«Получился настоящий андер — а я хотела как у Деми Ловато». Певица Гречка вспоминает свои альбомы от «Звезды только ночью» до «Русской тоски»

Ты сказала, что главный альбом в твоей жизни — это Paramore 2013 года. Когда впервые его послушала и почему именно он — самый важный?

Это было на Mail.ru. Я сидела там со странички своей мамы, и в один прекрасный день у Оксаны Ивановой, то есть у мамы моей, в добавленных оказалась песня Pressure — ее добавила я. Это трек с их первого альбома 2005 года, который называется All We Know Is Falling. Это произошло, наверное, в 2007 или 2008 году, когда стали появляться эти странички в социальных сетях. Я тогда была классе во втором. Потом я нашла Misery Business, Born for This — это уже второй их альбом, Riot! называется, который для меня был феноменальным.

Но по-настоящему моя любовь к Paramore возникла в 2013 году. Это был главный год моего подросткового становления — я резала руки, была в депрессии, насколько может быть в депрессии 13-летний ребенок, только что посмотревший «Американскую историю ужасов». Группа Paramore тогда распалась, и на этом альбоме воссоединилась с новым составом. И вот с их первого сингла Now я как бы заново познакомилась с Paramore.

Когда я увидела клип на эту песню, у меня пошли слезы. После этого у меня сразу залетели первый и второй альбом целиком. Я постоянно читала переводы их текстов, и они на меня очень работали. Я жила в маленьком городе, и мне очень хотелось уехать оттуда. Я думала, как только я оттуда уеду, все мои проблемы решатся. По сути, они и решились, но это было позже. И вот эти песни мне как бы говорили: «Ты обязательно уедешь из этого города. У тебя все получится — просто делай, что делаешь».

Каждую ночь, если я не спала, я устраивала «Paramore-туры». Я писала у себя в статусе «ВКонтакте»: «Прямо сейчас Paramore-тур» — и писала год, за который я смотрела все выступления Paramore. И все эти лайвы переносили меня из Кингисеппа в какое-то другое место — оно точно было где-то в Америке. И это помогало мне переживать мое детство в Кингисеппе.

Я помню, кстати, такой момент: я была в седьмом классе, это был 2014 год, и они тогда приехали в Москву выступить на каком-то лайв-фесте. Я нигде не оставляла свой номер, но я помню, как мне прямо в школе приходит СМС: «Не пропусти! Paramore выступает там-то». Я и так знала, что они пригоняют, но я до сих пор помню свою боль именно в этот момент. Приезжают Paramore, а я в седьмом классе — у меня нет денег, и Москва далеко.

Ты чему-то «научилась» у Paramore в смысле написания песен?

Скорее всего, Paramore вдохновили меня текстами. У меня есть песня «Взлетаешь» — и там точно есть «параморовские» фишки. Еще у них есть такая особенность: в конце песни обязательно нужно подвести какой-то итог. Первый раз я это услышала в песне Part II — и я вдохновилась песней «Твои руки», точнее, ее концовкой. «Пустота рассыпалась по мне» — итог песни в том, что я в любом случае остаюсь пустая.

«Однажды все мы постареем» тоже написана в духе Paramore, потому что песня про надежду, про будущее, которое мне в том возрасте для себя хотелось. В общем, ребята дали мне возможность поверить в себя в том месте, где вообще никто в себя не верит. И это был потрясающий опыт. И мне очень нравится и дальше быть с Paramore.

Я до сих пор слежу за творчеством ребят. Я была с Хейли даже в тот период, когда она решила, что Paramore все-таки распались. Она тогда начала заниматься колористикой. И я сидела на каком-то отдельном аккаунте, слушала вместе с еще 300 подписчиками про ее новую краску для волос. А потом оказалось, что Paramore вдохновлялась и Деми Ловато, и Билли Айлиш, и Оливия Родриго, которая вообще Misery Business переделала в Good 4 You. И я почувствовала, типа: «Вы реально шарите».

Я очень рада, что могу говорить о них, потому что это огромная часть моей жизни. Я мечтаю попасть на их концерты и, думаю, обязательно попаду. Обязательно сделаю фото с Хейли Уильямс — наверное, я буду вся в слезах. Я даже не вспомню ни одного слова на английском. Буду говорить: «*****, это ты!». А она не будет меня понимать.

Ты помнишь, когда написала самую первую песню?

Самую первую песню я написала в 14 лет, то есть в 2014 году. А впервые выложила трек и назвалась «гречкой» — в 2016. Это был 10 класс: моя мама постоянно работала, у нее не было времени на меня, поэтому я все время проводила на улице. Поскольку у нас не было денег, а я была дофига музыкантшей, я постоянно играла на улице — Цоя там, «Гражданскую оборону», чтобы мне побольше денег кидали всякие пьяные мужики.

Еще я общалась с разными девчонками. Мы постоянно зависали в торговом центре, и они постоянно плакали из-за парней. И мне все время хотелось девочкам сказать, что им не нужны парни, типа: «Что вы плачете? Расслабьтесь, девчонки, все ок».

И как раз для того, чтобы впечатлить какую-то девочку, я написала песню, которая называется «Будьте любимы». Я там описала ее положение, все ее проблемы и дала в конце какое-то обещание, направление, кем надо стать. То есть уже самая первая песня у меня появилась из побуждения сказать: «Да тебе не нужен этот парень! Люби себя».

Когда ты из Кингисеппа переехала в Питер?

В 17 лет, после окончания 11 класса. Там был такой прикол: сначала я очень хотела поступить в РАНХиГС на «государственное и муниципальное управление». Но в 16 лет я разочаровалась в политике, меня сломала «Молодая гвардия», и я стала писать музыку. В 11 классе я отказалась от ЕГЭ и выбрала поступать в колледж по аттестату.

Лето перед поступлением было очень сложным, потому что я на самом деле никуда не хотела поступать — у меня была музыка. Весь альбом «Звезды только ночью» уже был у меня на руках, оставалось только выбрать треки. Началась мини-популярность: какие-то левые челы из Питера постоянно писали, типа: «О, ты из Кингисеппа! Let’s go к нам, поможем записать альбом». И моей главной задачей было уехать в Питер.

Благодаря «гречке» одна девочка мне написала: «Блин, обожаю твои песни (какие-то старые еще, записанные на диктофон), пригоняй в Питер, погуляем!». Она была старше меня, ей было 19. Я приехала с ней погулять и, пока мы гуляли, сказала: «Блин, у меня такая проблема, я не знаю, куда поступать. Меня мама жестко долбит этим, она никуда не хочет меня отпускать. И я нигде не хочу учиться, я хочу заниматься только музыкой».

И она мне сказала: «Слушай, у меня есть для тебя офигенный вариант. Есть колледж на самой окраине Питера, новая профессия появилась, буквально в этом году — что-то там по коммунальным службам». Я потом везде говорила, что учусь на сантехника, но это я скорее утрировала — хотя мы там и сварку проходили, и сантехнику. Учиться там 11 месяцев надо было сразу после 11 класса. «Маме можешь сказать, что это колледж водных ресурсов, из него можно в университет пойти, потом на работу возьмут».

Я подумала: «Ну, это отлично! Для мамы прямо подойдет эта история». Говорю все это маме — и она мне почему-то верит. Быстро по чатам нахожу рандомную чувиху, чтобы с ней жить в Питере. И первым же делом, когда я приезжаю в Питер, я иду в «Ионотеку» выступать. Я впервые туда гоняла еще из Кингисеппа, очень тихо, скрываясь от мамы — мне тогда уже рассказали, что существует такое заведение. Я туда пришла, и Саша (Александр Ионов, основатель «Ионотеки» — Прим. ред.) после выступления предложил мне делать альбом совместно. Мне тогда показалось, что это был самый логичный вариант: вроде взрослый мужик, дядя какой-то, доверять можно — как-то так я думала.

Помнишь свои первые впечатления от Питера? Ты где жила?

Ой, я жила сначала, по-моему, на «Площади Ленина» — я уже забываю, как это все называется. «Что-то там Ленина». Первое впечатление — да я ****** там жить! Там рядом психбольница, я жила без денег. Потом часто меняла квартиры, потому что везде были свои проблемы какие-то. Но Питер для меня тогда ощущался просто как Нью-Йорк. Мне 17, я сбежала от мамы, по ночам я записываю свой альбом, я постоянно на вписках, постоянно где-то выступаю. У меня внезапно появилась куча андер-друзей.

Для меня это был, наверное, пик моих отношений с Петербургом, когда я прямо очень любила Питер. Мне он казался большим и неизвестным, я все думала: «Как мне пройти по всем этим улицам?». От Питера тогда были невероятные, фантастические чувства. Я помню, что хычин с сыром тогда еще везде продавался — короче, времена были другие.

Треклист «Звезды только ночью» составлял Ионов?

Если честно, Саша не принимал какого-то большого участия в работе над этим альбомом. Точнее, он принял колоссальное участие, но одновременно с этим не принял почти никакого. И все песни я сама отбирала по принципу «что понравилось моим друзьям больше всего». Я уже выкладывала диктофонные записи «ВКонтакте» — поэтому просто смотрела, какие треки были самые прослушиваемые, и добавляла их на альбом.

Дело было так: мы сидели в «Ионотеке» по ночам и придумывали партии — там были барабанщик, Саша и я. Я говорила барабанщику: «Играй ту-ру-ту-ру-ту». А Саша был вместо переводчика и как-то ему по-своему объяснял: «Ну это она хочет, как у этих…». Это был такой прикольный процесс, очень интересный. Причем этот барабанщик — он и записывал этот альбом полностью, и сводил его полностью. Я тогда вообще не понимала, как это работает. Я думала: «А что такое сведение? Зачем оно нужно?».

Весь мой голос мы записали за один тейк — я впервые в жизни стояла у микрофона. И я помню, что мы записались, и мне Саша сказал: «Все, не думай об этом. Тебе не надо прикасаться к этому материалу». Я думаю: «Ну, ладно». А мне страшно. Знаешь, как мне было страшно? Выйдет альбом, там мой голос — я уверена была, что это ужасно.

И Саша на самом деле приложил огромные усилия. Он очень сильно повлиял на то, как звучит этот альбом, потому что он мне не давал возможности послушать этот материал. Прикинь? Я слушала альбом, когда он был уже готов, и я просто плакала. Я хотела умереть. Мне казалось, что это конец моей жизни, что я реально чмо. Особенно сильно мне так казалось, когда я слушала «Люби меня, люби».

Я помню это непопадание в ноту. И я, конечно, вносила какие-то правки, но они не были конструктивными, потому что это была моя первая запись. Сейчас-то я, понятное дело, расписала бы там. Но, может быть, это и хорошо: Саше было *****, я ничего не понимала, барабанщик тоже был не то чтобы хороший музыкант, там это слышно. И получился настоящий андер. А я плакала, потому что я хотела как у Деми Ловато.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Мне кажется, первый альбом тем и крутой — он настолько поколенческий, что вообще не твой. Хотя для большинства это и есть, наверное, то, как ты звучишь.

Да, просто прикольно, что Саше на тот момент было лет 46, а мне 17. И очень забавно, что этот взрослый дядя, со своим большим опытом, реально проникся мной. Он же из Америки. А я так хотела в Америку. Но оказалось, что он не такой американец — он увидел русскую девочку Настю Иванову и решил, типа: «О, она такая бомжиха, круто!».

Ему действительно удалось очень круто описать меня. Я сейчас слушаю эту музыку, вспоминаю те годы — и это прямо я. Хотя там получилось, как получилось. И побоку, что в «Однажды все мы постареем» я хотела сделать, как Coldplay. Всем было все равно. Но Саша увидел меня особенной, смог эту мою особенность передать — это очень круто.

Есть ощущение, что после релиза альбома и этой внезапной популярности тебе было очень дискомфортно. Ты как будто ушла в отрицание себя. Было такое?

Так и было, да, и это было очень травматично. Я не хотела так. Мне нравилось постепенное развитие. Я представляла, что я шаг за шагом буду постепенно идти к тому, чего я хочу. В итоге оно так и получилось — я постепенно шла к своему последнему альбому, который меня полностью удовлетворяет по музыке. Какой-то такой я бы ее и хотела видеть в том возрасте. Но к такой популярности я 100 процентов была не готова. Да я до сих пор к этому не готова — мне странно было даже, что ты мне написал.

У тебя тогда еще была какая-то волна ужасных интервью. Я особенно хорошо помню одно на канале «Нежный редактор», где Мингалимова говорит: «Не могу не спросить — ты девственница? А с мальчиком ты встречалась?»

Да-да, про мою девственность она спросила. Я думала: «Это же мама моя посмотрит». Сейчас я еще более-менее могу что-то ответить, я смелее стала. Но в 17 лет спрашивать, девственница я или нет? Причем ответ «нет» означал бы, что я шлюха, а если «да» — то я тогда простушка какая-то. Меня это вообще убило тогда. Это был такой кринж. И вообще все было вот такое: я от любой реакции, от любого вопроса в шоке была.

Я тогда была совсем не готова. У меня не было ни хороших отношений с мамой, ни друзей рядом, никого. Рядом со мной не было взрослых адекватных людей. Потому что Саша Ионов — не совсем адекватный человек. И советы его были необдуманными.

Это какие, например?

Например, у меня хотели взять интервью на каком-то крутом радио, где меня знают, а он меня посылал на какое-нибудь «Эхо Москвы». Вообще Саша был моим менеджером, но он сам не понимал, что такое менеджмент. Я выступала на фестивале «Боль» за 10 тысяч рублей. А я была хедлайнером. Причем он не обманывал меня. Саша настоящий — он просто сам был наивный, как ребенок. Он вообще не понимал, что происходит.

В этом был свой прикол, и это в каком-то смысле было очень круто. Но так не могло продолжаться долго. У меня уже появились какие-то свои хотелки, стало поступать много разных предложений. Больше всего на меня тогда повлияло наше общение с Кириллом Бледным. Он мне реально открыл глаза на то, что я упускала. И его менеджмент, Люба Чиркова, очень сильно меня поддержали, когда я расходилась с Сашей.

Переместимся в 2018 год — что ты делала, где была?

Я была в ****. Это просто полет в небеса. Представь, я в свой день рождения фоткаюсь для Esquire. А тогда же еще не была популярна концепция «я выгляжу, как я хочу», «принимайте себя такими, какие вы есть» и все такое. Они меня, девчонку-пацанку, начинают красить, укладывают мне волосы — мне стремно. Я даже не знала, что за Esquire, что за «Афиша». Я вообще не шарила. В Кингисеппе такого не было.

Меня там постоянно одевали как куклу, фотографировали. И у меня сложилось впечатление, что так должно быть всегда — что я должна быть суперженственной. Короче, у меня начались большие проблемы с внешностью.

Это мы подходим к истории с Земфирой*?

Это плавный переход, да. Тогда же был великий год — мы принимали Чемпионат мира по футболу. А на фестивале к нему должна была выступать Земфира*. И мне названивали организаторы и убеждали меня, что я должна быть у нее на разогреве. Маятник начал раскачиваться — я думаю, что ее кто-то пытался убедить в том же самом. А я вообще не понимала, кто она такая, какое влияние она оказала на музыку в России и все такое.

Я просто была в шоке. И я очень хотела дружить. Но дружить у меня ни с кем не получалось. Было очень много выступлений и много алкоголя — у меня с огромной скоростью развивалась алкогольная зависимость. А потом Земфира* меня обосрала. С этого момента 2018 год для меня размывается: я удалила соцсети, каждый день смотрю эти видосы, где какие-то мужики обсуждают мою внешность, между «трахнуть» и «убить» выбирают «убить». Каким-то образом я тогда записала еще EP-шку и еще альбом.

С этого момента меня 18-летнюю начали постоянно сравнивать с Земфирой*. Мне говорили: «У тебя не такой уровень». И я стала думать, что это правда: что мне нужны лучше тексты, лучше музыка. Я стала сражаться с невидимым врагом, которого нельзя победить, и которого, что самое главное, не надо побеждать. Вот тогда у меня полетела психика. Я на всех интервью могла быть только с жестким, «свадебным» макияжем.

«Недокасаемость» и «Мы будто персонажи» — это, как тебе кажется, продолжение первого альбома или уже какой-то принципиально другой материал?

Я эти альбомы и это время воспринимаю отдельно. «Недокасаемость» вообще очень странная получилась. Я думала, что я такая крутая, что я делаю электронику. Но это было так странно. Я в «Анимешницу» вообще звук голубя добавила. Так что я даже не обращаю внимания на этот релиз. А вот «Мы будто персонажи» я уже прямо сама занималась.

Тогда распалась группа «Валентин Стрыкало», и музыканты оттуда, гитарист и басист, играли на моем альбоме. Мы неделю стояли на репточке, я им говорила опять: «Ты-ды-дын, ту-ду-дун». За неделю мы это записали, потом весь этот материал сводился — но теперь уже под моим четким руководством. После Саши я уже не могла упустить контроль. Там был ******** сведенщик. Я ему говорила: «Делай хуже. Делай хуже».

И получилось круто вообще. Вот этот альбом я реально обожаю — весь, целиком. Он для меня как одна длинная песня. Это все было какой-то маленькой революцией. Но «Твои руки», наверное, для меня лидирует среди всех треков там. Я на самом деле через эту песню выучила важный урок: «Тем, кто хочет бросить нас, мы не вправе запрещать». Я сама залечила свои раны этой песней и полностью передала, мне кажется, этот вайб.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Я думаю, что знаю ответ, но все равно спрошу. «Школа для дураков» — это спонтанное название или сознательная отсылка к Саше Соколову?

Мне бы хотелось сказать, что я очень умная и начитанная, но нет. Я потом уже это все посмотрела, прочитала краткое содержание. Но я круто попала — может быть, кто-то правда думал: «Блин, она такая умная, такие отсылки делает». Это клевое совпадение.

2019 год настает — что происходит?

Это вообще параллельная вселенная. Я думала: «Я сейчас напишу такой трек, чтобы эта Земфира* все услышала». И у меня пошла какая-то жуткая графомания. Тогда же у меня уже был год употребления алкоголя. Для меня это важно отслеживать, потому что сейчас я трезвая. Я очень много пила, и сознание было всегда спутано. У меня были первые отношения, это тоже было важно. Все было сложно. Отменился большой тур. Но, несмотря на все это, мне, например, удалось написать такую песню, как «Гранжстайл». Получилось найти чувака, с которым мы сделали этот трек — это Толя (Анатолий Симонов, музыкальный продюсер — Прим. ред.), тоже важный чел для моей музыки.

Мы с Любой сняли клип на «Гранжстайл» — там были андер, Питер, мои отношения с мамой. То есть я начала рассказывать о себе больше. «Здесь были» получилась песня.

Тебя устраивает, что это сейчас песня для выпускных?

Да. Я так и хотела. Самое приятное, что это одна из немногих работ, с которыми у меня все случилось ровно так, как я хотела. Мы говорили про «Школу для дураков» — я всегда на концертах перед ней кричу: «Поднимайте руки, кто ненавидит школу!» «А теперь поднимают те, кто любит!» — и играю «Здесь были». Это такие противоположные песни.

Хотя для меня это стеб был — я ненавижу свою школу, не ходила на выпускные. А теперь на каждом выпускном в Кингисеппе, откуда я родом, поют эту песню. Рядом с учителями, которые меня всю жизнь жестко хейтили. И это при том, что я сейчас «запрещенная».

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

У тебя есть ощущение, что ты «прошлая» острее чувствовала мир вокруг себя?

Ты не поверишь, но я ни разу не изменилась. Я точно так же восприимчива, я такая же ранимая, эмоциональная. Это не убрать — я такой человек. Но у той «девчонки» была одна ключевая фишка: она почему-то верила в себя. Что бы мне ни говорили мои одноклассники или мама, я почему-то была уверена, что все получится. Хотя у меня была только куча неудач, у меня вообще не было денег. Ничего не должно было случиться, но случилось, потому что я только об этом и думала. А сейчас я очень сомневаюсь в себе. У меня не получается себе честно сказать: «Я этого хочу, и так будет. А почему нет?».

Следующий альбом — «Из доброго в злое». О чем он был для тебя?

Мне так хотелось душу свою раскрыть. У меня начались панические атаки — это был год панических атак. Мне постоянно было страшно, я даже в истории выходила со слезами, типа: «Люди, помогите! Что мне делать?»

Я постоянно ходила по неврологам. И в таких эмоциях я и занималась этим альбомом — это было состояние бесконечного страха.

Но альбом получился искренний. Мне еще захотелось такого teenage звучания. Может быть, я переживала «кризис 20-ти лет».

То есть я не могла отойти от Диснея вообще никак. Как бы я ни старалась, у меня в башке все равно зависла эта музыка. Я вот смотрела ваш подкаст с Колей, и ты был абсолютно прав, когда объяснял эту мою концепцию. Я думала, что это такой угар, и все это выкупят. Никто не выкупил. До сих пор никто не понимает, что это угар. И меня очень согрело, что хоть кто-то это понял. А то я как дура хожу все время: «Деми Ловато, Деми Ловато».

И вот на этом альбоме был очень крутой «Гранжстайл, Ч. 2». Мы хотели сделать такую рапсодию. Там все взято из Диснея, из «Ла-ла-лэнда», много отсылок к разным песням.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

А свое знакомство с этой музыкой ты помнишь?

Camp Rock. Это был культовый фильм для всех детей того времени. Я посмотрела Camp Rock, там была красивая Деми Ловато, и я подумала: «Все!». Я влюбилась в нее. До этого у меня была Гермиона Грейнджер, но Деми Ловато ее сместила жестко и очень быстро.

В Camp Rock все еще занимались музыкой, и я думала: «Я же тоже хочу заниматься музыкой!». И получилось так, что канал «Дисней» реально воплотил мои мечты. У меня действительно случилась та «американская мечта», за которой я там смотрела.

В сознательном возрасте Camp Rock пересматривала?

Конечно, я его наизусть знаю. Мне очень нравится вся эта наивность, надежда. При том я знаю реальную историю Деми Ловато, что в тот момент с ней происходило. Как она резала руки, булимией страдала. У нее началась жесткая наркомания, которая привела к передозировке в 26. Весь этот «Дисней» — это чернота, которая потом уже открылась. Но я до сих пор все это вижу детскими глазами, как когда я первый раз смотрела.

Ты довольно часто в песнях упоминаешь ситуации из детства, какие-то конфликтные моменты, связанные с мамой в том числе. Она это как воспринимает?

Моей маме вообще тяжело слушать мое творчество, потому что она понимает, к чему идут отсылки. Чаще всего, да, это что-то про мое детство. Я бы очень хотела поделиться этим опытом, рассказать какие-то такие тяжелые истории сейчас, потому что через них многие проходят. И девушки, и парни. Мне кажется, у всех дома был какой-то трэш. Но я пока не могу так сделать. И я сейчас в принципе не знаю, каково моей маме.

Мы с ней уже полгода не общаемся. Она очень эмоционально реагирует на все, что я рассказываю. И она очень закрытый человек. Она постоянно уходит, убегает от меня. Когда она видит какое-то проявление меня, она убегает. И у нас с ней происходят такие постоянные догонялки. У меня в следующем альбоме очень много про маму.

Ты говорила, что 2021 год был особенно важным — почему?

У меня случилось первое расставание. Не то, что первое «серьезное» расставание — оно было первое в жизни вообще. Мне кажется, для каждого человека это что-то особенное. Мы скрывали наши отношения, я до сих пор не могу упоминать, с кем они были. Но после того, как мы расстались, у меня наконец-то случилось принятие себя. А еще мне захотелось отомстить.

Отомстить «Нашему радио». В 2019 году они отказались меня брать на «Нашествие», потому что моя музыка была «уже не актуальна». И я решила выпустить тупорылый альбом с тупорылой музыкой и на тупорылом языке, чтобы его ставили на «Нашем радио». Я не знаю, зачем мне это надо было — видимо, настолько обида накопилась.

И я этого добилась. Я сходила зачем-то на «Наше радио». Это, естественно, никак не повлияло на мою популярность, никак меня не продвинуло — это был старперский материал. Еще я тогда очень похудела.

Это мы про альбом «Не за что» говорим?

Да, про него. Ты еще прикинь: я сделала дерьмо, по собственному мнению, а оказалось, что этот альбом прямо послушали, он для кого-то стал даже типа культовым. Хотя я его написала, когда еще была в отношениях. То есть я просто придумывала все эти истории. Я рассталась, когда он вышел. И потом думала: «Ничего себе я попала». Но, конечно же, я попала: я там пишу базу, которую все испытывали. Хотя в «Это убило меня» есть мои чувства. А вот во всех остальных песнях реальных переживаний не было.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

В 2021 году у тебя был какой-то «мистический» концерт в Краснодаре?

В Анапе! Он был правда супермистический. Меня позвали на какую-то личную «маевку». И меня там вообще никто не знал. Только песню «Люби меня, люби». Но я кайфовала: я играла для них как бы в первый раз, и все меня поняли, и я всех поняла. Я помню, что этот вечер ощущался как такой андеграундный: тебя никто не знает, ты выступаешь на фестивале и все слушают твои песни. Я давно такого не чувствовала.

У тебя сегодня ностальгии по Питеру не возникает? Понятно, что в сегодняшний Петербург тебе может и не хочется ехать, но в тот прежний — наверняка же да?

У меня скорее вернулось желание прогуляться по Нью-Йорку. По каким-то европейским городам, по Японии. Тем более, я сейчас очень глубоко занимаюсь собой. Для меня важно жить сегодняшним днем, смотреть в будущее. Поэтому не знаю. Скорее нет.

В 2021 году у тебя еще вышел «настоящий» альбом — «Закат Диснея».

Ой, это такие чувства. Я уже говорила, что рассталась, но я не успела сказать, что наши отношения в принципе строились на любви к «Диснею». Так бывает. А потом мы расстались — и поэтому я написала «Закат Диснея». И вот все песни на этом альбоме были про меня и про нас.

В конце этого альбома я делаю прямую отсылку на «Дисней» — в песне «Сама» аранжировка почти полностью взята из Camp Rock. Я тебе могу потом прислать песню, и ты скорее всего скажешь: «Ой, ты прямо ********!». Мне хотелось сделать такую отсылку, потому что этой песней заканчивался первый Camp Rock, и она была, грубо говоря, о том, что «все когда-то заканчивается, но это хорошо». И с нашими отношениями так же.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Идем дальше — «Песни для девочек», 2023 год.

Почему-то мне было очень важно выпустить два альбома подряд — в 2023 должны были выйти «Песни для девочек» и «Русская тоска», но не получилось. Сначала «Песни для девочек» мне казались такой проходной работой. Весь этот материал был записан в Армении, потому что в Тбилиси очень трудно записаться. Я поехала туда с настроем все сделать «быстренько». У меня в принципе тогда уже были какие-то готовые аранжировки, я сама придумывала «рыбу», структуру песен, какие-то гитарные штуки готовила. И сейчас мне кажется, что альбом получился очень крутой. Реально «песни для девочек».

Никаких особых предпосылок у этой записи не было: у меня были уже вторые отношения, я переехала в Тбилиси. Но я сходила с ума. Не знаю, что со мной было, но я тогда побрилась налысо. Я думала, что у меня бешенство, и ставила себе уколы от бешенства. Я вообще мнительная очень, и у меня с этой мнительностью башка летела. Потом я подумала, что у меня аппендицит, и перед Новым годом легла в больницу. Это было, естественно, обычное отравление. Кота потом тоже нашли, он не был бешеный.

И вот я, короче, лысая, полетела в Армению. В тот период у меня вообще не было денег, они все уходили на музыку. Поэтому я попросила: «Ребята, подскажите, куда вписаться?». И меня подселяют к какому-то чуваку, которого зовут дядя Ваня. Я приезжаю, и мы с ним сидим: я и дядя Ваня. И он до меня докапывался постоянно. Он трогал меня, он приставал ко мне. Ты понимаешь? Я ухожу, записываю «Песни для девочек», прихожу домой в эту хату. Это первый этаж, там еще живет какой-то китаец Леха, который ждет визу в Казахстан. Он разводил собак для боев где-то в Дагестане.

И вот я сижу лысая, общаюсь с Лехой. Потом врывается этот дядя Ваня, опять напивается, я с него ору жестко. Я вообще не понимала, что происходит с моей жизнью. Сначала дядя Ваня просто ко мне клеился, а потом меня захарассили впервые в жизни. Он постоянно такой: «А у тебя есть мальчик? Мы сейчас будем заниматься сексом».

Я оттуда убегала в эти моменты со всей силы. И вот на таких эмоциях я записывала «Песни для девочек». Я прибегала, говорила: «Алишер (сессионный гитарист Гречки — Прим. ред.), *****!». Так что, да, если в этих песнях вы услышите резкость какую-то, жесткие соляки — это не специально, это дядя Ваня.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Последний альбом — «Русская тоска». Как ты писала его?

Я была в запое. У меня не собрались концерты, ничего не собралось. Тогда же ко мне приехала мама, на один день. Вечером этого дня мы посрались, она купила обратный билет и улетела. Вот с этого момента мы и не общаемся. И я решила менять жизнь.

Все аранжировки мне на расстоянии сделал Игорь Нарбеков — мы с ним поработали как-то над «Закатом Диснея», и мне очень понравилось. Он очень профессиональный человек, и он чувствует меня как человека. Я ему кидаю демку — и он ее переделывает точно так, как мне надо. Мне даже особо не приходилось ему давать какие-то правки. Голос я записывала то в Тбилиси, то в Алматы, сводила тоже с чуваком в Тбилиси. Но это долго было. Я долго думала, с кем я буду работать. Ушло много времени и денег.

Часть статьи не может быть отображена, пожалуйста, откройте полную версию статьи.

Сейчас у меня эмоциональные качели с этим альбомом. С одной стороны, я именно о таком звучании очень долго мечтала. Я всегда так хотела, и оно сделано идеально. В большинстве песен получилось хорошо спеть. У меня была целая концепция альбома, и даже концепция такой специальной презентации на «Яндекс Музыке», где я говорю какие-то вещи перед каждой песней. Мне хотелось сделать этот релиз особенным.

С другой стороны, это настолько идеальная работа, что меня от нее тошнит. Я так долго над ней работала, что, когда альбом вышел, я даже не стала его продвигать. Мне просто не хотелось. А сейчас я уже раздупляюсь и думаю: «Такие ******** песни, а о них никто не знает даже». Типа, они правда круто сделаны и достойны прослушивания.

Ты чувствуешь себя недооцененной? С 2017 года у тебя вышла куча альбомов, но про тебя сейчас даже составляя всякие топы «женских» релизов не вспоминают.

Мне кажется, я всегда жила музыкой и при этом всегда отказывалась от социальных сетей, от продвижения альбомов с помощью внешности своей и так далее. И все мои интервью получались какими-то неискренними. Допустим, у меня было большое интервью у Букера на VSRap — я там была ненастоящая. Я просто очень боялась. Мне надо было выглядеть хорошо, и я поэтому не открылась, как, допустим, сейчас, пока мы говорим.

Я уверена, что сейчас я уже более спокойная, потому что появилась уверенность в себе. А тогда мне было просто очень трудно рассказать, о чем я думаю. Я недавно посмотрела интервью Арианы Лолаевой — она мне показалась очень близкой. Я как будто со своей подругой поговорила. У меня точно такие же мысли на многие темы, касательно и феминизма, и жизни «там и сям». Но она так это красиво говорит, что, смотря ее интервью, я думаю: «Сколько мне еще надо прочитать книг, чтобы так разговаривать?».

Я вроде бы очень много разной информации узнаю, я читаю книги, смотрю какие-то социальные документалки, но мне все равно очень трудно выражать себя. И я думаю, что и по этой причине про мои песни меньше знают — я боюсь говорить. В этом плане, да, я чувствую себя недооцененной. Но я надеюсь, что когда-нибудь все это услышат.

Мне кажется, проблема еще и в том, что от артиста требуют «уметь говорить». Ты же на самом деле общаешься с аудиторией — у тебя есть кружки в телеге, ты там можешь пять минут показывать, как у тебя танцевать под свою песню не получается. Это такое общение в формате прямых эфиров Doja Cat — когда есть харизма человека, а все остальное не имеет значения. Но у нас до сих пор не так.

Да, это правда. Мне в таком формате намного проще показывать себя. Если честно, я давно уже понимаю, что в душе я блогер. Я тиктокер. У меня очень много концепций каких-то шуток, видео смешных. А по поводу того, что у нас такой формат не понимают — мне кажется, это временно. Мне кажется, меня не понимают, пока я не популярна. Если бы я снова стала популярна и имела бы какой-то вес, все бы сразу стали «шарить».

Ты недавно выкладывала сниппеты к новому альбому — там в какой-то из песен снова звучит «люби меня, люби», только теперь обращенное к маме. Про ситуацию с мамой все понятно, но мне интересно, как ты к этой песне вернулась — я думал, что она настолько тебе надоела, что к этому материалу уже назад дороги нет.

А это все мой любимый Казахстан. Я сейчас живу в Тбилиси, и в Тбилиси я никто — я чмо ходячее. А в Казахстане я была звездой. «Это же она! Гречка, которая поет “Люби меня, люби”». И вот там я вспомнила, какое значение имеет для меня эта песня. К маме она привязалась, потому что в Казахстане есть проблема, мне рассказывали знакомые: там очень сильно стыдят детей за любое проявление себя. Постоянно говорят: «Нам стыдно», «Мне стыдно за тебя».

И вот эта песня — это как бы обращение от меня к маме, но я и представляла себя казашкой при этом. Эта песня будет называться «Для алматинцев». Потому что ребята там очень часто мне о такой проблеме говорили, и слова в песне совпадают с их словами. Я подумала, что хотя бы так мамино сердце же должно расположиться. И это для них.

Последний вопрос — есть ли у тебя какое-то главное воспоминание, впечатление или поворотный момент в жизни, на который ты периодически оглядываешься?

Первая мысль — один момент на фестивале «Боль». Это было в 2018 году, и мы тогда крепко дружили с Монеточкой*, у нее только вышел альбом. На «Боли» мы общались, это все снимала «Сторона» — был такой видеоблог, если помнишь. Там частично это показано, но не целиком, потому что дальше я очень жестко напилась. Я даже не знаю, как это описать: очень страшно. И вот тогда я поняла, что я не в порядке.

Я стояла на сцене — и не понимала, что я стою на сцене. Я как робот просто пела эти песни. Мне не хотелось там быть. Это единственный раз, когда я себя так чувствовала за всю мою карьеру. Я вытащила Лизу из толпы — это еще успели снять, можно найти. А там была очень высокая сцена. И вот, я начала прощаться со всеми, и я не помнила, но я спиной упала пьяная со сцены. Я не чувствовала боли, но это мне дало какую-то эмоцию.

С этого момента я начала плакать. То есть я истерически ревела. Я кричала, что я хочу умереть, что я не нужна своей маме. Я впервые после своего переезда ощутила, что я все это время жила как бы на одном дыхании и не могла выдохнуть. И меня в этот момент эмоционально сдвинуло. Это все увидела Лиза: ее это очень испугало. Нам нужно было ехать обратно в Питер на «Сапсане» — и я всю дорогу плакала, безостановочно. И в такси из «Сапсана» тоже.

Я помню, что я физически не могла перестать плакать. Со мной ни разу такого не происходило — это до сих пор единственный такой момент. Я приехала домой, вытерла слезы и лежала опустошенная. Тогда я решила, что пора что-то менять. Это был такой ключевой момент, когда я пошла к психологу, который мне не помог. А добила меня Земфира*. Но этот момент все равно был важным — я поняла, что нужно что-то менять.

Беседовал Егор Спесивцев

* Минюст РФ признал Земфиру Рамазанову  иностранным агентом

**Минюст РФ признал Елизавету Гырдымову (Монеточку) иностранным агентом