Спектакли «Мертвые души» и «Бесы» везде в программках и релизах обозначены как дилогия. Действительно, в обоих произведениях есть главный персонаж (Николай Ставрогин в «Бесах» и Чичиков в «Мертвых душах»), которого окружающие наделяют исключительными чертами. И все-таки почему дилогия? Цитирую ваши слова: «У Достоевского в романе есть для этого крючки». О каких крючках идет речь?
Начнем с того, что для меня при создании спектаклей это было далеко не самое главное и увлекательное. Объединение этих двух постановок в дилогию — красивая «обертка» для зрителей. Но я не мыслю такими категориями. Мне, если честно, все равно.
Если все же развивать тему дилогии, то в «Бесах» и правда есть крючки: в тексте сравнивается женский крик с криком погоревшей помещицы Коробочки, есть также упоминание гоголевского Ноздрева при описании образа Базарова. Достоевский, конечно, с глубочайшим уважением относился к Гоголю.
В этих произведениях к тому же прослеживается некий объединяющий мистический сюжет: поиск Спасителя, ожидание Мессии. В «Мертвых душах» ищут и ждут Искупителя, который одним разом возьмет и поднимет Россию на дыбы. А в романе Достоевского такой персонаж, как Петр Верховенский, прямо к теме Мессии обращается, для него Ставрогин — его воплощение. Сколько мы будем красноречиво-либерально болтать? Еще 30 лет? Давайте переходить к делу, все разваливать кругом, иначе ничего не изменится. Вот как рассуждает Верховенский. «Бесы» уже сильно «пахнут» русской революцией. В этом смысле мне интересна связь двух сюжетов.
Мне показалось, что и в «Бесах», и в «Мертвых душах» вы добавляете в текст шутки, понятные современному зрителю. Это нужно для того, чтобы приблизить произведение к сегодняшнему дню?
В «Бесах» нет никаких дополнительных шуток. Мы туда ничего не вставляли. Вообще в романе и так довольно много юмора. К тому же артисты так играют, что начинает казаться, будто они говорят «от себя», а не заученный текст. Такой эффект приближения. И в «Мертвых душах» этот эффект присутствует, но и там тоже почти всегда — гоголевский текст. К примеру, Собакевич говорит: «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот» или «Это все выдумали немцы да французы, я бы их перевешал за это!» Эти слова принадлежат Гоголю, а звучит так, как будто придумано нами.
Плюшкин в спектакле у вас точно сыплет современными шутками.
Плюшкин, да, вставляет в речь англицизмы, но это объясняется тем рисунком роли, который я придумал для этого персонажа.
В одном интервью вы сказали, что персонажи «Мертвых душ» как игрушки: мы их настолько хорошо знаем, что как будто себе «присвоили». И вы с ними явно заигрываете. Коробочка (Ирина Кривонос) у вас получилась не старухой, а соблазнительной дамой, флиртующей с Чичиковым (Андрей Яковлев). Плюшкин (Владимир Лемешонок) — не дряхлый старик в лохмотьях, а импозантный мужчина, окруженный красивыми женщинами. А Селифан (Денис Ганин) вообще философ. С чем связано такое решение для персонажей?
Мне кажется, что во многом наше представление об этих гоголевских персонажах сформировано иллюстрациями к книгам, которые мы читали в детстве. Конечно, у всех есть свои Собакевичи, свои Плюшкины и свои Коробочки. Но, если внимательно читать поэму, у Гоголя мы найдем ключ к восприятию его персонажей. Цитирую дословно: «Тут придется сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты…» Получается, с одной стороны, персонажи понятные, а с другой — нам Гоголь ясно дал понять, что надо включить воображение.
И если следовать этому утверждению автора, то в действительности персонажи не такие уж «выпуклые», они могут быть совершенно незаметными. А их ярко выраженные пороки есть литературное усилие пера. И в спектакле, мне кажется, у меня получилась удачная игра с этим мифом. Развенчание представлений зрителей о героях. Выбивание клише. Но это не значит, что мы не приходим к тому, что написано у Гоголя: к жадности Плюшкина, вероломству Ноздрева и т. д. Даже Коробочка не особо пострадала. Ее страсть к торговле никуда не делась, но за внешним фасадом скрывается ее личная история: она не старуха (скорее, про нее так говорят злые языки), а просто женщина, которой свойственны типичные женские слабости.
Сцена из спектакля «Мертвые души», артисты – Андрей Яковлев и Виктория Левченко Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Мертвые души», в центре артист Владимир Лемешонок Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Мертвые души», артисты – Ирина Кривонос и Андрей Яковлев Фото: Василий Вагин
Для сценографии «Мертвых душ» вы с художницей Ольгой Шаишмелашвили решили в «Красном факеле» снять шесть первых рядов партера, чтобы создать ощущение бескрайнего горизонта, придать атмосфере космический размах. Как спектакль встал в Театре наций? Удалось передать это ощущение?
У пространства в спектакле «Мертвые души» есть задача создать ощущение бесконечности. В Театре наций мы тоже сняли три первые ряда кресел. Мне кажется, получилось даже лучше, чем в «Красном факеле»: тут это впечатление огромности передается еще и за счет гигантской задней стенки и широты сцены. Спектакль очень хорошо вписался, мне даже почудилось, что мы его как будто тут выпускали.
В «Мертвых душах» очень много музыки. На чем только персонажи не играют: на аккордеоне, фортепиано, балалайке, даже на пиле. Как вы выбирали музыкальные темы к спектаклю? (Музыкальный руководитель — Игорь Тюваев. — Прим. ред.)
Выбор был продиктован общей стилистикой поэтического спектакля. Там есть и Рахманинов, и Ив Монтан, и тема из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», и мелодия из «Три тополя на Плющихе». Жанр «Мертвых душ» обозначен Гоголем как поэма. Мы играем с сюжетом, мифологией, представляем сценическую версию поэмы. Отсюда сочетание разных музыкальных тем, оно рождает большое количество ассоциаций и аллюзий. К тому же артисты у нас тонко чувствуют музыку. Они извлекают звук из всевозможных предметов: из ложек, стульев и т. д.
Сцена из спектакля «Мертвые души», артистки – Екатерина Жирова, Елена Жданова и Татьяна Лукасевич Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Мертвые души» Фото: Василий Вагин
«Бесы» невероятно сложный роман для сценической интерпретации. Вам же удалось почти ничего из него не потерять. И особенно меня потрясло то, что вы сохранили исповедь Ставрогина (Александр Поляков), когда он приходит к священнику (глава «У Тихона») и рассказывает о себе самые страшные вещи. Обычно режиссеры обыгрывают эту главу по-другому, без монолога, ведь это очень сложно сыграть. Почему вы решились на такой ход?
При первой же нашей встрече с артистами и обсуждении «Бесов» мы как раз коснулись этой темы. В центре — персонаж Николай Ставрогин, известно, что он совершил насилие, что он виновен в надругательстве над 14-летней девочкой и потом фактически в ее смерти. Что мы с этим будем делать? Как быть с тем обстоятельством, что он преступник? Если эту сцену убрать, то наш спектакль просто скатится куда-то в сторону. Его перекособочит.
Вся постановка фактически строится на покаянии Ставрогина. И интересен персонаж именно своим покаянием. Нельзя просто наслаждаться разными гранями зла и греха: вот он девочку изнасиловал, еще кого-то пристрелил. Смотрите, любуйтесь, какой «красавец». И мы ведем Ставрогина с самого начала действия к акту покаяния. Отсюда его попытки спасти Лебядкиных, попытки найти в себе остатки когда-то давно утраченной человечности. Но все они оборачиваются катастрофой, Ставрогин оказывается не в состоянии иначе завершить свой путь — он кончает с собой. Действительно, сцена его исповеди Тихону (Андрей Яковлев) очень сложная для обоих артистов.
В какой-то момент во время спектакля мне показалось, что на первый план выходит не Ставрогин, а Петр Верховенский?
Это естественно, потому что так построен роман Достоевского. Все начинается с истории Варвары Петровны (Елена Жданова), матери Ставрогина, и Степана Трофимовича Верховенского, отца Петра (Константин Телегин). Но эта история концентрируется на Николае Ставрогине и его появлении. А затем приезжает Петр Верховенский, и мы начинаем ждать «возвращения» Ставрогина. И в конце концов он возвращается, но уже на финальном витке. Такой рассыпающийся сюжет. Я же постарался композиционно выстроить спектакль так, чтобы во втором акте Ставрогин все-таки был главный. Что же касается Верховенского, то он зло очевидное и понятное. Недаром он себя бездарностью называет. Ему не стать центральной фигурой в этом сюжете. А у Ставрогина, повторю, есть тяга к покаянию, он жаждет прощения, его личность крупнее, масштабнее.
В спектакле «Бесы» постоянно сверху на сцену падает черный снег, пепел, сначала не так заметно, а к финалу все сильнее и сильнее, и в конце он уже покрывает весь пол. Это символ горящего города?
С одной стороны, черный пепел символизирует горящий город (такая бытовая подоплека), с другой стороны, он покрывает белый храм. Горящий белый храм — вот центральный образ спектакля. Поэтому, когда Ставрогин «возвращается» в действие, опускается задняя белая стенка, и мы видим этот белый, чистый, сгорающий на наших глазах храм, который заносит черным пеплом.
Сцена из спектакля «Бесы» Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Бесы» Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Бесы» Фото: Василий Вагин
А в «Мертвых душах» у вас персонажи все время играют в бадминтон и по сцене летают белые воланчики. Что они символизируют?
Они символизируют мертвые души, которые летают над Чичиковым, а он их пытается поймать. Мы живем себе спокойно, а вокруг нас порхают души умерших.
Вы почти два года руководите театром «Красный факел», за это время вышло много премьер, вы приглашали таких известных режиссеров, как Петр Шерешевский, Роман Габриа, Семен Серзин. Как оцениваете результаты своей работы?
В целом я очень доволен. Мне кажется, нам с директором театра Антонидой Гореявчевой многое удалось. Конечно, при поддержке правительства и Министерства культуры Новосибирской области. По части внутреннего обустройства театра мы обновили гримерки, отремонтировали фойе, следующим летом всю зрительскую часть приведем к стилистическому единству. Зрительный зал тоже приведем в порядок.
Само здание страдало от протечек, размывались фасады — все было в критическом состоянии. Мы отремонтировали кровли, покрасили фасады, укрепили фундамент, сделали водоотводы, обновили крыльца (они уже разваливались), восстановили систему вентиляции. Перекрасили закулисное пространство в серый, нейтральный цвет. Запустили пожарную сигнализацию и систему оповещения, разобрались с парковкой. Обновили световую и звуковую аппаратуру, многое докупили. Отремонтировали малую сцену, поменяли там кресла. Конечно, эти заботы легли на Антониду Александровну.
А с артистами как вы сошлись? Вы же раньше уже ставили в этом театре?
Люди, которые по каким-то причинам были недовольны, ушли из театра, остались те, кто с удовольствием работает в команде. Мне кажется, им нравится наше общее дело. Вообще атмосфера дружелюбная и рабочая. Мы много акций придумываем. Планируем устраивать выставки, связанные с историей театра, здания и людей, которые тут работали.
Кстати, набрали курс студентов при театре: преподают артисты «Красного факела» под моим руководством. Очень доволен новым музыкальным руководителем Игорем Борисовичем Тюваевым, у нас теперь появились музыкальные спектакли: «Ромео и Джульетта» Марка Буркина — настоящий хит. Скоро он будет выпускать еще один музыкальный спектакль.
Курс на постановку классических произведений продолжится? Или будет и современная драматургия тоже?
Это генеральная репертуарная линия, которая очень подходит академическому театру. Но я бы не назвал спектакль «Мертвые души» абсолютно классическим спектаклем. Хотя, с другой стороны, в нем есть и уважение к русской литературе, и любовь к ней. Современная драматургия тоже, думаю, будет представлена.
Например, в марте должна состояться премьера спектакля «Школа злословия» по пьесе Ричарда Шеридана. И ее режиссер Роман Кочержевский будет решать в современном ключе а-ля «Отель Будапешт». Из ближайшего у нас премьера Кирилла Вытоптова «Пигмалион».
Сцена из спектакля «Бесы» Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Бесы» Фото: Василий Вагин
Сцена из спектакля «Бесы» Фото: Василий Вагин
А какие еще постановки планируются?
На малой сцене — «Дорогая Елена Сергеевна» Романа Габриа. Сам я еще не решил, какой спектакль буду ставить. Ведутся переговоры с японским режиссером Мотои Миура, с Алексеем Франдетти.
Я слышала, что вы будете проводить Летний театральный фестиваль.
Да, в июне 2025 года. Это будет новая версия «Новосибирского транзита». Мы собираем лучшие спектакли России за Уралом (Уральский, Сибирский и Дальневосточный федеральные округи) за два сезона. Всего 12 названий. Показывать их будем в Новосибирске на разных площадках. Сейчас собираем заявки. Планируем также в рамках фестиваля вручить актерские премии. И еще надеемся организовать форум, на котором ведущие режиссеры и артисты могли бы встретиться и обсудить важнейшие, фундаментальные вопросы, связанные с технологией существования артиста в современном театре.
