Б. Э. Пэрис: «Похищение». Глава из триллера

Я открываю глаза, быстро моргаю — все не могу привыкнуть, что нет никакой разницы, открыты они или закрыты. Потом слышу его: щелчок ключа в замке.

Входит тюремщик, я поворачиваюсь на звук. Позади него тьма другая: не совсем черная, скорее густо-серая. Ищу взглядом малейший проблеск света, но ничего не вижу.

По тому, как он входит в комнату, по его запаху — похожему на аромат свежей травы, но с примесью чего-то еще, может, цитруса — я думаю, что это тот же мужчина, который приходил вчера. Слышу, как он ставит поднос рядом со мной на пол, и приподнимаюсь на локтях.

— Можно мне одеяло, пожалуйста?

Ответа нет. Только шорох, когда он забирает вчерашний поднос.

— Пожалуйста… Я мерзну.

Ни звука, только дверь закрывается и щелкает замок.

Снова опускаюсь на матрас. Тюремщику не догадаться, зачем мне одеяло, тут ведь не холодно. Но я заледенела внутри; так хочется утешения, закутаться во что-то теплое. Почему он не произносит ни слова, почему они все еще держат меня в кромешной тьме и безмолвии? Разочарование давит, хочется вопить и кричать.

— Спокойно, — шепчу я.

Вытягиваю левую руку, ищу поднос. Нахожу миску, окунаю в нее палец, облизываю. Овсянка. Начался день третий. Понедельник, девятнадцатое августа.

Снизу доносится шум. Отодвигаю поднос в сторону, а матрас — от стены и припадаю головой к углу, чтобы послушать. Орет Нед — что-то насчет туалета. Раздается резкий ответ, а потом вскрик Хоторпа. Возможно, у него там нет туалета, как у меня, только ведро.

Он что-то бормочет, но я не хочу слушать и снова задвигаю матрас в угол, отгораживаясь от звуков. Начинаю есть, механически отправляя кашу, ложку за ложкой, в рот, затем вспоминаю о найденном вчера пакетике сахара. Ощупываю поднос, нахожу его и добавляю в миску. Еще есть банан.

Продолжаю есть овсянку и думаю о родителях Неда. Каково им будет узнать, что он пропал, похищен? Появится ли во всех заголовках новость об исчезновении их сына? Станет ли красоваться его привлекательная надменная физиономия на экранах по всему миру? Или Джетро Хоторп держит все в тайне от полиции — по крайней мере, пока?

Заканчиваю с едой и снова отправляюсь в туалет. На миг между тем, как я запираю дверь и зажигается свет, меня охватывает паника — подсознательный страх, что лампочка не зажжется, дверь не откроется и я застряну в крошечной темной комнатушке. Но свет сначала мигает, потом спокойно загорается, и я успокаиваюсь.

Воспользовавшись унитазом, я снимаю пижаму, моюсь, снова одеваюсь. Выдавливаю пасту на щетку, и вдруг меня озаряет мысль: интересно, чему придет конец раньше — пасте или моей жизни?

Выйдя из туалета, принимаюсь ходить кругами по комнате. Пытаюсь петь колыбельную из детства, но французские слова напоминают обо всем, что я потеряла, поэтому я начинаю считать шаги. На триста седьмом слышу скрежет ключа в замке.

Падаю на колени и с колотящимся сердцем заползаю на матрас. Впервые ко мне приходят среди дня, между двумя трапезами. Дверь открывается как-то резко, мужчина торопливо пересекает комнату и идет ко мне. Уверена, приходит один и тот же человек, его окутывает прежний свежий запах, но что-то изменилось. Что же? Чувствую, как он нависает надо мной, и рефлекторно изо всех сил вжимаюсь в свой угол.

Это не помогает. Меня берут за плечи и ставят на ноги, поворачивают лицом к стене, заводят за спину руки и связывают чем-то эластичным. На голову надевают капюшон, под которым подстерегает другая тьма: удушливая.

Все происходит быстро, очень быстро. Меня охватывает паника, но мне удается с ней совладать. Выходя из комнаты, я стараюсь внимательно следить, куда мы направляемся. Повернув налево, оказываемся в коридоре; я знаю, что этот путь ведет к лестнице в подвал.

Внезапно меня останавливают, и мое тело слегка отклоняется в сторону. Потом снова толкают вперед. Инстинктивно считывая невербальные сигналы, вытягиваю ногу, чувствую пустоту, и опускаю ее вниз, на первую ступеньку.

Двенадцать — я помню, там было двенадцать ступеней, вдвое меньше, чем на лестнице в доме Неда. Я считаю их на ходу и, когда после двенадцатой пол становится ровным, торжествующе ставлю себе жирную галочку. Чувствую кожей рук приток свежего прохладного воздуха, сразу хочется сорвать капюшон и глубоко вдохнуть. Поворот направо, еще ступени, не знаю сколько, я сбилась.

Остановка. Слышу, как отпирают дверь. Тут держат Неда? В груди вспыхивает паника. Я пытаюсь отпрянуть, но ничего не выходит. Толчок вперед, и дверь за мной захлопывается. Меня хватает кто-то другой и тянет вниз. Ноги ударяются о сиденье позади, и я сажусь, прижимаясь спиной к твердой деревянной спинке. Сердце пускается вскачь. Вот и все, конец?

Капюшон ненадолго снимают, яркий свет обжигает глаза, но их быстро закрывают повязкой. Чья-то рука хватает меня за шею и крепко держит, вынуждая смотреть прямо вперед.

— Назови свое имя, — говорит мужской голос сзади. — Скажи, что тебя удерживают вместе с твоим мужем, Недом Хоторпом, и скоро снова выйдут на связь. Если они сделают все, как мы говорим, вас освободят невредимыми. Полицию не привлекать. Если наши требования не будут выполнены, вас обоих убьют. — Хватка сжимается. — Говори.

Делаю вдох и начинаю:

— Меня зовут Амели Ламон…

— Нет, — обрывает он. — Имя по мужу.

— Меня зовут Амели Хоторп, — дрожащим голосом повторяю я. — Меня держат здесь вместе с мужем, Недом Хоторпом. Скоро с вами снова свяжутся. Делайте, как они говорят, и нас вернут невредимыми. Не привлекайте полицию. Если вы не выполните их требования, нас убьют.

Повязку с глаз снимают, и я успеваю учуять кислый запах, прежде чем на голову мне снова опускают капюшон, отсекая вонь. Голова идет кругом. Если это комната, в которой держат Неда, где же он сам. И тут, откуда-то сзади, я слышу его: приглушенный, но полный ненависти голос.