Сергей Шутов: Гарантийный срок моим работам — 500 лет, а в Уффици они проживут и тысячу

Какие произведения из экспозиции вы сделали специально к проекту?

Я специально для выставки практически ничего не делаю. Просто я работаю и работаю, примерно с 20-летнего возраста. И когда появляется человек с предложением выставиться, коллективно или сольно, мы обсуждаем, что я могу туда включить. Например, в Фонде «Екатерина» большое пространство и несколько этажей, куда можно воткнуть даже какую-нибудь инсталляцию. На сольные выставки, я думаю, нужно просто отбирать то, что хорошо друг с другом звучит и компонуется. В последнее время я занимаюсь только живописью. Инсталляции я перестал делать еще в пандемию.

А почему перестали?

Мне надоело тратить деньги на все это хозяйство. Хранить неудобно. А музеи полны руинированных инсталляций, которые лежат забытые в подвалах и запасниках. Их никто не реставрирует, и мне жалко времени на то, чтобы делать объект, который даже не будет жить. Они должны жить, а не умирать в забытье, в подвале. В целом, обстоятельства последнего времени как-то не располагают к каким-то экспериментам. Зато располагают к сосредоточенной работе.

Для меня живопись — самое приятное «психофизическиэмоциональное» занятие. Я в него погружаюсь. Одновременно я делаю несколько работ. Какой-то фрагмент сделаешь, ждешь дня три-четыре или неделю, пока он высохнет… Поэтому у меня всегда в процессе несколько холстов. Это чистый прагматизм, чтобы тупо не приезжать в мастерскую каждый раз на 15 минут. Еще я даю 500 лет гарантии на свои работы.

Серьезно? Почему именно пятьсот?

Потому что масло на холсте хранится 500 лет. В принципе, если он будет в Уффици храниться, то вполне себе проживет и тысячу! Вы спросите про кракелюр, а я отвечу так — во-первых, для этого дела есть реставраторы. А во-вторых, надо просто следить, чтобы его не было. Кракелюр (трещина красочного слоя или лака в произведении живописи — Прим. ред.) появляется из-за разницы в растворителях.

Масляная краска покрывается и скипидаром, и лаком, и чем она только не покрывается. А появление кракелюра просто означает, что один слой был более жидкий, чем другой, и при высыхании он свернулся. Это техническая ошибка, которая позволяет краске съеживаться и менять площадь поверхности. Поэтому и появляются эти «дырки». Думаю, художнику важно знать технологии — это позволяет и обеспечить качество работы, и разрешить себе эксперименты. Хочется все-таки знать, что завтра у тебя не отвалится с холста то, что ты сделал на нем вчера. Акрилом я давно пользоваться перестал.

Работы Сергея Шутова в экспозиции выставки «Квалиа»

Работы Сергея Шутова в экспозиции выставки «Квалиа»

Работы Сергея Шутова в экспозиции выставки «Квалиа»

Ряд работ на выставке «Квалиа» созданы с использованием светопоглощающей краски, это будет поинтереснее обычного акрила.

Верно. Это оттенок «vantablack», он поглощает света даже больше, чем самый черный уголь, который, например, поглощает 96 %, что уже немало. Эксклюзивные права на этот цвет получил скульптор Аниш Капур в 2016 году. Все были оскорблены, потому что — а как так-то? Разве можно купить цвет? Краска эта очень хороша. Но стоит невероятных денег, конечно же, потому что производитель у нее один.

Если исходить из понятия слова «квалиа» как термина, обозначающего чувственный опыт, то мы ведь можем применить его и к цвету. Какого чувства вы хотели добиться, используя этот черный?

Черный — это и отсутствие цвета, и конец, и начало. Это и вселенная, и космос, и бесконечность. Все и ничего, кому как. Сама концепция выставки — это квалиа. А квалиа — это про супер-ощущения, которые невозможно описать языком. Как запах, например. Сколько бы мы ни говорили о пачули или сосновых иголках, это ничего не значит. У каждого свои пачули, своя сенсорика и свой вкус.

Все решения, которые принимаются в искусстве плоского, настенного типа, базируются на личном опыте. И вот я 50 лет потратил на то, чтобы по всему миру рассматривать это плоское и настенное. Так что опыт у меня как зрителя достаточно плотный. И то, к какому восприятию искусства и к каким методам его создания меня привел этот зрительский опыт, — и есть квалиа.

А как вы «подружили» художественный и зрительский опыт?

Насмотренность научила меня принципу «воруй, как художник». Но со временем я понял, что для меня это не совсем верный подход. Все вот эти «звездочки» — биеннале в Венеции, первый аукцион Sotheby’s… Я везде поспел. И теперь я не ищу что-то новое, что можно было бы незаметно прикарманить. Я ищу то, до чего никакие новаторы или ортодоксы пока не добрались. Стараюсь делать неинтересное, нечто, что еще не стало мейнстримом. В таких темах не надо ни с кем бодаться.

То есть новое — под носом, если обратить внимание на темы менее громкие?

Да. В поисках лакуны в мире живописи я нахожу эти свободные, пустые места. На самом деле они полны неисследованного материала. Нет такого, «я увидел и прочитал про квалиа, о которой заговорили в 1980-е годы». Когда все сообщество фиксируется на чем-то и с места не сдвигается, обязательно будет что-то свое. Наври, что любишь.

Был период, когда я подписывал картины не именем, а датой или даже фрагментом номера телефона любимой девушки. В правом нижнем углу должна быть надпись, так почему это обязательно имя и фамилия? Придумывать свое — это вызов. И подпись — это то, что характеризует художника, его личность в тот конкретный момент, когда произведение создается. Бесконечное повторение уже известных истин бесперспективно. Нужно придумывать что-то свое, не обязательно поддерживаемое авторитетами типа Бодрийяра. В этом и есть истинная свобода искусства.

Беседовала Тамара Лорка