Елена Попова: Главное в современной полярной экспедиции — не впасть в уныние

Признаюсь, я восхищен вашим дебютным романом, это было отличное чтение! Но я практически ничего не знаю о вас: кто вы, откуда, давно ли пишете?

Я родилась в Вологодской области, но примерно десять лет назад переехала учиться в Санкт-Петербург. После окончания университета недолго проработала в частной школе, потом почти пять лет в геологическом НИИ. Я давно веду дневник, но не предпринимала попыток писать специально. Только с развитием современной прозы, автофикшена на русском языке в последние годы появилось ощущение, что каждый человек может поделиться своим опытом в тексте, и ничего ему за это не будет, барьер для входа в литературу стал ниже. Я не пыталась писать что-то серьезное, подавала маленькие тексты в опен-коллы, и их публиковали, и я радовалась этому. А в экспедиции материал для книги набрался сам собой.

То есть главная героиня «Восьмидесятого градуса» — это и есть вы? Почему вы решили писать? 

Все началось с общения с Полиной Шатохиной — практиком и исследовательницей современного театра. Мы познакомились летом перед долгой экспедицией, в которую я уходила осенью, и Полину заинтересовало это приключение — так я стала писать ей письма «из поля». Хотела отправлять на сушу заметки о жизни на борту, быте, работе, а отдельно вести дневник для себя, но писать так много не получалось, и я стала просто описывать свои дни на борту. Изначально планов написать книгу не было, но к концу экспедиции я смотрела на огромный текст и думала, что с этим делать. А когда вернулась и стала предлагать в издательства, выяснилось, что тема освоения Арктики интересует многих.

Получается, вы морской геолог по образованию?

Говоря про образование, в бакалавриате я училась на геоэколога, в магистратуре — на уникальной российско-германской программе «Полярные и морские исследования», где акцент был сделан на изучение Арктики — так я пришла в эту сферу. Все годы учебы я занималась донными осадками — предметом морской геологии в том числе. В магистратуре получилось углубиться в эту тему на семестре в Германии, сходить в первую экспедицию в Арктику. Так что по диплому я скорее не морской геолог, а полярник — а ведь говорят, что на них не учат.

Вы ощущали себя покорительницей Арктики?

Парадигма «покорения» меня немного раздражает в том, как подаются полярные исследования сейчас. Много лет назад это было актуально, люди правда не знали, что находится в загадочных холодных краях. Многие погибли: кто-то — чтобы получить новые знания, кто-то — чтобы достичь цели путешествия из спортивного интереса или тщеславия. Кстати, по первым отзывам на «Восьмидесятый градус» я увидела, что читатели чего-то такого героического и ожидали. Но все уже прекрасно описано до меня, мне хотелось рассказать о другом — как полярная экспедиция выглядит сегодня. Когда все подготовлено, угроз особых нет, нет необходимости охотиться за белыми медведями, чтобы обеспечить себя шкурами и пропитанием. Главная задача — спокойно выполнить работу и не поддаваться унынию. Условия стали комфортнее, проблемы стали мельче — это мне и хотелось отразить. Отправляясь в экспедицию, я хотела, прежде всего, поучаствовать в таком интересном предприятии, а во-вторых, поработать с редким материалом — донными осадками Центральной Арктики. И не ожидала, что главной трудностью станет мое отчаяние от сложных коммуникаций с коллегами. Именно это я и хотела выразить в книге.

При этом главная героиня старается придерживаться своих привычных взглядов, и это, наверно, самое забавное в романе, когда ее представления о мире постоянно вступают в конфликт с теми заботами, которыми живет команда и члены экспедиции…

Героиня во многом списана с меня, но есть особенность — это я в условиях морской экспедиции. У меня не такой уж и большой опыт плаваний, всего три выхода в море, но каждый раз я замечаю, что стоит ступить на борт — и все ощущения обостряются, включается паранойя, каждое взаимодействие с людьми воспринимается очень остро, и так далее. У меня нет данных, случается это со многими людьми или это особенность моей психики, хотя мне хотелось бы узнать. В книге периодически всплывают рассуждения на тему: это реальность или мне все кажется? Но и списывать все на свою паранойю неправильно — всякое бывало. В любом случае, я рада, что мне удалось это зафиксировать — перечитывать, правда, сложно. Я понимаю, почему этакий конфликт между взглядами героини и остальных членов экспедиции и экипажа выглядит неуместным, и рада тому, что он веселит. Но, как человек, работающий в науке и в полях, по-прежнему считаю, что немного инклюзивности и принятия в этой сфере не помешает, ведь разнообразие идет на пользу науке, а закостенелость мешает. 

С другой стороны, «Восьмидесятый градус» — пример производственного романа, рассказ о тяжелом труде метеорологов, моряков, геологов. Вы читали отечественные производственные романы? Можно ли сказать, что ваш роман в каком-то смысле наследует этой традиции?

Когда я поняла, что текст станет книгой, стала обращать внимание на другие книги по этой теме — чтобы понимать, в каком контексте будет существовать моя книга. Очень хочу прочитать «Обыкновенную Арктику» Бориса Горбатова, но пока не решилась — боюсь, что советские книги слишком специфичны для чтения. Прочитала отзывы на книгу Ивана Папанина с замечательным названием «Жизнь на льдине», это были очень смешные отзывы, даже не знаю, возьмусь ли читать ее. Если говорить о производственном романе, мне кажется, что «Дислексия» Светланы Олонцевой — это именно производственный роман, история моей ровесницы, которая работает в провинциальной школе. И книга мне понравилась, в ней довольно много общего с «Восьмидесятым градусом». «Восьмидесятый градус» — это все же не совсем роман, он написан в формате дневника, и я бы сравнивала его с дневниками полярных исследователей, например того же Фритьофа Нансена, «Фрам в полярном море».

Над чем работаете сейчас, о чем будет новый роман?

Сейчас не пишу ничего конкретного. Я комплексую насчет того, что не умею придумывать, сочинять — отчасти чтобы поработать с этим, пошла на небольшую писательскую лабораторию, связанную с Кафкой, где все участники написали рассказы с нуля. У меня тоже получилось «придумать». Оказалось, что секрет — в ограниченном времени и наличии некоторых изначальных условий рассказа. Мне и самой интересно, что я буду дальше писать. 

В конце беседы традиционно прошу назвать две-три книги современной российской прозы, которые вы порекомендовали бы читателям «Сноба». 

Я читаю не очень много, в моем книжном челлендже на 2024 год всего 18 книг. В этом году читала русскоязычную прозу вроде «Аптечки номер 4» Булата Ханова. Люблю зарубежных авторов — прочитала «Перекрестки» Джонатана Франзена, дочитываю трилогию Тове Дитлевсен. Очень люблю дневники — вот сейчас дочитала записи Марии Башкирцевой и взялась читать дневники Кафки.

Беседовал Владислав Толстов