Подвал для поэтов. Каким было первое в России ночное кабаре «Бродячая собака»
Пространство для своих
Петербургской богеме в начале ХХ века не хватало общего пространства для интеллектуальных бесед, творческих выступлений и вечеринок. С 1905 до 1912 года главной такой площадкой была «башня» поэта Вячеслава Иванова — поэт, вернувшись из Европы, поселился вместе со своей женой Лидией Зиновьевой-Аннибал в доме с башней на пересечении Тверской и Таврической улиц. По средам здесь собирался весь цвет столичной интеллигенции. Велись разговоры о мистике, судьбе человечества, Боге и анархизме, проводились костюмированные вечера, литераторы читали свои произведения и устраивали диспуты. Среды в «башне» не были регулярными: их часто приходилось переносить из-за слабого здоровья жены Иванова. «Ивановские среды» закончились после ее смерти в 1907 году. К началу 1910-х «башня» утратила свой статус самой интересной локации для встреч богемы.
Людям искусства требовалось найти новое арт-пространство, в котором можно было бы и обсудить творчество друг друга, и поспорить на культурные темы, и просто по-человечески отдохнуть. Мечта о клубе «для своих» воплотилась довольно быстро. На исходе 1911 года режиссер и актер Борис Пронин, неутомимый энтузиаст, придумывающий бесконечные проекты и никогда не доводящий их до конца, поделился со своими знакомыми планами создания «общества интимного театра». Идея развивалась, ее подхватил Алексей Толстой и многие другие видные деятели искусств того времени.
Поиск помещения для кабаре занял много времени. Пронин и Толстой ходили по улицам Петербурга, присматривались к различным локациям, но никак не могли найти подходящее место. Тогда будущий «красный граф» в шутку сказал режиссеру, что они напоминают бродячих собак, которые ищут приют. Так и родилось название для арт-пространства. В итоге первое в России ночное арт-кабаре «Подвал бродячей собаки» открылось в подвале дома, в котором жил Пронин.
Первое публичное мероприятие в «Подвале бродячей собаки» прошло в новогоднюю ночь. Наступающий 1912-й собрались отмечать звезды Серебряного века, например супруги Ахматова и Гумилев, которые впервые встречали новый год вместе: до этого пару разлучали то путешествия Николая Степановича, то личные разногласия.
Поэты и художники сделали из подвала фантастическое место. Поэт Георгий Иванов описывал его так: «Собирались поздно, после двенадцати. <…> вас ошеломляли музыка, духота, пестрота стен, шум электрического вентилятора, гудевшего, как аэроплан. <…> Комнат в “Бродячей собаке” всего три. Буфетная и две “залы” — одна побольше, другая совсем крохотная. <…> стены пестро расписаны Судейкиным, Белкиным, Кульбиным. В главной зале вместо люстры выкрашенный сусальным золотом обруч. Ярко горит огромный кирпичный камин. На одной из стен большое овальное зеркало. Низкие столы, соломенные табуретки».
В «Бродячей собаке» проходили всевозможные мероприятия: лекции, поэтические чтения, оркестровые вечера и вечера романсов, спектакли. Кто-то зачитывал доклады, а однажды в кабаре выступила даже балетная труппа. Ограничений в самовыражении не существовало. Управляющие и завсегдатаи «Бродячей собаки» руководствовались лишь одним правилом: стать своим в этой обители искусств мог только яркий и талантливый человек. Конечно, двери кабаре были открыты и для «обычных» людей, но это арт-пространство создавалось для веселья богемы. Поэты и художники были вынуждены терпеть на своих посиделках присутствие зрителей — это приносило кабаре доход, благодаря чему оно не закрывалось. Неискушенных случайных посетителей, далеких от искусства, здесь иронически называли «фармацевтами».
Место дебютов
В этом маленьком артистическом подвале впервые публично заявили о себе многие поэты, без которых сегодня невозможно представить русскую культуру. 30 ноября 1912 года в «Бродячей собаке» дебютировал Маяковский. Его товарищ, поэт Бенедикт Лившиц вспоминал, что в ту пору Маяковский тщательно выстраивал свой имидж: «Одетый не по сезону легко, со львиной застежкой на груди, в широкополой черной шляпе, надвинутой на самые брови, он казался членом сицилианской мафии, игрою случая заброшенным на Петроградскую сторону. Его размашистые, аффектированные, резкие движения, традиционные для всех оперных злодеев, басовый регистр, прогнатическая нижняя челюсть, волевое выражение которой не ослабляло даже отсутствие передних зубов, сообщающее вялость всякому рту, — еще усугубляли сходство двадцатилетнего Маяковского с участником разбойничьей шайки или с анархистом-бомбометателем…» Образ поэта крайне впечатлил публику. Его стихи были приняты с восхищением, а сам Маяковский стал завсегдатаем кабаре. Он любил лежать на огромном турецком барабане, стоящем у сцены, и язвительно подшучивать над выступающими.
Дебют Ахматовой состоялся еще в «башне» Вячеслава Иванова, но выступления в «Бродячей собаке» также были для нее первыми творческими шагами. Без них молодая поэтесса не получила бы внимания от современников в достаточной мере. Поэт Георгий Иванов вспоминал ее успех после одного из вечеров в кабаре: «Ахматова сидит у камина. Она прихлебывает черный кофе, курит тонкую папироску. Как она бледна! Ахматова никогда не сидит одна. Друзья, поклонники, влюбленные, какие-то дамы в больших шляпах и с подведенными глазами…»
Сам Георгий Иванов, впоследствии эмигрировавший, тоже дебютировал в «Бродячей собаке». Он был юн и робок: поэт впервые выступил со своими стихами 13 января 1912 года, когда ему было 17 лет. На этом вечере он познакомился с Николаем Гумилевым, который, увидев его, рассмеялся: «Я знал, что вы молоды, но все же не думал, что до того!»
Драки, скандалы и закрытие кабаре
В «Бродячей собаке» собирались совершенно разные люди. Представители богемы враждебно относились не только к обывателям, пришедшим утолить праздное любопытство, но и друг к другу. Атмосфера часто накалялась до предела.
Так случилось, например, на вечере, посвященном поэту Константину Бальмонту. Поэт Михаил Долинов в письме знакомому воспроизвел события ночи 8 ноября 1913 года: «К утру Бальмонт напился пьян, сел подле Ахматовой и стал с нею о чем-то говорить. В это время к нему подошел Морозов (сын известного пушкиниста Петра Морозова, театральный критик. — Прим. ред.) и стал говорить комплименты. Бальмонт с перепою не разобрал, в чем дело, и заорал: "Убрать эту рожу!" Тогда Морозов обозлился, схватил стакан с вином и швырнул в К. Д. Этот вскочил, но был сбит с ног Морозовым. Пошла драка. Ахматова бьется в истерике, Гумилев стоит в стороне, а все прочие избивают Морозова. Драка была убийственная. Все были пьяны и били без разбору друг дружку смертным боем».
30 ноября того же года в кабаре чуть не убили Маяковского. Поэт-футурист Василиск Гнедов вспоминал этот случай: «Один раз мы сидели вдвоем с Маяковским недалеко от эстрады за столиком и разговаривали о романе Вербицкой “Ключи счастья”. Маяковский хорошо знал эту повесть и стал ее пародировать, грассируя особенно слащавые места этой сугубо мещанской дребедени. У него это получалось великолепно. В темном углу за спиной Маяковского стоял основательно выпивший купеческий сынок; поклонник Вербицкой, который не смог перенести издевательства над своим кумиром. В один миг обогнув стол он очутился против Маяковского и нераспечатанной бутылкой шампанского, держа двумя руками за горло бутылки, подняв над собой, направил со всего размаха на голову Маяковского. В последние мгновения я, инстинктивно взметнув свои руки вверх, успел над самой головой схватить бутылку. Так я спас Маяковского от верной смерти».
За три дня до этого происшествия в кабаре произошел конфликт Мандельштама и чудаковатого футуриста Велимира Хлебникова. Литературовед Виктор Шкловский рассказывал: «Хлебников в “Бродячей собаке“ прочел антисемитские стихи с обвинением евреев… Мандельштам сказал: “Я как еврей и русский оскорблен, и я вызываю вас. То, что вы сказали, — негодяйство“. И Мандельштам, и Хлебников, оба, выдвинули меня в секунданты, но секундантов должно быть двое. Я пошел к Филонову (художник-авангардист. — Прим. ред.), рассказал ему. Как-то тут же в квартире Хлебников оказался. Филонов говорит: “Я буду бить вас обоих (то есть Мандельштама и Хлебникова), покамест вы не помиритесь. Я не могу допустить, чтобы опять убивали Пушкина, и вообще, все, что вы говорите, ничтожно“…» Дуэли не случилось, но обиженный Хлебников наградил Мандельштама прозвищем «мраморная муха».
Полиция нередко интересовалась происходящим в кабаре. Поэт Георгий Иванов вспоминал: «Столкновения с властями вообще происходили не раз при возвращении из “Собаки”. Однажды кто-то похвастался, что влезет на чугунного коня на Аничковом мосту. И влез. Разумеется, появился городовой. Выручил всех Цыбульский. Приняв грозный вид, он стал вдруг наступать на городового. “Да ты знаешь, с кем ты имеешь дело, да ты понимаешь ли... Как смеешь дерзить обер-офицерским детям”, — вдруг заорал он на весь Невский. Страж закона струсил и отступился от “обер-офицерских детей”».
Но закрыли «Бродячую собаку» не из-за подобных происшествий. Одной из причин закрытия стало скандальное выступление Маяковского 11 февраля 1915 года. Он прочитал стихотворение «Вам!», в котором крайне жестко прошелся по конформистам и обывателям, «любящим баб да блюда», ради которых зазорно отдавать жизнь на фронте. «Они орали, Маяковский стоял на эстраде совершенно спокойно и, не шевелясь, курил огромную сигару… Да. Вот таким я и запомнила его, очень красивым, очень молодым, большеглазым таким, среди воющих мещан», — делилась Ахматова.
Во время Великой Отечественной войны помещение «Подвала бродячей собаки» служило бомбоубежищем. В августе 1941 года мимо него на трамвае проезжала Анна Ахматова. Вдруг оглушительно завыла воздушная тревога. Над городом показались немецкие самолеты. Поэтесса выбежала из трамвая и стала искать укрытие — так она в последний раз оказалась в месте, где расцветал Серебряный век, где некогда жили надежды, красота и культура.
Автор: Алексей Черников