Сталкер, топор и подземные боги: Игорь Яковенкo выпустил языческий альбом «Пантеон»

Игорь Яковенко, композитор

Когда Евгений Водолазкин выбирал место действия для своего романа «Лавр» (он, как известно, тоже про Древнюю Русь, но уже христианскую), он объяснял такой сеттинг самой темой: история о хорошем человеке в современности выглядела бы нравоучительно, а в древние времена такая прямота и простота были вполне уместны. Как вы объясняете (если объясняете как-то), почему ваш новый релиз тоже отсылает куда-то туда, во времена, о которых мы можем только фантазировать?

Мне кажется, что это такой постмодерн в квадрате. Если европеец актуализирует свои руины, то они у него хотя бы есть. Наш же славянский пантеон — это практически все догадки, вымысел на вымысле. Письменности еще у нас не было, все, что сохранилось, — это пересказ европейских путешественников, поэтому мы актуализируем заведомую коллективную фантазию. 

Чем интересно восприятие (или наше представление о восприятии) древнего язычника, современно ли оно? Или этот древний типаж интересует вас как раз потому, что с нами сегодняшними он не имеет ничего общего?

Я в этой работе не рассуждаю о каком-то определенном язычнике. Я конструирую несуществующий музей, а потом рефлексирую на то, что там увидел, услышал и прочитал, причем веду себя не по-музейному. Мы с Петей позволяем себе некоторые хулиганства. А работы Нестора — эта такая материализация моей фантазии. То есть часть музея как будто действительно сохранилась. 

Мне в начале вспомнился «Лавр» — от чего вы отталкивались в исследовании темы? Были ли у вас какие-то музыкальные референсы на смежные темы? Из похожего по атмосфере я, например, вспомнил трек Джарвиса Кокера Must I Evolve — там в одной песне-трипе рассказывается история всего: от большого взрыва и делящихся бактерий до наркомана снаружи лутонского клуба.

Я хотел бы обратить ваше внимание, что в моем пантеоне отсутствуют так называемые верхние боги. Например, нет Перуна или Святовита. Зато есть два подземных бога. То есть даже в этой выдуманной фантазии небесные боги нас оставили и молиться некому. 

С точки зрения инструментария самая очевидная джазовая аналогия — дуэт Mehliana. Но у них материал носит, как мне кажется, более спонтанный характер. Для меня отправной точкой были работы Артемьева для «Сталкера» и «Соляриса», а также альбомы 70-х годов Херби Хэнкока и творчество группы Weather Report. 

Нестор Энгельке, художник

Задачи «топорописи» и задачи Игоря Яковенко схожи: необходимо «прорубить» пространство так глубоко, чтобы из него полезло что-то очень древнее и живое, о чем мы имеем очень расплывчатое представление. Получилось ли у Игоря? 

Я думаю, что у Игоря очень хорошо получилось прорубить звуковое пространство, как это, в общем-то, и надо было сделать. В этом даже и сомнений быть не может.

Работы, которые иллюстрируют альбом Яковенко, новые? Или это уже существующие картины, которые в контексте альбома заиграли по-новому? 

Иллюстрации были вырублены специально для обложки альбома и, конечно же, для большего проникновения в данную тематику, рубились именно под ту музыку, к которой данные иллюстрации и принадлежат.

Когда мы говорили с вами для проекта «В красках», вы заметили, что в основе вашего метода лежит «художественное насилие», живительная агрессия, направленная на материал. Как бы вы охарактеризовали центральную эмоцию, лейтмотив этого альбома? Он о таком же напоре, преодолении — или о чем-то другом?

Не могу ничего сказать точно, но мне кажется, что все это какие-то воспоминания о прошлом. Это далекое прошлое, пересказанное современным языком. Мы как бы переводим те древние состояния, делаем их понятными для современных людей, которые уже не знают, как было раньше.

Беседовал Егор Спесивцев