История о страхе и надежде. Карме Риера: «В запредельной синеве»

Вышагивая вдоль стены, окружающей сад, Жоао Перес в сотый раз прокручивал в голове историю, которую капитан Гарц то читал по линиям руки, в коих, как он утверждал, записана вся жизнь, то живо рассказывал по памяти. Историю, точь-в-точь совпадавшую со сном Жоао. Только на сей раз он, а не капитан Гарц, был вестником, коего Купидон вкупе с матерью его Венерой послали к даме, той самой, что в ясные дни высматривала в далекой синеве моря паруса, устремленные к острову, — а вдруг да на одном из них плывет возлюбленный, который вовек ее не предаст.

В воображении он упивался изысканными наслаждениями: сладостным ароматом роз, журчанием воды в источнике и, наконец, опьяняющим прикосновением прекрасной незнакомки, ради которой он с радостью утратит зрение, коли таково будет ее желание. Но колокол Святой Клары пробил начало ночи, а потом — ее завершение, и Жоао понял, что дальнейшее ожидание, по крайней мере сегодня, напрасно. Он уже собрался уходить, когда вдруг услышал звук шагов. С часто бьющимся сердцем юноша на мгновение остановился, чтобы, как и капитан Гарц, проверить, не эхо ли это его

собственных шагов. Нет, на этот раз ему не показалось. Шум слышался чуть дальше и становился все явственней по мере того, как кто-то приближался по ту сторону стены. В неясном свете едва занявшейся зари можно было различить смутную фигуру, которая пыталась бежать, спотыкаясь, и внезапно упала на землю. Более заинтригованный, чем испуганный, тем паче, что эта призрачная тень могла нести ему долгожданную весть, он приблизился и в неверных лучах разгорающегося утра увидел, что это — женщина. Не осмеливаясь поднять ее, Перес на несколько секунд замер, пытаясь соотнести события из своего сна с появлением этой фигуры, но ничего похожего в сновидении не было. Как всегда бывало, когда он в образы из ночных грез пытался вписать новый, который никак не вязался с теми, что он созерцал с закрытыми глазами, Жоао задержал дыхание, чтобы лучше почувствовать запах незнакомки. Но запах пепла и пыли, проступавший сквозь аромат мускуса, ни о чем ему не говорил. Вдохнув как можно глубже, чтобы не ускользнула ни одна нота, он ощутил благовоние роз, мучительную сладость которого принесло дуновение ветра, восхитительный аромат жасмина и белоснежных цветов апельсиновых деревьев. Эти запахи, схожие с теми, что по его просьбе описал ему капитан Гарц, были, однако, лишь предвестьем того единственного запаха, который много лет наполнял по ночам его комнату и пропитывал длинные густые волосы прекрасной дамы из грез. Вдохнуть этот аромат и, словно поклоняясь святыне, преклонить голову и погрузить лицо в мягчайшее облако ее волос — вот одна из целей предпринятого им путешествия и награда за все те услуги, которые загадочная дама могла потребовать. Запах и воспоминание об этом благоухании из сновидения защищали и отвлекали во время походов в бордели, заставляли его перед началом любовных утех зарываться лицом в волосы женщин, поскольку даже едва уловимый аромат обыкновенно воспламенял гораздо больше, чем самые смелые и изощренные ласки. 

Склонившись над покрытой пеплом фигурой, Перес больше принюхивался, чем смотрел на нее. Он вдыхал запах, идущий от тяжелых складок черной, плохо сшитой мантильи, испускавшей уксусный дух, смешивающийся, если наклониться пониже, с запахом прогорклого масла, который ему совсем не нравился. Жоао выпрямился и спросил женщину, не ранена ли она и может ли он чем-либо помочь.

Но она не отвечала, только испуганно смотрела на него и сжимала грудь рукой, на которой Жоао Перес заметил пятно крови.

— Вы ранены? Скажите мне, куда я могу вас отвести, чтобы вам оказали помощь...

Она глубоко вздохнула и внезапно закрыла глаза — веки ее были удлиненными и темными, черты лица смягчились, и Перес нашел его более привлекательным. На ней были короткая, кое-как застегнутая куртка, словно она одевалась второпях, и юбки из грубой ткани, запачканные кровью. Сколько ни вспоминал Жоао рассказ Гарца, он был совершенно уверен — эта девушка в нем не упоминалась. Она не походила ни на мавританскую рабыню, ни тем более на прекрасную незнакомку с кожей ангела. То ли капитан забыл упомянуть о ней, то ли просто оставил лежать на земле, как побитую собаку, не оказав ей помощи, и поэтому умолчал о ней в своей истории. Но все эти догадки — пустые. Девушка здесь лишняя, она — не часть приключения, она не участвует в действии. Она внезапно возникла из темного чрева занимающейся зари, хотя ее никто не звал, в ней никто не нуждался. Однако ее появление потрясло его и взволновало, пробудило в нем чувство нежности, которое было чем-то большим, чем просто жалость к раненой. Он не стал вновь перебирать свои воспоминания о прошлых снах, чтобы обнаружить в них, быть может, какие-то сведения, способные прояснить неожиданные обстоятельства, в которых ему неоткуда было ждать помощи.

— Куда вас проводить, сеньора, чтобы вам оказали помощь?

Ответа не было — девушка лежала без чувств. Перес понятия не имел, куда можно ее перенести. Он плохо знал город. По внешнему виду девушка походила на служанку или дочь каких-то ремесленников. Куда она шла в такой час? Спасалась от кого-то или, кто знает, сама кого-то преследовала? Убегала из дома или стремилась к нему?

В квартале располагались дома богатых горожан, два монастыря, несколько садов. Чуть дальше, в паре сотен шагов, — церковь Святой Эулалии. Перес гадал, что предпринять. Быть может, самое разумное — оставить все как есть и уйти. Кто-нибудь пойдет мимо и поможет девушке. Все, что он может, — убраться подальше.

Поскорее дойти до порта и, едва откроют ворота, в несколько прыжков добраться до Порто Пи, где стоит на якоре «Минерва». Кто эта несчастная? Ему стоило прийти пораньше на мол, чтобы никто не заметил его ночной отлучки и не возникли подозрения, которые могут повлечь наказание, страшнее которого не бывает: наказание за нарушение запрета сходить на берег. «Только не это! — думал он, направляясь прочь от девушки. У него не было иного желания, кроме как вернуться на это таинственное место завтра и вновь испытать судьбу. Кроме того, если мимо пройдет патруль алгутзира и застанет его возле раненой девушки, то все пропало.

Кого объявят виноватым, как не его, чужестранца, человека здесь случайного, пойманного на месте преступления. Вслед за этой мыслью пришел страх: если его бросят в тюрьму, никто не вступится за него и не защитит перед лицом закона. Что значит для капитана какой-то неудачливый моряк без рекомендаций? А кто может озаботиться его судьбой? Священники из семинарии, откуда он сбежал два года назад? Отец, который никогда не поддерживал его, хотя и был влиятельным коммерсантом? Увы, Перес уж точно не ходил в любимцах среди прочих отцовских бастардов... До Баррос, единственный друг, которому Жоао рассказал об истинной причине своего путешествия, счел его сумасшедшим. «Поди знай, где правда, где ложь в россказнях Гарца!» — сказал он. «А что, если прекрасная незнакомка уже дождалась того, кто явится к ней издалека и утешит? Не слишком ли долго — ждать тебя четыре года, не зная, что ты должен прийти...» — насмешливо прибавил Баррос, когда Перес вновь стал твердить, что свято верит в безошибочность своего сна.

Он уходил прочь, не выказывая поспешности, чтобы не вызвать подозрений, поскольку город на рассвете начал заполняться утренним людом: священниками, спешащими на мессу, каменщиками-поденщиками, работавшими на строительстве форта, влюбленными, которые, как он сам, опустив голову, чтобы никто их не узнал, возвращались домой. Перес уже был готов свернуть за угол, но не смог устоять перед искушением взглянуть, лежит ли еще девушка на земле. Издали нечеткий силуэт походил на кучу грязного тряпья. Ему показалось, что он слышит стон. Внезапно Жоао бросился к девушке, поднял на руки и твердо решил отнести туда, где можно ее укрыть. Так, почти заключив девушку в объятья, он направился в противоположном направлении, отрезая себе пути к бегству. Юноша шел к площади Святой Эулалии. На уличной пыли осталось пятно крови. «Я узнаю, откуда она пришла, — сказал себе Перес, — но, возможно, лучше б мне оттуда бежать».

Он шел, моля Бога, чтобы чья-нибудь дверь открылась и какой-нибудь добрый самаритянин вышел помочь им. Однако все двери были закрыты. Перес вновь обратился к рассказу капитана Гарца, вспоминая, где именно по левую сторону находится контора Фортеза, в которой он занимается торговыми делами графа. Дом имел большую галерею и герб над входом: лев на серебряном поле. Он постучит в дверь и представится другом капитана. Удары гулко раздавались в воздухе. Одно из окон открылось, и выглянула какая-то женщина.

— Я друг капитана Гарца, сеньора. Я нашел на улице эту раненую девушку.

— Дурную память оставил по себе капитан Гарц, сеньор, — ответила женщина. — Не знаю, чем мы сможем вам помочь. Правда, девушка мне знакома. Это Айна Метатрон. Она живет на улице Сежель*. Это в пятидесяти шагах отсюда, прямо за церковью. Ее дом на углу улицы Аржентерия, последний по правую руку.

Она не дала Пересу ответить, с силой захлопнув окно, так что дерево хрустнуло. Стадо овец, охраняемое сторожевым псом, наполнило звоном колокольчиков начинающийся день и вынудило юношу прижаться к стене. Пастух не обратил ни малейшего внимания на ношу в руках Переса. Тот закашлялся от поднявшейся пыли, которая припорошила пятна крови. Контуры колокольни церкви Святой Эулалии чернели на фоне белесого неба, словно утренний свет все еще медлил вступить в свои права. Когда Жоао Перес свернул на улицу Сежель, темные следы крови вновь начали оставаться на земле. Лавки еще были закрыты, из труб не шел дым. «Слабый свет сегодняшнего утра не мешает людям спать, — думал он. — Все встают попозже в такие дни». Юноша устал. Он тяжело дышал, когда подошел к двери, указанной служанкой из дома Фортеза. Толкнув ее, вошел внутрь. Внутри было темно. В нос ударил запах омелы.

— Есть здесь кто-нибудь?

Никто не ответил. 

*В Каталонии евреи селились в отдельных районах города, которые обычно назывались Каль (от древнееврейского «кахал» — община). В романе он называется Каль Сежель («Клейменый квартал») и представляет собой одну улицу.

Оформить предзаказ можно по ссылке