Хейли Скривенор «Грязный город». История одного исчезновения

До полудня Констанция двигалась как в тумане. Допускала глупые ошибки. Во время перерыва на обед, когда не было ни пациентов, ни документов, которые отвлекли бы ее от тяжелых дум, она решила, что должна поговорить с Шелли. Убедить ее никому не повторять обвинения в адрес Стива. Ей было жаль Шелли, но перед глазами постоянно вставал образ пятнадцатилетнего Стива. Шелли была пьяна. Она сама сказала, что точно не знает, сколько парней там было. Констанция не обязана ей верить. А потом, в половине третьего, доктор Сполдинг сказал, что она может пораньше уйти с работы. Эстер дома не оказалось, хотя она уже должна была вернуться. Дочь задерживалась на десять минут. Потом на двадцать. На полчаса. Констанция позвонила всем, кого знала, но до двух человек, с которыми особенно хотела поговорить, так и не смогла дозвониться. На работе Стива никто не мог сказать, где он. Констанция машинально набрала номер Шелли, даже не вспомнив про их недавнюю ссору. Дети Шелли сообщили, что Эстер у них нет, а мама поехала за Калебом. Констанция позвонила Маку. Тот сказал, что вызовет специалистов по поиску пропавших детей и сделает это немедленно.

— А это не преждевременно?

— Скажем так, пусть меня обзовут перестраховщиком, я это переживу. Зато буду знать, что мы ничего не оставили на волю случая. Вы не согласны?

Около пяти Констанция наконец-то связалась со Стивом. Тот приехал буквально через несколько минут и тотчас же отправился на поиски дочери. Периодически он возвращался, проверяя, не вернулась ли Эстер. Констанция остро сознавала, как утекают минуты.

А потом приехала Шел. Прямо в коридоре она привлекла Констанцию в свои широкие объятия. Та расплакалась навзрыд.

— Прости, что не сразу приехала. У Кайли пока еще нет телефона, — объяснила Шел. — Дети сообщили мне сразу, как только я вернулась домой. — Она помолчала, словно прислушиваясь к шумам в доме. — Стив здесь?

— Уехал на поиски, — ответила Констанция.

В тот момент женщины негласно решили, что не будут заводить разговор об утреннем происшествии. Пока не будут. Сейчас важно было отыскать Эстер.

Констанции казалось, что ее руки стали прозрачными. Она чувствовала в них биение сердца.

— Не могу поверить, — произнесла Шел. — Должно быть, она где-то в своей комнате. Наверняка.

Констанция всхлипывала, уткнувшись лицом в плечо подруги.

— Констанция, все будет хорошо. Она найдется. — Женщины льнули друг к другу. Констанция слезами и соплями заливала рубашку Шел. — Все будет хорошо, милая, — повторила Шел.

Констанция даже мысли не допускала, чтобы выйти из дома, ведь Эстер могла вернуться в любую секунду. Она бегала от задней двери к передней, периодически останавливалась перед телевизором и смотрела новости, словно ожидала увидеть дочь на заднем плане в репортаже о приостановке ремонта кинотеатра в Роудсе. Размышляла о том, где могла быть Эстер, что могло с ней случиться, думала о носках, которые были на дочери, о чистых носках в ее шкафу. Никто не произнес слово «изнасилование», но все думали об этом: приезжая женщина-следователь, опрашивавшая Констанцию через несколько часов после того, как Эстер полагалось быть дома; работница социальной службы, трещавшая без остановки, пока Констанции не удалось под удобным предлогом положить трубку.

Когда у дома остановилась машина, Шел поспешила скрыться то ли в ванной, то ли в одной из спален. Констанция была ей благодарна. Стив позаимствовал у кого-то автомобиль, потому что его ют забрала полиция. Он лишь заглянул в дом, проверяя, не вернулась ли Эстер, и снова уехал. В половине девятого родственники Стива, не участвовавшие в поисковой операции, пришли посидеть с Констанцией. Та болезненно реагировала на появление у порога чужих людей, потому что постоянно думала об Эстер. Все ее существо было преисполнено ожидания, она так сильно жаждала увидеть дочь, что, казалось, ее тело вибрировало от напряжения.

Бестактное время не замирало, безжалостно летело минута за минутой. Шел выпроводила родственников Стива. Она отвечала на телефонные звонки и сказала журналистам, что семья не будет делать каких-либо заявлений. А потом в поздних вечерних новостях показали фотографии Эстер. Для Констанции это был шок. Мозг на мгновение словно взорвался: «Наконец-то! Вот она! Нашлась!»

Ее охватила неконтролируемая жажда деятельности. Мысленно проигрывая разговор со следователем, она пошла в комнату Эстер, чтобы понять, где искать дочь: вдруг она что-то не заметила. Констанцию не покидала надежда, что Эстер все же прячется в своей комнате. Вместо дочери она обнаружила там Стива. Он сидел в темноте, спиной привалившись к белой дверце встроенного шкафа. На подъездной аллее машины не было, и она не слышала, как он вошел в дом. Стив плакал, содрогался всем телом от беззвучных всхлипов. Констанцию он не заметил, потому что ладонью прикрывал зажмуренные глаза. На него было жалко смотреть, как и на любого человека, который силится подавить рыдания. Констанция попятилась, вся ее целеустремленность сдулась. Она прошла в кухню и, избегая взгляда Шел, сказала, что Стив вернулся с поисков и ей лучше уйти домой, к детям. Настенные часы в кухне показывали одиннадцать вечера.

— Я не хочу оставлять тебя, милая.

— Иди домой, Шел. — Это прозвучало грубо, но Шел не обиделась.

— Конечно, ты хочешь побыть со Стивом. Но, если что, звони, ладно? Я сразу прибегу. — Все невысказанное осязаемым облаком нависало над ними. — Все будет хорошо, — добавила Шел. — Вот увидишь.

Констанции было важно, что подруга пришла поддержать ее. Она крепко обняла Шел.

— Шел, сегодня утром...

— Не думай об этом, милая. Вот Эстер найдется, тогда и поговорим.

Констанция с тоской смотрела, как уезжает подруга. Ей захотелось позвонить Шел сразу же, едва та села в машину.

В начале первого ночи вернулись следователи. Шел уехала с час назад, и в доме находились только Констанция и Стив. Стук в дверь раздался, когда он снова готовился идти на поиски дочери. Сообразив, что происходит, Стив спокойно спросил, можно ли отдать фонарь жене. Констанция забрала у мужа фонарь, безмолвно наблюдая, как его выводят из дома. Ей показали черную туфлю дочери — в запечатанном полиэтиленовом пакете с белым ярлыком, на котором были написаны какие-то цифры. Констанция пришла в недоумение: что это может означать? Женщина-следователь сообщила, что туфлю Эстер нашли в машине мужа. Ее напарник уже посадил Стива в полицейский автомобиль.

— Но ведь после обеда он был на работе.

— Миссис Бьянки, я вам глубоко сочувствую. Самое лучшее сейчас — дать нам во всем разобраться. Наши коллеги проведут у вас обыск. У вас есть что сообщить нам до того, как они начнут?

Констанция подумала о том, что рассказала ей Шел. Слова звенели в ушах, но выдавить их из себя она не могла. Она покачала головой.

Следователь спросила, есть ли кто-то, кому она могла бы позвонить, и Констанция продиктовала телефон Шел. Сержант Майклс предупредила: если позже выяснится, что Констанция утаила от них важные сведения, против нее может быть выдвинуто обвинение. У Констанции мелькнула мысль, что, пожалуй, все же надо бы сообщить ей то, что она узнала от Шел. Но ведь Стив — ее муж, и его задержала полиция. Нет, она не может дать показания против него. Констанция не знала, что и думать.

Следователи уехали. Констанция сидела за столом в кухне, пока полицейские производили в доме обыск. И, как это ни нелепо, ей казалось, что они непременно отыщут Эстер в одной из комнат. Ведь бывает же так, что утерянная вещь неожиданным образом обнаруживается сама собой, когда к поискам привлечен кто-то посторонний.

Позже Констанция поняла, что уже приняла решение. Продиктовав следователю телефон Шел, она подсознательно сделала выбор. В душе ее произошел некий сдвиг, что-то в ней умерло, когда она увидела туфлю дочери в запечатанном прозрачном пакете, и больше не возродится.

Приехала Шел. Констанция впустила ее, проверив, чтобы дверь осталась незапертой. Ей казалось очень важным, чтобы обе двери — входная и черного хода — не были закрыты на замок. Она боялась, что Эстер, не сумев попасть в дом, просто повернется и снова исчезнет в ночи. Шел принялась мыть посуду, заваривать чай, а Констанция смотрела на график дежурств Стива, висевший на холодильнике. Конечно, он был на работе после полудня. Это какое-то недоразумение. Его ключи от дома до сих пор лежали на кухонном рабочем столе.

Шел не спросила, что произошло. Констанция сидела за столом, на том самом стуле, на который она периодически присаживалась с трех часов дня. Каждый раз, вставая с него, она надеялась, что сейчас увидит, как Эстер входит в дом. Даже не верилось, что с тех пор прошло девять часов. На зеленой скатерти виднелись круги от чашек. Это постарались родственники Стива: не зная, что делать, они в смущении сидели за столом и торопливо пили чай, чтобы поскорее уйти. Час был поздний, но Констанция все ждала, что Эстер вот-вот прибежит домой и примется рассказывать, что она потеряла туфлю и потому так долго не возвращалась — боялась, что мама из-за этого рассердится на нее. Стив вернется и выяснится, что следователи — мошенники, вели фиктивное расследование. Но теперь эти заезжие аферисты испарились, и все будет как прежде.

Утренний разговор с Шел ей просто приснился — кошмар, омрачивший ее жизнь в часы бодрствования. Такое с ней уже бывало: порой она просыпалась с обидой на Стива за то, чего он на самом деле не совершал.

Шел сидела с ней в кухне. В час ночи Констанция поднялась из-за стола и пошла в спальню, чтобы позвонить матери. Обычно они разговаривали по телефону раз в год, в день рождения Эстер. Сейчас она решила ей позвонить, потому что, несмотря на все их разногласия — несмотря на то, что мать никогда не была для Констанции палочкой-выручалочкой, — ждала, что та решит все проблемы дочери. Как в игре: берешь карточку, а на ней написано: «С нее хватит. Она больше не выдержит».

Услышав в трубке сонный недовольный голос матери, Констанция расплакалась. Рыдала так громко, что Шел прибежала из кухни. Она взяла у нее трубку и тихим голосом объяснила ситуацию.

— Шел, скажи ей, чтоб не приезжала! — истерично вскричала Констанция, чтобы Шел поняла, насколько это важно.

Та удивленно посмотрела на Констанцию, но просьбу ее передала, а еще через несколько секунд кивнула и повесила трубку.

— Она не приедет, — доложила Шел так, словно сама не верила в то, что произносила. — Просила позвонить ей, как только что-то станет известно.

Констанция с ужасом представила, как вела бы себя мать, будь она здесь, рядом. В комнате стало бы нечем дышать.

Почему она не способна противостоять тем, кто ее окружает? Это ее проклятие, ее крест.

Констанция вернулась на свой стул.

Она хотела спросить у Шел, как ей теперь вести себя со Стивом, что вообще это значит, но лицо, казалось, отяжелело от слез, набухло, да и не знала она, как выразить свои мысли словами. Она заметила, что лицо Шел тоже мокро от слез, и внезапно ею овладела неодолимая потребность поговорить о чем-нибудь, о чем угодно, только не о том, что сейчас происходит. Нога, на которую утром упала чашка, до сих пор болела. Казалось, это было тысячу лет назад.

— Я тебе рассказывала, почему мы с мамой не общаемся? — спросила Констанция. Она знала, что не рассказывала, но так было проще всего начать разговор.

Шел покачала головой, отирая лицо тыльной стороной ладони.

— Мой отец умер, когда я была маленькой, но я хорошо его помню. В нем было все то, что маме не дано. Доброта, сердечность. Когда он занимался мной, уделял мне внимание, казалось, кроме нас двоих, никого в мире не существовало.

Чайник вскипел, и Шел встала, чтобы заварить чай.

Констанция даже не посмотрела на нее, а продолжала говорить, глядя на скатерть.

— После его смерти мама долго оставалась одна. Но потом начала встречаться с одним из его друзей. Открыто, не таясь. Он периодически навещал ее, справлялся, как у нее дела, и они постепенно сблизились. Но свои отношения не афишировали. Я ни о чем не догадывалась, пока он не переехал к нам.

Констанция вспомнила себя в подростковом возрасте. Внешне она была пай-девочкой. При матери, от которой веяло ледяным холодом, никакой другой она быть и не могла. Но порой в глубине души она позволяла себе злиться, гневаться на несправедливость судьбы: почему не мама умерла, а отец?

— Фрэнк во многом был как мой отец, — продолжала Констанция. — Добрый, сердечный человек.

— Никогда не слышала, чтобы ты говорила о нем, — заметила Шел, ставя на стол две чашки с черным чаем. Молоко в доме кончилось.

В присутствии матери Констанция испытывала ужас, но потом, когда отчим клал ладонь ей на спину, ее словно окутывало прозрачное облако. Мягкое, теплое, с красными и фиолетовыми прожилками, подобно гигантским галактическим туманностям, которые запечатлевают на фото.

— Мне ты можешь рассказать, — подбодрила Шел Констанцию, вплотную придвинувшись к ней на стуле.

— Она застала нас вместе. Мне было пятнадцать. Он просто обнял меня. Наверное, хотел подарить мне немного тепла. Но мама вообразила бог весть что, стала орать на весь дом, слушать нас не желала. Она так и не простила ни его, ни меня.

Жалость Шел была бы для нее невыносима. Но та и не думала ее жалеть.

— Значит, не видать тебе поздравительной открытки на Рождество, — пошутила Шел.

Констанция рассмеялась. Ее смех непривычно звонким эхом рассыпался по темной комнате. Констанцию захлестнула волна благодарности. Ей вспомнилось, что было потом. Мать отправила ее в школу-интернат. Она была одна в целом свете, пока не познакомилась со Стивом. Тогда она впервые за долгое-долгое время почувствовала, что, возможно, встретила человека, которому не безразлична.

— Прости, — промолвила Шел. — Досталось тебе. А ты ведь девчонкой совсем была.

Констанция не поощряла общение Эстер с бабушкой. Помнится, когда она последний раз задумывалась об этом, ее охватила грусть, но грусть не глубокая, не затрагивавшая струны ее души. Эту ситуацию она воспринимала как сторонний наблюдатель, но теперь ощущение отрешенности исчезло. Чувство было такое, будто она подставила ветру обритую наголо голову. Вообразив, как ее дочь лежит где-то холодная и обнаженная, она снова расплакалась.

Шел терпеливо ждала, когда подруга успокоится и продолжит свой рассказ.

— Стиву я об этом не говорила. Он просто принял как факт, что мы с матерью не общаемся. Знаешь, это наводит на определенные мысли. Как можно было утаить от мужа нечто столь важное? Как я могла не поделиться с ним? Что еще мы скрываем друг от друга?

Констанция была уверена, что Шел понимает, о чем она говорит.

Та поглаживала ее по плечу. То ли потому, что из глаз Констанции снова хлынули слезы, то ли, наоборот, Констанция заплакала потому, что Шел гладила ее. Трудно сказать.

— Он еще не звонил. Но я даже не знаю, хочу ли с ним разговаривать, — произнесла Констанция. — Шел, в его машине нашли ее туфлю. Не понимаю, как она там оказалась.

Брови Шел взметнулись вверх, но она промолчала.

— Он утверждает, что не видел Эстер с того времени, как я отвезла ее в школу. Я не знаю, чему верить. Просто все время думаю: «Раз он надругался над Шел, значит, мог и ей причинить зло».

Шел смотрела ей в лицо.

— Что мне делать? — Констанция опустила взгляд. Хотела, чтобы Шел решила за нее.

— Не думай сейчас об этом, милая, — посоветовала Шел, обнимая Констанцию.