Гений вне морали, или Смертоносная красота. Как Оскар Уайльд и эстетизм проиграли современному миру

Уайльда обвиняли в имморализме, но наиболее тонкие его интерпретаторы (скажем, Набоков) догадались, что на самом деле Уайльд — моралист. Давайте окончательно утвердим или опровергнем это. Я на стороне Набокова, потому что красота, благо и истина идут вкупе. А вы?

Этот вопрос поднимался еще при жизни Уайльда — в первую очередь в связи с «Портретом Дориана Грея». Сам Оскар Уайльд в коротком афористическом предисловии к этому роману объявляет себя вне морали. Его эстетическая программа не предполагает назидательности и морализма — она предполагает лишь создание красоты. И здесь мы упираемся в очень важную проблему: всегда ли создание красоты влечет за собой мораль? И возможна ли красота зла?

Сказки Уайльда кажутся отчасти добрыми, отчасти моральными, даже может показаться, что они учат читателей не быть эгоистами. Набоков отмечал эту их сторону, но я не могу с ним согласиться. Эти сказки не учат добру, и их не нужно рекомендовать детям, как это делали в СССР в учебниках английского языка. Уайльд очень не любил благотворительность, и в его сказках по этой причине не может содержаться призыва делать добро. Ради чего совершают добрые, христианские поступки герои сказок Уайльда? Не ради Христа, а ради самих себя, ради того, чтобы стать подлинными художниками. Они слишком поглощены собственным совершенством, им неинтересна судьба тех, кому они помогают. А это приводит их к эгоизму в квадрате, даже в кубе.

К тому же в этих сказках очень ярко проявлен декадентский мотив умирания, их герои умирают красиво, трагически, замечательно… Смерть приводит их к некоему просветлению и преподносится Уайльдом как удивительное удовольствие. Вот это занимает Уайльда, а моральные уроки — нет. Для него не существует религиозного чувства, он эстет. Там, где у христианина Бог, у него — эйдос, красота. В его ранних сказках воспевается красота почти языческая. Она просто чуть усложнена христианским трагизмом. Уайльд увлечен процессом творчества, а не истиной и благом, процессом мышления, а не знанием, процессом написания текста, а не целью этого процесса…

Утонченный разврат, которому предавался Уайльд и многие другие прекрасные люди, совсем не вредит душе идеалиста, как показала история. А какие еще пороки и преступления позволительны гению? Где пролегает та моральная красная линия, после которой гений самоуничтожается, становится примитивным чудовищем?

Гений жаждет пиршества духа. Он хочет открытия новых перспектив, новых сторон реальности. То есть гений не идет сознательно в некий чувственный разгул и не ищет в нем новых ощущений для себя — он может так поступить, но это никогда не станет для него целью. Он может просто не заметить, когда оказывается вне морали. Мне кажется, это и отличает гения от примитивного и злого существа. «Простые люди» ведь гонятся за сильными ощущениями, которые имеют свойство притупляться. Тогда человеку требуется все более и более острых впечатлений, и со временем они неизбежно становятся примитивными, а сам человек деградирует. Так происходит, потому что его сознание замкнуто на самом себе — он не стремится, как гений, за горизонты реального, он все время находится в реальном и просто сознательно идет на жизненные ошибки и злодеяния в погоне за аффектом.

Этот процесс описан в «Портрете Дориана Грея»: сначала имморальность Дориана связана с его интересом к высоким проявлениям искусства, потом — с интересом к интерьерам, дизайну, далее — к побрякушкам, в конце концов — к чувственным удовольствиям, наркотикам и разврату. Пиком его разложения становится интерес к самому себе, к своей неотразимости. И на этом моменте он открывает новый тип разврата — быть хорошим, наслаждаться тем, какой он хороший. Гений так не поступает. Он может совершить злодейство, но как бы «по ходу дела», не обращая на это внимания, в процессе реализации какой-то своей высокой задачи. 

Все мы знаем, за что именно Уайльда посадили в тюрьму. Наверняка в ту пору подобные «преступления» совершал не он один, но такая чудовищная судьба досталась именно ему. За что Уайльд так жестоко поплатился, чем он так сильно мешал своей эпохе?

Действительно, все декадентские пороки Уайльда были широко распространены в британском обществе. Это было модно. Но Уайльд стал жертвой маркиза Куинсберри, который шантажировал правительство и мог сильно влиять на какие-то общественные процессы. У сына этого маркиза, Альфреда Дугласа, была особая связь с Уайльдом, и Куинсберри это не нравилось. Уайльду просто не повезло. Его противник оказался слишком влиятельным человеком, против такого ничего сделать было нельзя. Если бы не Куинсберри — он бы не сел в тюрьму, да и общество ему бы все простило (а общество его не очень любило, конечно, но до всесторонней ненависти и презрения, если бы не унизительный суд и последующее заключение, дело бы никогда не дошло). Викторианская мораль должна была на ком-то оттоптаться. Козлом отпущения был выбран Уайльд, но это была чистая случайность.

Почему Уайльд не уехал во Францию, когда начинался этот ужасный судебный процесс над ним? Это было бы просто «некрасивым» жестом — или его жизненный сценарий изначально был запрограммирован на высокое поражение, и сам Уайльд это понимал?

Он собирался выйти победителем из этой судебной истории, ведь первый процесс он выиграл. Да, ему многие советовали уехать, Бернард Шоу лично приезжал к нему и об этом просил, но Уайльд понадеялся на лучшее. К тому же у него были обязательства перед своим демоном, лордом Альфредом Дугласом, который убеждал его остаться. Что касается второй части вашего вопроса — Уайльд уж точно никак не ожидал поражения, запрета своих книг, втаптывания своего имени в грязь. Он не был готов к такой травле — и пережить ее в итоге не смог. Но изначально жизненная стратегия Уайльда не пораженческая, как раз наоборот. 

Дуглас представляет для вас какой-нибудь интерес в отрыве от биографии Уайльда?

Дуглас был достаточно посредственным писателем (кроме Уайльда его текстами не восторгался буквально никто), какими-либо талантами не блистал. Был просто изнеженным, капризным, истеричным аристократом. Регулярно устраивал Уайльду истерики, трепал нервы. Такое часто бывает с избалованными и незначительными личностями. Окружение Уайльда плохо к нему относилось и считало, что их взаимодействие ничем хорошим не кончится, — увы, они не ошиблись.

Предельная искусственность в каждом жесте, поклонение чистой эстетике, обожествление декора — это отрицание настоящей жизни? Если человек — сноб, эстет и идеалист, это неизбежно приведет его к жизненному краху?

Эстетизм — это большая серьезная доктрина. Какая-то часть этой доктрины утверждает, что неэстетического взгляда на реальность не существует: с одной стороны — есть взгляд художника, с другой — взгляд обычного человека, который намеренно или ненамеренно копирует взгляды художника. Потому что художник открывает новые возможности жизни, а потом это в качестве штампа транслируется обычному человеку. Сознание обычного человека — лишь эхо, отголосок эстетического открытия художника. Художник рисует пейзаж — простой человек видит пейзаж и учится смотреть на природу как на картину, потом он идет в лес и видит вокруг себя лишь образы, почерпнутые из искусства. В связи с этим эстеты считают реальность саму по себе несостоятельной. Эстет предлагает либо хорошее искусство (взгляд художника), которое открывает перспективы для определенных взглядов на эту пустую реальность, либо плохое искусство — то есть взгляд простого человека, чье сознание заштамповано образами, созданными художниками. Повседневность кажется эстету отвратительной. Эстет считает, что люди воспроизводят в своей повседневности, в своих чувствах и поступках только то, что видели в кино, вычитали в книгах. Мы ведем себя как то, с чем мы идентифицируем себя при контакте с искусством.

Но из этой концепции вовсе не вытекает жизненного краха. С какой стати художнику быть обреченным? Если ты художник, который открывает для людей новую оптику, то почему это должно приводить тебя к краху? Тут существует только одна угроза — поверхностный, примитивный эстетизм. То, чем занят Дориан Грей. Я говорю про эстетизм, связанный с поиском чувственных удовольствий. Если воспринимать эстетизм только как стремление получать наслаждение, как античный гедонизм, это приведет к краху. Потому что это примитивно. Подлинный, глубокий эстетизм должен быть осенен высокой христианской этикой, а такие вещи приводят человека только к восхождению.

Но не стоит забывать, что место художника в современном мире не столь значительно, и толпа может втоптать в грязь любое великое эстетическое открытие. А еще восхождение к красоте по лестнице подлинного эстетизма предполагает ослабление биологической воли, воли к жизни. Как в сказке Уайльда «Соловей и роза», в которой соловей — аллегория художника, роза — аллегория искусства. Чтобы роза стала возможной, соловью надо умереть, выпустить розу из собственной крови. Эстетизм, как декадентская программа, требует отречения от себя ради приближения к красоте, требует ослабления эгоизма и биологической гибели, смерти человеческого «Я».

В «Портрете Дориана Грея» сам портрет представляет собой метафору совести героя. А у Уайльда было подобное столкновение с собственной совестью? Пережив падение, он отрекся от своего блестящего эгоцентризма — или ему не в чем было раскаяться, и он сохранил верность себе, ушел из жизни с осознанием своей правоты?

Уайльд вел двойную жизнь, как и Дориан. И вел с тем же удовольствием. Он был раздвоенным человеком, актером, который выстраивает свою публичную позу — и из второго уголка души наблюдает за этим процессом. Уайльд написал после тюрьмы исповедь, в которой якобы отрекается от этого своего актерства, от своих эстетических идей и приходит к христианству. Но мне кажется, что здесь мы имеем дело с ложной исповедью. Раскаяние Дориана Грея — той же природы. Может ли эстет раскаяться — и ощутить свою вину за тягу к красоте? Может ли предложить миру что-то кроме своей позы? На эти вопросы не дать точного ответа. Формально Уайльд отрекся от себя прежнего, но так ли это по существу, сказать невозможно.

Почему так получается, что образ Уайльда и его представления об эстетике волнуют преимущественно юношей, а девушек оставляют равнодушными? Говорит ли это в пользу мизогинных теорий о том, что женщинам не очень-то и нужна культура, искусство, нечто идеалистически-прекрасное?

Я всегда думал, что, наоборот, его жизненная и эстетическая программа намного ближе женщинам. Принято же считать, что женщины в большей степени хотят выглядеть изящно, красиво, и что именно они чаще превращают себя в эстетический объект. Возможно, современный мир пошатнул эти представления, и девушки, пройдя через третью волну феминизма, сегодня не считают своей задачей становиться эстетическими феноменами. С другой стороны, тут дело может быть в том, что женщина не сильно учтена в мире Уайльда. У него почти нет ярких героинь, женщины играют в его книгах пассивно-вспомогательную роль. И женщины из реального мира «отвечают» Уайльду своим невниманием… Было бы неплохо провести социологической опрос, интересно разобраться, какому полу ближе Уайльд. Это покажет, как на наших глазах поменялся (или не поменялся) мир. 

Почему в России в свое время — я имею в виду Серебряный век — так хорошо прижились идеи Уайльда и эстетизм? Скажу пафосно: не потому ли, что мы — страна идеалистов, обреченных на падение?

Для английской культуры Уайльд важен в гораздо меньшей степени, чем для нашей. Уайльд был почти забыт на родине — и обрел вторую родину в России, а потом по инерции и в СССР, где по нему даже защищали диссертации. Его можно считать со всей основательностью русским писателем — по степени влияния на нашу культуру. Уайльд прижился у нас по разным причинам. Во-первых, он очень эффектен, а Серебряный век такое любил. Он идеально «пришелся ко двору» в начале ХХ века, идеально лег на почву позднего символизма, декаданса. Но эпоха декаданса прошла, а Уайльд никуда из нашей культуры не делся. Это потому, что система его стилистических, поэтических приемов достаточно проста, хоть и изысканна. Уайльду у нас повезло на переводчиков как никому из иностранных писателей. Насчет страны идеалистов, которые всегда рады таким ярким явлениям, я, наверное, с вами в большей мере согласен, чем не согласен.

Сегодня некоторые представители медийного пространства пытаются поддерживать образ эстетов, у них множество поклонников среди экзальтированной молодежи, к ним принято обращаться пафосно, например «маэстро». Возможен ли сегодня подлинный эстетизм, а не постмодернистский маскарад богатых, — в эпоху, когда представления о прекрасном размыты окончательно, а сам разговор на эту тему кажется устаревшим и смешным?

Эстетизм изначально включал в себя такие вульгарные фигуры. Он развивался в трех направлениях. Первое — направление высокой литературы, к которому были близки Уайльд, Уолтер Патер, Джон Рескин, Генри Джеймс… Они оправдывали жизнь тем, что ее можно рассматривать как эстетический феномен. Радикальная степень такого эстетизма — это Фридрих Ницше. Второе направление эстетизма было связано с окружением человека красивыми объектами, дизайном, мебелью, одеждой, садово-парковыми хозяйствами. Люди, которым был близок такой взгляд на жизнь, заполняли пустую некрасивую реальность какой-то внешней красотой, хотели видеть вокруг себя красивые парки, красивые орнаменты, красивые дома… Красота должна, по их мнению, совершать интервенцию в предметный мир. Таким эстетом был Уильям Моррис. И наконец, третье направление эстетизма — салонный, «вульгарный» эстетизм. Это когда человек превращает себя в некий артефакт, красиво и уверенно говорит, при этом его личность расщепляется на две личности: ту, которая создает образ искусственного человека, и ту, которая за этой трансформацией наблюдает.

Эти три направления эстетизма могли пересекаться между собой. Тот же Уайльд был не чужд салонному эстетизму, умел быть приятным, умел превратить себя в артефакт, одевался как денди, был мастером тейбл-толка и любого разговорного жанра. Это вызывало у его друзей насмешку и даже критику в его адрес. Если говорить про сегодняшний день, сейчас эстетом является любой модельер, любой дизайнер. Эстетизм никуда не уходит из культуры, просто он лишился своего философского обоснования. Современные эстеты разве что читали Платона или слышали о нем, но Платон для них не является каким-то собственным инстинктом. Поэтому вокруг нас так много тех самых персонажей, о которых вы упомянули в своем вопросе, — приверженцев третьего направления эстетизма.

Каков он сегодня — идеалистический вызов эстета, брошенный косному миру?

Эстетизм растворился, перекочевал в повседневную жизнь, стал частью мира дизайнеров, современных пижонов, светских львов. Он перестал быть интересным и превратился только в эхо того эстетизма, который был в ХIХ веке. ХХ век был слишком страшным, и эстетические программы сразу же проигрывали остросоциальному искусству — начиная с 1910-х, после Первой мировой. А уж после Второй мировой и говорить не о чем. В мире практически не было людей, которых волновали бы эстеты, сидящие в своих башнях из слоновой кости. На первый план вышли писатели, которые говорили о социально значимых вещах. И сейчас, в течение ближайших десяти лет, ситуация будет очень похожей. Сегодня не время для Уайльдов, сами понимаете почему.

Беседовал Алексей Черников