Фрагмент из психологического триллера Ребекки Маккай «У меня к вам несколько вопросов»

Свет из башни Старой часовни ложился длинными геометрическими полосами на снег во дворе, размежевывая тьму. Эти полосы света были так прекрасны, что я старалась обходить их стороной. Должно быть, текила добавила мне впечатлительности.

Не припомню, чтобы снег так завораживал меня в школьные годы, поскольку мое первое воспоминание о здешней зиме связано с ощущением холода, жуткого холода. Когда я смотрела школьный проспект, мне казалось, что все эти фотографии лыжных команд и школьников на снегоступах просто для эффекта. Я не понимала, что где-то может быть настолько холоднее, чем в южной Индиане, и так долго. Не понимала, как лыжники — и спортсмены, и ребята, просто привыкшие кататься на лыжах по выходным, — доминировали в социальном плане над школой, словно этот особый способ передвижения делал их высшим видом. Не понимала, насколько тонкие у меня носки, насколько непригодны мои ношеные пальто.

Я прошла мимо общаги Кочмэна, запомнившейся мне самой мрачной и грязной из всех, но ей, должно быть, сделали «подтяжку». Подсвеченные камни выглядели поразительно чистыми, пожарная лестница — новой и изящной. В начале первого курса я частенько сидела с краю старой ржавой лестницы, впитывая послеполуденное солнце и читая учебники. Может, это было странно — сидеть возле общаги мальчиков, но в то время это казалось логичным. Здесь же поздней осенью мне из окна прокричал Дориан Каллер, не его ли я выслеживаю. Ему это показалось таким смешным, что следующие три с половиной года он поднимал эту тему при каждой нашей встрече. Он говорил своим друзьям что-нибудь вроде: «Боди, я получил твое письмо, но оно такое стремное. Парни, она мне написала такое десятистраничное письмо о том, что хочет моего мужского мяса. Это ее фраза, не моя. Боди, тебе надо взять себя в руки». Я могла бы не уточнять, что с Дорианом у меня ничего не было, не считая того, что несколько раз я невольно оказывалась в паре с ним на французском. Или он мог сказать: «Боди, зря ты увязалась в Лондон за моей семьей. Я лежу у себя в отеле и слышу такие стоны из-под кровати, и кругом такой рыбный запах, потом смотрю под кровать, а там Боди ублажает себя».

Подобные шуточки не предполагали никакого ответа. Я никогда не могла понять, пытался ли он флиртовать со мной или я была настолько ниже его в социальном плане, что заслуживала только насмешки. Один раз я попыталась подыграть ему и сказала: «Да, я залезла к тебе в окно; хотела позвать на Танец Весны, и я умру, если откажешься», но он только громче засмеялся и сказал своим друзьям: «Видите? Мне надо доложить о ней! Господи, Боди, это же типичное сексуальное домогательство».

На середине Южного моста я поскользнулась и полетела вперед, успев подумать, как сейчас треснусь подбородком об лед, но вместо этого треснулась локтями и предплечьями, и секунду лежала лицом вниз, мозг мой кипел, кости дрожали. Я почувствовала себя странным образом униженной, пусть меня никто и не видел. Одни лишь призраки моей минувшей юности.

И еще кое-что поразило меня — дурацкое несоответствие реальности ожиданиям: я ведь была уверена, что вернулась в Грэнби неуязвимой. Это пятнадцатилетняя Боди могла поскользнуться на льду, могла что-то сломать себе или совсем сломаться, могла напиться до отключки на ночь глядя возле святилища Курта и проснуться от холода, напуганная, что могла замерзнуть до смерти, и не зная, не этого ли хотела. Но сорокалетняя Боди знала, что к чему, и давно привыкла держать под контролем свой разум и тело. Однако твердая холодная земля напомнила мне, как легко потерять равновесие.

После этого я стала осторожней. Пришлось сказать своему эго, избалованному южным солнцем, распределять вес пониже и идти, чуть подавшись вперед. Я включила фонарик в телефоне и стала высматривать гололед.

Открыв дверь гостевого дома, я увидела жильца с нижнего этажа — молодого человека в узких джинсах, — только что прибывшего из Ньюарка после задержки рейса. Он прибыл преподавать двухнедельный курс веб-дизайна. Он предложил мне пиво, но я взяла воду, плюс один апельсин из фруктовой корзины, заботливо оставленной для нас на стойке.

Молодой человек сказал, что никогда не видел ничего подобного. Ему хотелось знать, здесь все ребята гении или что.

— Они умнички, — сказала я, радуясь, что он не спросил, не все ли они богатые сироты, — но они нормальные подростки. У вас также будут ребята из других стран. И американские — из таких мест, где школы не на высоте. Много ребят, чьи родители учились в школах-интернатах, так что для них это нормально.

Молодой человек, чье имя я уже забыла, моргнул. И прижал к груди свое крафтовое пиво.

Раньше, приезжая домой в Броуд-Ран, я пыталась объяснить старым друзьям, что такое Грэнби. Худшее, что я могла сделать, это представить ее элитной школой, поэтому я невольно описывала ее как исправительное учреждение. Немало моих друзей считали, что меня отправили туда против моей воли.

— Думайте об этом как о маленьком колледже свободных искусств, только для ребят помоложе. Или… были у вас в школе классы для отличников? Притворитесь, что это класс отличников.

— Но чтобы в лесу, — сказал он, чуть улыбаясь. — Класс отличников в лесу.

Я сказала ему, что в мое время у нас не было миниместров; мы продирались от самых каникул до начал анализа, спряжения глаголов и уровней pH. А эти ребята изучали зимнее лесоводство, текстиль, психопатологию, шекспировские монологи и историю рэпа.

Парень в джинсах покачал головой.

— У меня в школе даже нельзя было выбрать второй язык. Для всех был испанский. Даже для ребят из Пуэрто-Рико.

Я рассмеялась и сказала:

— Высший балл обеспечен.

Я могла бы честно признаться, насколько двусмысленно относилась к Грэнби, как нелегко мне здесь пришлось, но я уже немного протрезвела, и включился некий защитный механизм, знакомая потребность доказать кому-то, что это не совсем элитное заведение и я сама не элитарная особа, нечего смотреть на меня с опаской. Поэтому я добавила заготовленные для подобных случаев слова: «Это поразительная школа. Приехав сюда по стипендии, я изменила свою жизнь». Отметьте тщательную формулировку и то, как я ввернула, что в число привилегий, доставшихся мне в жизни, богатство не входило. Про стипендию я соврала, но только формально.

— Я была здесь белой вороной, — сказала я, — но это вытащило меня из маленького городка в Индиане, и я оказалась среди ребят из самых разных мест. Иногда люди думают, что школа-интернат — это сплошь белые ребята по имени Трип, но это не так.

Эту речь я отполировала до блеска. Даже пьяной я произносила ее без заминки.

— Я в том смысле, — сказал парень в джинсах, — они на самом деле были из Пуэрто-Рико. Что может дать пуэрториканским детям испанский как второй язык? Дальше мы не продвинулись — только до уровня два. Типа: Yo tengo que comer manzanas [Я должен есть яблоки (исп.).]. Уровень два.