Красавицы и чудовище. Почему Хичкок был одержим блондинками
До сих пор непонятно, ну что он в них нашел? То странное, временами больное, если не сказать зловещее, пристрастие к определенному типу женщин, владевшее Альфредом Хичкоком всю жизнь, уже само по себе могло бы стать отличным сюжетом для «мыльной оперы». 12 лет назад — в «Девушке» Джулиана Джаррольда» — Сиенна Миллер сыграла Типпи Хедрен, едва не лишившуюся на съемках «Птиц» (1963) глаза в схватке с чайкой и разума в противостоянии с режиссером. А Скарлетт Йоханссон изобразила Джанет Ли, павшую в «Психо» (1961) жертвой самого прославленного экранного убийства. Лиха беда начало. Счет светловолосых героинь, игрушек и жертв Хичкока, пошел уже на третью дюжину. От Ингрид Бергман, выдержавшей три хичкоковских фильма, до Джун, полузабытой певички из Вест-Энда, игравшей в «Жильце» (1926), самом первом его триллере.
Впрочем, неудивительно, что кино не обратилось к этой теме раньше. Взяться за роль хичкоковской блондинки — отчаянная смелость или наглость. Проблема заключается в том, что Хичкок не просто работал с актрисами или не просто издевался, пользуясь служебным положением, над блондинками, а работал с женским идеалом, с актерским мифом своей эпохи. За минувшие полвека от этого идеала не осталось ничего. Сам Хичкок, казалось бы, исчерпывающе афористично объяснил, зачем нужны блондинки. Во-первых, во-вторых и «во всех прочих», их приятно мучить. Они как «чистый снег, на котором отпечатан кровавый след ноги». «Снежная королева», «действующий вулкан, засыпанный снегом», холодная леди до кончиков ногтей, в спальне ведущая себя как ненасытная шлюха, — вот, по Хичкоку, идеал женщины. Что там говорить, любая современная секс-бомба смотрелась бы в его фильмах, снятых при жестокой и ханжеской цензуре, как девственница в борделе — настолько излучал экран этот жар затаившегося вулкана.
Официальное пуританство увеличивало температуру магмы. Блондинку золотого голливудского века зрители даже не мечтали увидеть на экране обнаженной. Их самым возбуждающим качеством была недоступность, даже визуальная. Они могли, как Грейс Келли, обвенчавшись с принцем, лишь подняться на новый уровень недоступности. Прекрасное, немного странное тело Скарлетт Йоханссон зрителям хорошо знакомо. Но может ли даже отличная актриса передать благоговейную и непристойную ауру, окружавшую небожительниц пятидесятых? Хичкока волновала неотступная мысль о том, что Ким Новак не носит нижнего белья. В эпоху Шэрон Стоун этот трепет может лишь вызывать скорбное недоумение.
Истории «хичкоковских блондинок» — идеальные сценарии в силу не столько пикантных деталей, сколько кристальной архетипичности, немыслимой в реальности. Раз за разом разыгрывался наяву сюжет о красавице и чудовище. Облысевший столь же рано, как и разжиревший, Хичкок предстает в рассказах своих «жертв» садистом, похабником, а то, как в случае с Хедрен, и насильником, пусть и неудачным. Он не мог не ощущать себя чудовищем рядом с Грейс Келли или Ким Новак, но упрямо утрировал — или не мог сдержать — свою чудовищность. Да что там ходить вокруг да около: он и был чудовищем.
По меньшей мере, это самое популярное объяснение легендарных странностей Хичкока. Он довел до истерики Мэдлин Кэрролл («39 ступеней», 1934), уверяя, что потерял ключ от наручников, которыми она была по фильму пристегнута к Роберту Донату. Джоан Фонтейн («Ребекка», 1939) он внушал, что партнер актрисы, Лоуренс Оливье, ненавидит ее. На съемках «Поймать вора» (1955), рассказав в присутствии Грейс Келли скабрезный анекдот кому-то из актеров, невинно поинтересовался, не шокировал ли он актрису. Келли была невозмутима: «Я училась в религиозной школе, мистер Хичкок, и к тринадцати годам уже знала все эти анекдоты». Хичкок мстил ей, распинаясь в обществе: «Эта Грейс! Она со всеми переспала. Она даже малыша Фредди [сценарист Фредерик Кнотт] поимела».
Сказать что-то подобное о самой Грейс — святотатство. Сказать такое о Скарлетт, проинформировавшей весь мир, что раз в полгода сдает анализы на ВИЧ, — просто бестактность.
Зато Хедрен не смогла противостоять Хичкоку, превратившему ее в рабыню, обязанную выбирать только ту одежду, косметику и украшения, смотреть только те фильмы и дружить только с теми людьми, которых он рекомендовал. Психоаналитики услужливо добавляли новые краски в портрет чудовища, оказавшегося еще и фетишистом, и некрофилом, объясняя, как водится, влиянием тиранической мамы, с которой Хичкок жил до двадцати семи лет, до женитьбы на Альме Ревиль, которую в свою очередь живописуют тоже как чудовище, тираншу и мегеру.
Критики добавляют, что сцены убийств женщин Хичкок снимал так, словно снимал изнасилования, то есть его воображение было отчетливо порнографического толка. Чьи-то воспоминания о том, как на домашней вечеринке Хичкок танцевал, обрядившись в женское платье, — эффектный последний штрих к облику монстра. Изощренный манипулятор людьми и тайный трансвестит обрел зловещее сходство с Эдгаром Джеем Гувером. Клейма ставить негде. Недаром же Хичкока играет Энтони Хопкинс, обреченный ассоциироваться с доктором Лектером, артистичным чудовищем номер один современного кино.
Интересно, кстати, что великий испанец Луис Бунюэль тоже любил истязать и насиловать блондинок на экране, но его почему-то никто садистом не клеймит. Хичкока же каждый обидеть может. И вот еще в чем загвоздка. Немыслимо, чтобы Хичкок заинтересовался блондинкой, которая до него играла бы, условно говоря, в фарсах Джерри Льюиса. У Йоханссон — дуэт с Вуди Алленом. Да, «Матч-пойнт», их первая работа, — чистый нео-нуар. Но воспоминание о «Вике, Кристине, Барселоне», не говоря уже о «Сенсации», способно неумолимо и неуместно накатить на зрителей «Хичкока». Хотя противоположности смыкаются. Аллен с блондинкой — та же классическая пара: красавица и чудовище.
Но, если Хичкок такое уж чудовище, что нам делать с рассказом Ингрид Бергман о ее последней встрече с восьмидесятилетним Альфредом: «Он взял меня за руки и, обливаясь слезами, сказал: ”Ингрид, я умру“, и я ответила ему: ”Ну, конечно, когда-нибудь вы умрете, мы все умрем“. И рассказала ему, как тяжело болела и думала о смерти».
А может быть, Хичкок не чудовище? Трогательный вечный мальчик-сладкоежка смертельно боялся людей и одиночества, смерти и жизни. Альма, единственная во всех смыслах слова женщина в его жизни (Хичкок признавался, что ни с кем, кроме нее, не может заниматься любовью), была для него любимой женой, незаменимым соратником, нежной сестрой и — да-да, и Фрейд тут ни при чем — мамой. А его пристальное внимание к гардеробу и косметике блондинок доказывает не порочный фетишизм, а лишь то, что он по-детски играл в Ким и Грейс, как в куклы. Да, будь он сексуальным психопатом, зацикленным на блондинках, он покупал бы и душил белокурых проституток. Снимать кино — не слишком ли извращенный способ реализовать свои инстинкты?
Мне кажется, представлять Хичкока что маньяком, что дитятей — в равной степени от лукавого. Как Троцкий, заявивший ходатаям-евреям, что он «не еврей, а коммунист», Хичкок был не маньяком, а режиссером. Ну, или маньяком в той степени, в какой все режиссеры — маньяки. И все испытания, которым он подвергал блондинок, диктовались исключительно профессиональными соображениями. Да, Хедрен настрадалась за шесть съемочных дней нападения птиц, а Джанет Ли — на съемках убийства в душе. Но зато эти сцены, едва они были сняты и смонтированы, вошли в антологии кинематографической образности как и поныне не превзойденные эталоны режиссерского мастерства.
А блондинки, ну и что блондинки? Они были для Хичкока не более чем «макгаффинами». Некими сущностями, которые в его фильмах все обсуждают, которые придают смысл интриге, но сами при этом никакого смысла в себе не несут. Так и весь мир сколько уже десятилетий обсуждает загадку «хичкоковских блондинок», а Хичкок с небес лишь подслушивает и веселится.
Автор: Михаил Трофименков