Я никогда до этого не работала с детьми, и своих детей у меня тоже нет. Интервью с больничным клоуном Екатериной Хлебниковой

Как вы стали больничным клоуном?

У меня в детстве была мечта — стать клоуном. Наверное, лавры клоунессы Ириски (Ирина Асмус. — Прим. ред.), которую тогда часто показывали по телевизору, не давали покоя. После восьмого класса я стала готовиться к поступлению в цирковое училище на клоуна, выучила пару басен Сергея Михалкова, опробовала пару акробатических трюков... Но на этом все тогда и закончилось: мама, узнав о моих планах, решительно их зарубила. В семье советских инженеров клоунам с неполным средним образованием места не было. Я сдалась, отучилась 10 классов и поступила в Новосибирский государственный университет на геолога-нефтяника. По окончании вуза отработала пару лет по профессии, а потом попала в Издательство Сибирского отделения РАН, в редакцию научного химического журнала. И похоронила свою детскую мечту. Казалось, насовсем.

А в 2012 году, когда мне было уже 42 года, я случайно увидела на новосибирском новостном городском сайте анонс о наборе в Школу больничных клоунов. И сразу поняла: вот оно, то самое. Мое. Сразу заполнила и отправила анкету, обрывала трубки организаторов Школы, готовилась к собеседованию, учила какие-то стишки и песни, волновалась, как Наташа Ростова перед первым балом. В общем, делала все, чтобы попасть в Школу и стать больничным клоуном. К счастью, попала и стала частью новосибирской команды больничных клоунов АНО «НОС»… Моя детская мечта спустя десятилетия осуществилась таким необычным образом. И сейчас я очень благодарна маме за то, что тогда, в юности, она меня остановила. И благодарна судьбе, что стала клоуном в зрелом возрасте, и именно медицинским клоуном.

Слышали ли вы до этого про больничную клоунаду?

Нет, для меня стало открытием, что такое вообще возможно — клоунада в стенах больницы! Не в цирке, не на театральной сцене, не на улице, а в больнице. Что этот формат клоунады как самостоятельное направление уже 30–40 лет устойчиво развивается в США, Израиле, европейских странах и что там это уже профессия, и медицинский клоун зачастую является штатным персоналом больниц. В России этот вид социальной деятельности (как волонтерство) появился еще в нулевых. 

Проходили ли вы специальное обучение?

Конечно. Занятия в Школе были регулярными, блоками. К нам приезжали больничные клоуны — тренеры из Москвы, позже были многочисленные тренинги и практики от мастеров больничной и социальной клоунады из Италии, Великобритании, Дании. В больничной клоунаде всегда есть чему учиться, это некий синтез — артиста, психолога, медика. На первой Школе мы знакомились с профессией, с принципами работы больничного клоуна, практиковали внимание, импровизацию, партнерство, включенность, будили фантазию и воображение, много было игровых упражнений из актерских тренингов. Мы осваивали реквизит медицинского клоуна (а им может стать все что угодно — от платка до тапка под кроватью, потому что клоун может играть с чем угодно), разбирали основы детской психологии и особенности отделений больниц. Еще один блок касался выстраивания взаимоотношений с родителями и врачами. 

Потом начались «выходы в поле», то есть в больницу. Сначала с двумя опытными клоунами, в качестве наблюдателя. Затем третьим клоуном с парой «старичков», после — в паре с опытным клоуном, и только потом — вдвоем с коллегой-новичком. Выход в «реальную» больницу, конечно, был очень волнительным, до дрожи в коленках. Опыта работы с детьми у меня до этого не было, своих детей у меня нет. И понятно, что быть клоуном на Школе и выйти клоуном в больницу — это две совершенно разные истории. Настоящая больничная клоунада, как бы ты ее ни моделировал в учебных условиях, рождается/случается только в больнице, в реальной жизни. И сразу же выявляет твои уязвимые места, страхи, фальшь, пробелы, потому что детей не обмануть. С ними можно играть, но их не обманешь. Они видят тебя насквозь.

У всех больничных клоунов есть свой образ и имя. Какое у вас? Как вы их придумывали?

Имя клоуна должно быть говорящим, не формальным. Отражать его суть, характер. Быть органичным и созвучным природе твоего клоуна. На Школе нам почти сразу дали задание — придумать имя своему клоуну, срок был неделя. Я перебирала всевозможные варианты, примеряла их к своему клоуну и понимала: не то, мимо. И вот уже надо ехать на встречу, я расстроенно завтракаю и вдруг внезапно прилетает имя Шпулька. Это такая маленькая деталь в швейной машине, катушка для намотки ниток, которая постоянно крутится, всегда в движении, бойкая, всегда при деле. И понимаю: «Точно! Шпулька!» Позже я вспомнила, что мою бабушку, очень энергичную женщину, соседи во дворе ласково называли Пуля. За ее стремительность и подвижность. Так бабушкина Пуля трансформировалась в клоунскую Шпульку и надолго стала моим красноносым «позывным». А в 2021 году, когда я переехала в Санкт-Петербург и вернулась в медицинскую клоунаду, Шпулька в какой-то момент стала Шпулей… 

Как персонаж Фиксиков?

Да, но я забыла, что Шпуля — имя одного из героев мультсериала «Фиксики». Моя Шпуля — это, так сказать, помудревшая и пожившая Шпулька, естественное взросление, мое и клоунское. Когда обнаружилось совпадение с «Фиксиками», пришлось выкручиваться и объяснять детям в больнице, что настоящая Шпуля — это я, а Шпуля в «Фиксиках» — самозванка и фейк...  Первый образ клоуна Шпульки родился быстро: огромный поролоновый бант дикого малинового цвета на ободке, желтый в яркий горох просторный комбинезон, в котором удобно ходить, ползать, прыгать, танцевать, и черные тряпичные ботинки. Позже были другие костюмы, сейчас у меня их несколько, для каждой больницы — свой образ Шпули. Неизменный только красный клоунский нос.

Какой у вас график работы?

Я продолжаю работать редактором научной литературы по удаленке, поэтому планирую свой график так, чтобы выходить в больницы три-четыре раза в неделю. Сейчас это 4 лечебных учреждения Санкт-Петербурга: государственные Детская городская больница Св. Ольги, Детский лечебно-реабилитационный комплекс им. Алмазова, ФГБУ Федеральный научный центр реабилитации инвалидов им. Г. А. Альбрехта Минтруда России и в частной клинике. В каждом — свое время посещения, либо до обеда, либо после обеда. Выход длится полтора часа, бывает и дольше. Отличие работы больничных клоунов от аниматоров в том, что это не акционная, а системная поддержка пациентов. То есть по-хорошему ты не можешь выйти в больницу раз в месяц или по три месяца не выходить. Так не работает — ни для твоего клоуна, ни для пациентов. Именно регулярные выходы медицинских клоунов дают положительный терапевтический эффект. И для больниц, в которые мы выходим, наша системность — показатель профессионального отношения к делу. А завоевать доверие и поддержку врачей очень непросто и дорогого стоит. Потому что мы с ними, по сути, делаем одно дело — помогаем детям поскорее излечиться и вернуться к обычной жизни, и нам очень важно, чтобы персонал лечебных учреждений — от руководства до младших сотрудников больниц — видели в нас коллег.

Почему больничные клоуны работают только в паре?

У медицинского клоуна нет сценария и заготовленной программы. Он идет от момента «здесь и сейчас», от атмосферы в палате, от состояния ребенка, это всегда импровизация. Каждая палата — как выход в открытый космос, в неизвестность, это интересная, но эмоционально и энергетически затратная история. И клоуны в паре служат друг другу поддержкой, плечом и красным носом. Поэтому перед выходом важно сонастроиться, продышаться вместе, подержаться за руки, почувствовать друг друга и уже вместе перешагнуть порог отделения. Это раз. Еще работа в паре снимает с ребенка обязанность сразу же включаться в контакт с клоуном. Не все дети, увидев на пороге палаты красноносого гостя, моментально готовы с ним играть — кому-то нужно время, чтобы побыть просто наблюдателем. И через игру между собой клоуны создают некое безопасное пространство для ребенка, в которое он может вовлечься, если захочет.  

Есть ли разница в принципах работы клоуна с условно здоровыми детьми, которые лежат, например, в кардиологических, хирургических отделениях, и с детьми, больными онкологией?

Дети в онкологических отделениях — с ослабленным иммунитетом, на длительном гормональном лечении, перемещаются по больнице с капельницами на штативах, у них очень много ограничений. Все это влечет перепады настроения, зачастую подавленное или, наоборот, агрессивное состояние. Они чувствуют, что им плохо, но не понимают почему. Но они все равно остаются детьми, а ребенку очень нужна игра — это его естественная потребность, это его природа. И для медицинского клоуна очень важно уметь находить подход к ребенку, творить общение и игру из того, что есть, трансформировать его настроение.

На протяжении последнего года наша организация АНО «Ленздравклоун» при поддержке фармацевтической компании «Сервье» проводит благотворительную акцию «Смеемся, чтобы жить!», в рамках которой мы выходим к детям в онкологические больницы в самых разных городах России. В феврале этого года мы оказались в Нижневартовске, в детской онкологии. Туда недавно поступил мальчик лет пяти-шести. Он категорически не принимал новую реальность, у него была выраженная агрессия, он яростно кричал, а увидев нас — спрятался под одеялом и оттуда грозил и грубил. Мы стали опосредованно с ним играть, сначала через фигурки у его кровати. Потом обнаружили под кроватью мальчика горшок и стали с ним, с горшком, разговаривать, громко, трусливо и с опаской приближаясь на корточках к кровати. Мальчик наблюдал за нами под одеялом через щель и в какой-то момент стал озвучивать этот горшок — ухал, рявкал, всячески нас пугал. В ответ мы очень громко пугались и вскрикивали от ужаса. И чем больше мы пугались, тем больше его это забавляло. В конце концов он открылся, вылез из-под одеяла и стал деловито и важно рассказывать нам, что у него говорящий  горшок... На следующий день, когда мы пришли, он уже от нас не прятался! Сработало то, что мы не пытались его успокоить, утихомирить, а, наоборот, дали выход его агрессии и отыграли его ярость. И это очень важно для ребенка — быть принятым в любом эмоциональном состоянии. И клоун как раз для этого: дать возможность ребенку выгрузить свои эмоции, особенно негативные. 

Медицинская клоунада «работает» и с родителями ребенка, и иногда это еще вопрос: кому сейчас больше нужны клоунская игра и поддержка — ребенку или маме? Потому что 24 часа в сутки — она мама, со своими тревогами, переживаниями, стрессом. Однажды на пороге палаты онкоотделения мы встретили маму пациента-подростка. Она посмотрела на нас огромными измученными глазами и попросила не заходить к сыну, который был к нам спиной, под капельницей. Мы спросили: «Что мы ему можем передать?» Сами тут же начали предлагать и передавать через нее любовь, хорошее настроение, «складывая» все это ей в сердце. «А что еще?» Тут она смотрит на нас и тихо говорит: «Терпение. Много, много терпения» — и начинает плакать. Мы обняли ее и ждали, когда она проплачется. Потому что слезы, как и смех, — это тоже про расслабление. Про выдох.

Есть ли у больничных клоунов свой профессиональный кодекс: что им можно или нельзя делать, на какие темы лучше не шутить? 

Принцип работы у медицинского клоуна тот же, что и у врача: «Не навреди». И это подразумевает, во-первых, соблюдение ряда требований лечебных учреждений: наличие медкнижки, прививок и тестов; ответственное отношение к своему текущему состоянию, чтобы не заразить пациентов; получение информации от медицинского персонала о том, к кому можно и нельзя заходить; санитарно-гигиеническую обработку антисептиком рук и реквизита перед каждой палатой и т. д. Нужно знать и учитывать специфику разных отделений и их ограничения. Например, в психоневрологическом отделении нельзя «раскачивать» психику детей, в хирургии надо аккуратно общаться с детьми после полостной операции: им нельзя сильно смеяться, чтобы не разошлись швы, нужно быть очень внимательным к капельницам и другому медицинскому оборудованию. Нельзя мешать процессу лечения, одним словом.

Во-вторых, есть некий этический кодекс: больничные клоуны вне политики, вне национальности и вне религии — это табу. Тема секса тоже. Подросткам в силу возраста очень интересна тема межполовых отношений, и с этим можно играть: вполне по-человечески обсуждать мальчишек или девчонок, на равных, или выходить замуж за рулон туалетной бумаги и брать в свидетели обитателей палаты. Но с этой темой нужно обращаться аккуратно...

По поводу диагноза мы не шутим, чтобы не травмировать ребенка. Но мы можем поиграть с этим, если ребенок сам предлагает, чтобы обнулить его нервозность и дать выход эмоциям. Подростки, например, часто сами рассказывают, что с ними произошло, с чем они лежат, как это с ними случилось. Иногда напрямую, иногда — косвенно, но им важны твое внимание и включенность. Это все очень индивидуально, зависит от момента и настроения пациента. Вообще медицинский клоун — это необязательно про развлечение. Кому-то нужно просто выговориться, поделиться своими мыслями и переживаниями. Как близкому другу.

И еще принципиальный момент: перед тем как зайти в палату, мы обязательно стучимся и спрашиваем разрешения, можно ли войти. Это про создание безопасного пространства, в котором у ребенка есть право отказать, если он сейчас не хочет общаться. Клоун в больнице, пожалуй, единственный, кому ребенок может сказать «Нет», и это важно — вернуть ребенку чувство собственной силы. Это про уважение. Клоун приходит дружить, а дружба начинается с интереса и уважения. И это удивительным образом работает. Когда ребенок говорит «нет» и мы полностью принимаем его отказ и соглашаемся, в его глазах возникает любопытство и интерес. Зачастую это «Нет» оборачивается последующей игрой.

Медицинский клоун — это такой взрослый «я» в игровом состоянии. Это ребенок, которому все интересно, который открыт и готов к игре, и одновременно это взрослый, который адекватно оценивает ситуацию и управляет ею. 

Вы работаете не только с детьми, но и со взрослыми пациентами. А для чего взрослым больничные клоуны?

Хороший вопрос. Мне кажется, в каждом взрослом живет ребенок, который любит играть и верит в волшебство мыльных пузырей, тем более что у больничных клоунов мыльные пузыри не простые, а «заряженные» на исполнение желаний. И судя по азарту, с которым взрослые пациенты их лопают, это недалеко от истины… Для кого-то общение с клоунами — это способ переключить внимание, возможность отвлечься, снять напряжение через разговор, шутку и смех (даже песню или танец). Часто мы приходим к пациентам, которые готовятся к операции, находятся в тревожном состоянии, нервничают. И внезапное появление в проеме палаты двух персонажей с красными носами обескураживает и выбивает из колеи навязчивых мыслей. Мы знакомимся, общаемся, бережно обыгрываем предстоящую операцию, например, превращая ее в космическое путешествие или поездку на бал, и это «работает» — расслабляет пациента, даже взрослого. Нас уже неоднократно называли первой ступенью анестезии... Конечно, бывает, что взрослые пациенты не хотят с нами общаться, и здесь действует тот же принцип, что и в работе с детьми: «нет» значит «нет» — это закон. 

Вообще, работа со взрослыми — это совсем другая история, другой формат. Особенно с онкобольными. В отличие от детей, они в курсе своего диагноза и понимают, что стоят у некой черты, и каждый их день — это реальная борьба за жизнь. И мы, как люди, тоже это понимаем, и это невозможно, нельзя игнорировать, даже если я сейчас с красным клоунским носом. Но, как и в работе с детьми, мы приходим не жалеть пациентов, а поддерживать. И вот в этом тонком моменте, в этом зазоре рождается удивительное общение, парадоксальное — человеческое и клоунское, серьезное и игровое одновременно. Когда перед пациентом стоишь с красным носом, в винтажном свадебном платье, с золотым зонтиком в руках и перчатках до локтя, в нелепом кучерявом парике и невозмутимо расспрашиваешь о секретах семейного счастья, о достопримечательностях его родного города, об особенностях национальной кухни, о хобби и увлечениях. Или разговариваешь на английском с бывшей преподавательницей иностранных языков о том, в каких странах она побывала и что ей там больше всего понравилось… Или вместе с пациентом хором поешь: «Я люблю тебя, жизнь!...» Были такие моменты, во время соло-выходов, когда взрослые пациенты делились очень личными пронзительными историями и переживаниями, как на исповеди. И в этот момент уже непонятно, кто я сейчас: человек, клоун, священник с красным носом?.. Но я почему-то уверена, что, окажись я там в палате как человек, а не как клоун, такое откровение вряд ли бы случилось. Красный клоунский нос — он как точка входа в какое-то доверительное пространство, где все серьезно и несерьезно одновременно, но все по-настоящему. И очень человечно. Такой вот парадокс…

Мне кажется, что в работе со взрослыми, особенно с тяжелобольными пациентами, самое важное — даже не столько шутить, переключать или смешить, сколько напомнить об их собственной жизни, о ее ценности, о том, сколько важного сделано и прожито. О том, что у них точно есть то, ради чего стоит жить и продолжать бороться с болезнью. Чтобы вот это все стало для них такой внутренней опорой.  

Мне очень запомнилась история с одним пожилым онкобольным. Перед его палатой партнер по выходу рассказала, что он работал геологом, много ездил «в поля», ну то есть коллега по моему геологическому прошлому. Заходим в палату — после серии капельниц мужчина очень плохо себя чувствует, полулежит в кровати, прикрыв глаза. Мы здороваемся с ним, он слабо кивает головой. Моя напарница знакомит нас и сообщает ему, что я тоже из геологов. Мужчина устало улыбается, через пару минут я затягиваю гимн геологов — старую известную песню «Глобус». И на глазах происходит чудо: мужчина сначала немного приподнимается, опирается на спинку кровати, потом отрывается от нее, подхватывает слова песни… К последним строкам геологического гимна он уже уверенно, крепко сидит на кровати, опустив ноги на пол. С сияющими и помолодевшими глазами… 

Вы получаете деньги за выход? Или эта работа — благотворительная? 

Работа медицинским клоуном — это не столько про деньги пока, сколько про благотворительность. Первые несколько лет я работала безоплатно, как волонтер. Да, мы получаем оплату за выходы в больницы, но это еще не та профессия, которая может прокормить. Как и другие организации из сектора НКО, АНО «Ленздравклоун» существует на средства грантовой и спонсорской поддержки, ее бюджет ограничен и зависит от ряда факторов, на которые нам сложно влиять. Полтора года назад нас вместе с коллегой-партнером пригласили работать медицинскими клоунами в частную клинику Санкт-Петербурга, преимущественно со взрослыми пациентами, в том числе онкобольными. А вообще у меня есть мечта, чтобы медицинская клоунада стала официальной «полноценной» профессией в России. Де-факто это уже сейчас профессия, де-юре — еще нет. Это долгий путь, но верю, что когда-нибудь и у нас медицинский клоун будет штатным сотрудником в больницах. И что медицинские клоуны будут в каждой больнице... 

Как вы справляетесь с эмоциями, которые испытываете при работе с тяжелобольными детьми? Сталкивались ли вы с выгоранием?

В работе больничного клоуна важно научиться управлять своим психоэмоциональным состоянием и не брать на себя чужую боль. Клоун приходит в больницу поддерживать, играть, дружить, но не жалеть. Особенно в детскую онкологию. Это, пожалуй, самое сложное, потому что клоун тоже человек, но иначе быстро выгоришь. Лет десять назад в Новосибирске мы приходили в детскую гематологию к девочке шести лет. Она уже долго лежала в отделении, состояние ее ухудшалось. И вот очередной наш визит, она в плохом настроении. Мы судорожно пытаемся сориентироваться, найти тему, которая бы ее переключила. И неожиданно вышли на домашних питомцев: начали с хомяка, а закончили собакой — у девочки дома, как оказалось, жил пес. И чем глупее мы изображали хомяка и собаку, тем громче эта девочка хохотала. Через неделю, придя в больницу, мы узнали, что ее больше нет. Эта новость тогда сильно выбила из колеи, накрыла вопросами: «За что это? Почему это происходит с маленькими детьми?» Неким успокоением стало лишь то, что в последний раз, закрывая за собой дверь, мы слышали ее смех... 

Я самонадеянно считала себя опытным и «прокаченным» годами тренингов и практик медицинским клоуном, «неуязвимой», но к началу 2020 года обнаружила, что попала в «эмоциональную яму» и профессионально выгорела. На это наложились и внешние обстоятельства: пандемия, закрытые для посещения больницы, личные обстоятельства... Но с переездом осенью 2021 года в Санкт-Петербург неожиданно открылось «второе дыхание» — пригласили в команду АНО «Ленздравклоун», которая уже более 10 лет развивает медицинскую клоунаду в Санкт-Петербурге и где работает коллега из новосибирской команды. Так чудесным образом случился «ренессанс» Шпульки-Шпули: с 2022 года мы наладили регулярные выходы в лечебные учреждения Санкт-Петербурга, провели Южную региональную Школу медицинских клоунов в Ростове, Краснодаре, Сочи (и теперь там есть свои медклоуны), а весной 2023 года совместно со Сколково выдали первые в России дипломы государственного образца выпускникам Российской школы медицинской клоунады, где в графе «профессия» написано «медицинский клоун». 

Чем больничные клоуны помогают детям с медицинской точки зрения? 

Больница, даже самая современная и оснащенная, никогда не сможет заменить ребенку дом. Это в любом случае стрессовая среда с непривычным окружением, оторванностью от привычной жизни, со множеством пугающих ограничений, процедур и манипуляций. Страх, тревожность, усталость, стресс — привычные спутники маленьких пациентов и их родителей в стенах больницы.

Многочисленными клиническими исследованиями доказано, что гормон стресса — кортизол — тормозит реабилитацию организма и препятствует восстановительным процессам. И в этом плане терапия с участием больничных клоунов — общение, совместные игры — зарекомендовала себя как эффективная мера для уменьшения страха и тревожности. Еще более уместны медицинские клоуны при проведении инвазивных процедур или манипуляций (смена повязки, забор крови, анестезия и т. п.).

За рубежом уже давно ведутся исследования такого рода, очень разнообразные и интересные, и результаты этих исследований впечатляют. Так, в одной больнице в Бразилии ставили эксперимент с двумя группами детей. К первой группе регулярно приходили больничные клоуны — играли, общались, к другой (контрольной) — нет. Затем у детей обеих групп брали пробы слюны и определяли уровень кортизола. Так вот, у юных пациентов, которых навещали медицинские клоуны, этот показатель оказался ниже, чем в контрольной группе. И процессы восстановления в первой группе шли быстрее.

В Израиле медицинские клоуны работали с маленькими жертвами сексуального насилия, которым нужно было пройти процедуру медицинского осмотра. Это очень болезненный момент, который может сработать триггером и напомнить о травматичном событии. Больничные клоуны общались с детьми до и во время этой процедуры. И знаете, когда позже юных пациентов опрашивали, что им запомнилось больше всего, ответ был практически одинаковым: «Общение с больничным клоуном». То есть не осмотр у врача, не психологически болезненная процедура, а игра с красноносым персонажем.

На личном опыте я довольно давно осознала, что больничная клоунада может приносить реальную пользу, что это не просто «дуракаваляние». Мы с партнером делали выход в отделение детской гематологии. Стучимся в дверь палаты, заглядываем и здороваемся с традиционным вопросом: «Можно к вам?» В палате сидит мальчик лет пяти перед полной тарелкой супа и печальная мама. Увидев наши красные носы, яркие дурацкие костюмы, она устало качает головой и говорит, что лучше нам, наверное, не заходить. Что  ребенок уже несколько дней отказывается есть и им сейчас не до игр и веселья. Но мы как-то интуитивно поняли, что можем здесь пригодиться. Опустились на корточки и подползли к малышу с тарелкой супа. И неожиданно завели диалог между собой: «А ты умеешь есть? А как это правильно делать?» Конечно, никто из нас двоих не знал, как это делать — мы же клоуны, полные дураки и неумехи, — и мы обратились к малышу, который внимательно наблюдал за нами, с просьбой: «Научи нас, пожалуйста, есть. Я вот сейчас рот открыла — это правильно? А что дальше? А как надо глотать? А жевать?» Мальчик, все так же серьезно глядя на нас, внезапно открыл рот. Мама всунула ему ложку с супом, он проглотил, прожевал. Снова открыл рот. Мы повторяли его движения, комментировали и очень-очень старались есть «правильно», как он. Вскоре перед нашим юным «учителем» стояла пустая тарелка. Его мама рядом плакала от радости. 

А если сказать кратко, то клоун в больнице умножает радость и разделяет боль. Такая вот простая «арифметика»...

Работа в больницах изменила ваше отношение к боли и смерти?

Скорее, она изменила отношение к собственным душевным «страданиям». Когда в больницах сталкиваешься с реальной болью и болезнью, с уходом детей, понимаешь, что твои переживания и душевные «боли» по большей части надуманны и ничтожны. Это отрезвляет и ставит на место, из серии: когда тебе «плохо», иди к тому, кому еще хуже. Это действительно работает: стоит закрыть глаза, подышать, настроиться и стать Шпулей, как все личные проблемы улетучиваются за борт. Остаются только красный клоунский нос, дверь палаты, за которой — целый мир, и жизнь. Настоящая человеческая жизнь.

Беседовала Ирина Филиппова