иначе не останется времени наколоть дров и можно замерзнуть), но в 2014 году от алкоголя отказался: «На Новый год я выпил бутылку водки. Утром выхожу в сарай: коровы на меня плохо смотрят. Я понял, что им не нравится, когда я пью. Решил тогда бросить». Из развлечений у него — тарелка «Триколор-ТВ» и космодром Плесецк, который находится в 400 километрах. Пару раз в год он слышит о запуске спутников по телевизору, быстро выбегает во двор и наблюдает, как над тайгой взлетают ракеты.

Три коровы и восемь овец, из-за которых Николай бросил пить, сгорели несколько недель назад вместе со стойлом. Тракторист вывез с его участка 24 грузовых прицепа пепла. Что делать дальше — фермер не понимал. Тогда Желтяков объявил среди подписчиков клуба «Лес и ветер» сбор денег на новую ферму для Николая. Подписчики собрали для него 700 тысяч рублей за три дня. Николай уже заказал себе первых коров.

Адресная помощь и создание рабочих мест в вепсских деревнях — не единственное, чем занимается «Лес и ветер». «В этом году мы учредим фонд поддержки вепсской культуры, — говорит Илья. — Фонд будет использовать опыт Норвегии по возрождению малых народов. Сначала мы соберем в нем специалистов из разных областей, которые разработают дорожную карту сохранения вепсов. А потом будем думать, что можно делать для них в нынешней политической и экономической ситуации».

Государство пытается сохранить вепсов, но у него плохо получается, считает Желтяков. «Приходят деньги из федерального бюджета, на которые организуются вепсские праздники, — говорит он. — По деревням собирают бабушек, которые еще могут ходить. На пазиках привозят их на место праздника, бабушки там танцуют, поют. А потом появляются отчетные фотографии — мол, вепсскую культуру поддержали. Да, для досуга это очень хорошая программа. Но народ от исчезновения она не спасает. Потому что бабушки разъезжаются обратно, а потом ничего не происходит».

Илья планирует и дальше покупать и восстанавливать вепсские дома, чтобы размещать в них путешественников. При этом он понимает, что это может навредить деревенской атмосфере, которая складывалась веками: чем больше людей из города будут приезжать в деревню, тем больше она будет терять свой уклад. Худшим примером подобной урбанизации он считает северную Териберку: после фильма Андрея Звягинцева она превратилась в туристический центр, большинство сотрудников которого приезжают работать в него из крупных городов. «А местным — хрен с маслом», — ругается Желтяков. Он планирует нанимать на работу только жителей вепсского леса.

Большинство вепсов относятся к его планам положительно. «Да пусть сколько угодно приезжают, — размышляет Николай, закуривая крепкую “Яву” и смотря в сторону Плесецка. — Мы только рады. У нас здесь хорошо. Лишь бы не мусорили».

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Автор Алексей Синяков