Промоутер Илья Бортнюк: Мне нравятся фестивали, которые вписаны в городскую среду
Каким было первое мероприятие, которое вы организовали?
Это был фестиваль 1991 года во Дворце молодежи под названием «Музыкальные вечера для юношества» — в названии был стеб над только что закончившимся советским периодом. «Вечера» проходили два дня, там было где-то 15 групп — все панки, которые в то время играли в Питере, и много инди-артистов: Solus Rex, группа «Пупсы», из которой впоследствии получилась Tequilajazzz, индустриальная группа «Монумент страха», впервые под своим названием выступили «Нож для фрау Мюллер».
Как он прошел?
Было весело. В какой-то момент, конечно, появились милиционеры, которые по сложившейся за советские годы привычке хотели выключить звук, но это впечатления не испортило. Надо понимать, что в то время с подобными фестивалями в городе было не очень: последний фестиваль Ленинградского рок-клуба прошел в 1989 году, а дальше такие концерты имели уже случайный характер. Мы даже умудрились найти спонсорские деньги, а информационным партнером была единственная на тот момент FM-радиостанция «Радио Рокс». Остались в небольшом плюсе.
Вы в свое время организовывали концерты в легендарном клубе «Там-Там» Севы Гаккеля, что это был за опыт?
«Там-Там» чем-то был похож на коммуну, ни у кого там не было четкого разделения обязанностей: когда заканчивался концерт, все, кто был на тот момент в клубе, брали в руки швабры и начинали убираться. Потом пили чай, и Сева поровну раздавал деньги. Ты мог прийти с улицы и начать что-то делать, и потом оставался принятым на работу. Через «Там-Там» таким образом прошли многие музыканты, Эд Старков из «Химеры», например.
Бывали опасные концерты?
Иногда можно было получить от скинхедов, хотя чаще всего их самих били панки. Но нужно было именно попасть под раздачу — дрались вне клуба, а в самом «Там-Таме» это была редкость. Так что я не могу сказать, что было очень опасно. Но жизнь была интересная: приходили собирать дань и менты, и бандюганы (притом что денег у клуба не было). Потом милиция стала устраивать наркорейды, периодически клали на пол всех присутствующих, но я в этот момент уже отошел от дел клуба.
В середине 1990-х вы выпускали на лейбле «Шок Рекордс» группы «Кирпичи», «Нож для фрау Мюллер», музыку из киносаги о Шерлоке Холмсе Владимира Дашкевича. Что это был за бизнес? Откуда шли деньги, много ли зарабатывали в то время?
Это были деньги Тинькова* (признан Минюстом РФ иноагентом). Однажды он пришел ко мне с вопросом: «Ты не хочешь взять кредит в 100 000 евро?» На российский рынок зашел Банк экономики и развития, который вкладывал в продвижение местных бизнесов. Я отказался, потому что не представлял, что мне с такими деньгами делать. В итоге Олег направил этот кредит на свои бизнесы и из этих денег финансировал и лейбл тоже. Надо сказать, что мы умудрялись зарабатывать: те два года, которые существовал лейбл, чаще были в плюсе. Условно говоря, зарабатывали на группе «Кирпичи» $10 000, вкладывая $7000 — речь была о таких деньгах.
Когда вы впервые услышали группу «Ленинград»?
Я побывал на их втором в жизни концерте в клубе «Грибоедов», там было совсем немного людей, где-то 30–40 человек. В общем-то сразу было понятно, что это круто и драйвово. Хотя не все тогда считывали их постмодернистский юмор — скажем, в Москве их поначалу воспринимали прямолинейно, как такую чуть ли не шансон-группу. Самые продвинутые говорили: они косят под группу «Ноль». Помню, как показал их Мише Козыреву, он сказал: «Это г**но никогда не будет играть на ”Нашем радио”». И только потом, когда он увидел «Ленинград» на премии журнала Fuzz, понял, что в этом что-то есть.
В Сергее Шнурове уже были видны его недюжинные бизнес-способности?
Он был креативным. В то время он работал в маркетинге радио «Модерн», придумывал PR-акции, записывал рекламные ролики. Однажды я его попросил придумать название для звукозаписывающего лейбла: он послал мне по факсу несколько вариантов, мне очень понравилось «0,33 рекордс». Он, конечно, был ближе к панк-року раньше. Я говорил ему: «Нам нужны какие-то песни для радио». А он отвечал: «Слушай, но у Тома Уэйтса же нет песен для радио». И был по-своему прав: как-то и без радио мы в то время прекрасно обходились. Понимание, что можно сделать из группы «Ленинград» в коммерческом плане, у него появилось гораздо позже.
Как вы расстались с «Ленинградом»?
Их заметили в Москве рестораторы Митя Борисов и Дмитрий Ицкович (Борисов известен по сети кафе «Жан-Жак», бару «Джон Донн», Ицкович — по проекту ОГИ. — Прим. ред.) и приехали с нами договариваться. Шнуров тогда отошел от процесса в сторону, сказал: «Как решите, так и будет». Мы собрались с Тиньковым* (признан Минюстом РФ иноагентом), и Олег озвучил москвичам определенную сумму (точно не помню, сколько, может быть $20 000), которую они в итоге и выплатили. Надо сказать, что вложено на тот момент в группу было раза в четыре меньше, так что мы на «Ленинграде» заработали.
Не кусали локти, когда увидели, как «Ленинград» впоследствии раскрутился?
Тут нужно учитывать контекст. Это произошло в разгар кризиса 1998 года, огромное количество бизнесов находились в коматозном состоянии. Так что контракт «Кирпичей» был продан Gala Records, «Нож для фрау Мюллер» ушли к Олегу Нестерову на «Снегири». Ну а я потом какое-то время работал арт-директором в пивном ресторане «Тинькофф» и позже стал исполнительным продюсером уже как нанятый сотрудник на Gala Records.
Завершая разговор про звукозапись: вы чуть было не выпустили пластинку «Короля и шута» — почему не сложилось?
Это был 1991 год, когда у меня не было лейбла, и я вообще очень слабо представлял, как работает эта индустрия. У меня было романтическое отношение к этому бизнесу: мне очень нравились Factory, 4AD, и мне важнее было с артистом контракт кровью подписать (так делал манчестерский продюсер Тони Уилсон, работавший с Joy Division, New Order и Happy Mondays. — Прим. ред.), чем думать о коммерческой стороне дела. Группа уже тогда выглядела довольно мощно, несмотря на то что Горшок на концерте читал тексты по тетрадке. Он очень четко представлял, чего хочет от альбома, показал мне известный логотип с шутом. Я пытался обратить внимание на них Артемия Троицкого* (признан Минюстом РФ иноагентом), еще кого-то в Москве, но у всех оказались свои дела и никто не откликнулся, поэтому пластинка тогда так и не вышла.
Как вам пришло в голову сделать фестиваль Stereoleto?
Тут нужен небольшой приквел. В 90-е я часто бывал на европейских фестивалях и узнал, что музыкальный фестиваль не обязательно должен выглядеть как «Нашествие» или «Максидром». На этих европейских фестивалях было несколько сцен, маркет, еда — в общем, это был опыт, который кроме прослушивания музыки предполагал нечто большее. Кроме того, и музыка там была гораздо разнообразнее, чем у нас. Мне больше нравились фестивали, которые проходили не в чистом поле, а были вписаны в городскую среду, например Popсom в Кельне. Я стал думать, как это сделать в Петербурге. Первым таким опытом было мероприятие под названием Sushi Disco в саду Театра на Фонтанке в 2001 году, куда приехали японцы Pizzicato Five, играла группа «Чугунный скороход», диджеи. И это было так атмосферно и классно, что я решил эту историю развивать. В следующее лето мы придумали название Stereoleto (точнее, оно мне приснилось) и организовали серию вечеринок, которые проходили по субботам в течение месяца. Тогда была мода на лаунж, эйсид-джаз, easy listening, так что мы приглашали Montefiori Cocktail, Fantastic Plastic Machine, «Нож для фрау Мюллер».
Какой концерт на Stereoleto добавил организаторам седых волос?
Это был концерт норвежской группы Royksopp, перед которым начался настоящий шторм. Я в жизни раньше такого не видел, чтобы большой шатер поднимался в воздух метра на четыре и летел. Фестиваль проходил после какого-то саммита, на который съехались 20 президентов и для которых активно разгоняли облака, поэтому все облака на следующий день достались нам. Пришлось экстренно перемещать выступление Royksopp в клуб «Космонавт».
А если выбрать топ-3 самых крутых концертов именно для вас, это…
Дэвид Бирн, Ник Кейв и Massive Attack. Последние оказались на удивление общительными, я даже подружился с их менеджером. Но во всех трех случаях это были фантастические концерты, после которых можно спокойно умирать. Хотя лучше жить.
Насколько я понимаю, Stereoleto был первым фестивалем, который стал ставить в лайнап эстрадных мэтров вроде Михаила Боярского или Льва Лещенко, что было довольно смело…
Я никогда не воспринимал это как смелый ход. Для меня эти люди — тот же Лещенко или, например, Эдуард Хиль — это великие артисты, которые уже вписаны в наш культурный код. Если бы были живы, например, Людмила Гурченко или Андрей Миронов, я бы их тоже позвал. Просто потому что это невероятные, уникальные артисты.
А, допустим, Шуфутинского можно представить на Stereoleto? Хочешь не хочешь, он тоже вписан в наш общий культурный код.
На самом деле, я про него тоже думал, после того как узнал, что он был джазовым музыкантом. Так что если это не классический концерт Шуфутинского, а программа, например, с джазовым оркестром или дикси-группой, такой вариант можно было бы рассмотреть. Другое дело, что мне не очень близка эстетика шансона, с которым он ассоциируется. Ну и плюс он ассоциируется с мемами, а я никогда не делал концерты ради прикола. Прошлогоднее выступление Льва Валериановича на Stereoleto — это было круто с точки зрения энергетики, подачи. Я уже не говорю о том, что это песни, которые знают и которым подпевают все от мала до велика: рокеры, рейверы, оттюнингованные тетеньки 50+. Мне кажется, на фестивале должен быть артист, который объединяет всех, тем более что самому Stereoleto уже больше 20 лет, это несколько поколений людей.
Насколько сейчас сложно приглашать артистов из-за рубежа? На московском фестивале выступит этно-электронный дуэт Shiran из Израиля, с ними просто было договориться?
C Shiran мы познакомились на одном шоукейс-фестивале, после этого они выступили в Питере, а теперь приедут в Москву. С израильскими артистами вообще проблем нет: на том же фестивале мне кроме Shiran понравились еще пять или шесть артистов, и они все были готовы выступать на фестивале. Никакого кенселлинга и бойкота России там нет — видимо, потому что Израиль сейчас сам отчасти в ситуации культурной изоляции. C Европой все сложнее: у меня есть артисты из Словакии, Франции, которые хотели бы приехать на Stereoleto. Но если раньше привозить таких артистов помогали посольства, консульства, культурные институты, то сейчас этого нет, а миллион рублей за выступление даже очень крутой неизвестной группы из Македонии — это расточительно. С учетом осложнившейся логистики, рейсов через Стамбул, это именно такие деньги.
Почему выбор пал на Shiran, чем они так хороши?
Это классная электронная музыка с восточным вайбом. В Израиле вообще происходит смешение разных культур — вокалистка у них из Йемена. Меня всегда интересовало такое сочетание ориентальных мелодий и электроники, у Shiran это прекрасно получается.
Stereoleto, помимо прочего, давно открывает для широкой публики перспективных новичков. На кого обратить внимание на московском фестивале?
Мне симпатичен Yerkatt — это такой музыкант армянского происхождения родом из Якутии, который пишет очень проникновенный инди-поп. Еще у нас будет гитарный дуэт Бюро из Петрозаводска, они выстрелили синглом «Трещины», а сейчас записали лонгплей. Интересные ребята idst из Беляево, которые определяют себя как «нарратив-рок», у них каждая песня — законченная история.
Как в идеале должен выглядеть фестиваль Stereoleto в Москве через 5 лет?
Во-первых, он должен отличаться от других, в первую очередь благодаря нестандартному составу музыкантов. Ну а во-вторых, хочется, чтобы музыкантов было больше — для этого надо переходить на двухдневный формат. Потому что больше 10–12 артистов за один день не показать — даже на двух сценах. А в целом, фестивали отличаются каким-то вайбом, который создают люди, которые на них проходят. Те фестивали, которые проходили в Москве, встречались публикой очень тепло, надеюсь, так будет и дальше.
Беседовал Егор Антощенко