Алексей Сальников «Телепаты». Рассказ из сборника

Телепаты

Что-то находит на Сергея Николаевича в один из осенних дней: инфантилизмом ли его накрывает, ностальгией ли, или просто хандра, — но целый месяц он после работы смотрит всякие фильмы и сериалы советских времен. В интернете полно этого добра. В основном он погружается в контент, что теперь называется 12+, или даже 6+. Сначала освежает в памяти то, что нравилось в детстве, всякие там «Новогодние приключения Маши и Вити», «Гостью из будущего», по другой детской киноклассике проходится. Читает комментарии под каждой видеозаписью. Там всегда есть такие: «Как же я хочу в Советский Союз!», «Да! Раньше умели снимать! Не то что нынешнее говно!» Сергею Николаевичу просто любопытно читать, что люди думают о фильмах. Сам он не понимает, что чувствует при просмотре, много всего разного он ощущает, но не восторг точно. Одно его забавляет: когда он последний раз смотрел все это, то ассоциировал и сравнивал себя с мальчиками и девочками, а теперь со всякими мужчинами на комедийных ролях. 

Но тут приходит зима, и, значит, наступает время идти к брату на день рождения. Буквально перед самым выходом Сергей Николаевич цапается с женой. Точнее, он повышает на нее голос, чувствуя раздражение вовсе не к жене, а к чему-то абстрактному; она не остается в долгу, и все это из-за того, что тратить вечер выходного дня на посиделки в гостях никто из них не хочет. Они едут в такси и молчат, а подарок — сервиз в коробке — лежит между ними, тоже молчит, но такое чувство, что безмолвствует не в силу неодушевленности, а тоже как будто злой. Водитель такси не разделяет мрачного настроя супругов и вовсю слушает какую-то рэпчину, вроде бы русскую, но разобрать можно только отдельные слова, типа «детка», «сука», «шпилить». Сергей Николаевич то и дело видит глаза водителя в зеркале заднего вида, и эти глаза говорят: «И что вы мне сделаете, дорогие супруги? Я уже вожу в экономе. До рикш меня уже не понизят. Рикши у нас не водятся». 

Но у брата дома уже полно родственников и настроение царит совсем другое, так что трудно не поддаться всей этой суете, да и не хочется ронять лицо семьи перед другими людьми, так что Сергей Николаевич сначала изображает приподнятое настроение, а затем оно у него на самом деле улучшается. Так и жена, похоже, оттаивает, пока возится с кошками брата и с его младшими детьми. 

Затем посиделки, несколько выходов на балкон покурить, и запросто проходит два с половиной часа, и уходить никуда не хочется, да никто и не просит. Наоборот, все разбиваются на несколько болтающих компаний. Брат включает музыку на ноутбуке. 

— Так все и не заведете колонку? — интересуется жена.

Брат отмахивается от нее, будто она сказала какую-то ересь, при этом восклицает:

— Да ну в баню! Хватит с нас и телефонов, которые слушают постоянно! Три дня назад буквально меня Гришка позвал в пельменную «Старый дед». Я думаю, что лучше домой пойду, ну и пошел. На следующее утро уведомление: «Как вам „Старый дед?“» Хотя я даже близко там не был! Не! На фиг — на фиг!

Многие кивают, даже Сергей Николаевич. Совсем недавно купил банку газировки в киоске и тут же получил рекламу этого напитка прямиком на электронную почту, там ему предлагали закупиться оптом. 

— То ли дело раньше, — осторожно вступает Вова — друг брата еще со времен школы. — Я недавно «Подкидыша» пересматривал, так там все бесконтрольно. Девочка шарашится по Москве, а там ни камер, ни хрена. На пацана лет десяти скинули мелкую, он ее и прозевал, и весь фильм носится по городу, ее ищет, и ему в голову не приходит, что не он виноват, а мать, у которой хватило ума доверить ему следить за малолетней сестрой. Как все поменялось!

— «Подкидыш», это ведь откуда «Муля, не нервируй меня»? — спрашивает брат.

— Ну да, — подтверждает Вова. — Там еще юная черепаха Тортилла играет. Она, кстати, и сценарий написала напополам с Агнией Барто.

Сергей Николаевич тоже пересматривал «Подкидыша» во время своего ностальгического киномарафона и загрустил от того, что раньше Раневская ему нравилась, а в фильме он увидел только актерскую игру и клоунаду. Собственно, только сама девочка, что там играла, вела себя естественно, что и было интересно. 

— Классика… — говорит брат.

— Да какая классика? — слегка возмущается Вова и почему-то коротко поглядывает на Сергея Николаевича, в его взоре Сергею Николаевичу мерещится проницательность телепата. — Сейчас этой классики полон интернет, когда дети всяко дуркуют, как хотят, потому что объектив не второй раз в жизни видят. Вот и вся классика. 

— Да, но все-таки… — возражает брат. — Как-то все было качественнее, что ли. Не зря худсоветы существовали. Все же была предварительная оценка того, на что деньги давать. 

— Ну, не знаю! — восклицает Вова и невероятным образом говорит то, о чем Сергей Николаевич иногда раздумывал, но не обращал это в словесную форму. — Взять, к примеру, «Незнайку с нашего двора»! Кто на это деньги выделил? На фига? Кому сдалась эта *******? Я уже взрослый не могу сказать, что там происходит. Или наша «Красная шапочка», или как ее там? По факту — это просто шляпа какая-то, а не фильм. Только песни там хорошие. Ну, так только песни там и есть. Что там творится, я тоже никогда понять не мог и до сих пор не могу. Просто какой-то сюр. И это еще классика! То, что помнят! А если по интернету порыться ради любопытства, так там полный шлак лежит. Про какие-то топинабуры, какие-то токарные станки, которые пенсионер изобретает, а мошенники хотят у него отжать чертежи. 

— А… — пытается перебить брат.

— И это еще адекватные фильмы, — пересиливает его Вова, повысив голос. — Без нездоровой фигни. 

— Да не было там нездоровой фигни! — тоже повышает голос брат. — Что ты несешь вообще?

— Навскидку не скажу, но нездоровых заморочек режиссеров в этих фильмах полно.

— Ну например?

— Да полно! 

— Да где? Скажи!

— Ну обнаженка эта, которая ни к селу ни к городу! — говорит Вова. — Помню, в начальной школе первого сентября водили на киносеанс каждый год.

— Ну и? — не понимает брат. 

— Ну так там, что не фильм, так обязательно какого-то пацана раздевают и моют, хотя это и не особенно надо было! Разве не помнишь?

Брат закатывает глаза, будто пытается разглядеть воспоминания в своей голове.

— Не помню, — говорит он наконец. 

— Я тоже не все помню, но то, что в начале третьего класса нас на «Белого пуделя» повели и там в самом начале пацан купается, — это я запомнил. И он вполне мог быть в труханах, от этого фильм бы много не потерял. И девочки наши такие: «Хихихи».

— Ооооой, — раздраженно тянет жена Сергея Николаевича. — Какие нежности! Ты к психотерапевту по этому поводу не ходишь, Владимир? 

— Не хожу, — говорит Владимир, — но согласись — неприятно. 

— Да абсолютно равнодушно я к этому отношусь, — отвечает жена. — Тем более, если разобраться, на десять секунд купания мальчика в каком-нибудь кино приходятся кучи девочек, которые вообще почти полуголые по кино бегают. Можно подумать, вы не хихикали. 

— Над чем? — слегка хмурится Вова.

— Ну, там героини трусами сверкают, потому что все поголовно в сарафанах с подолом до пупа. До сих пор смотреть всю эту чушь не могу. Сейчас купальники скромнее, чем тогдашние платья. Как все перевернулось в пуританскую сторону! Кто бы мог подумать!

Жена брата ах подпрыгивает от нетерпения, когда заходит речь о платьях:

— Но иногда такие показывали, что я аж бредила! Есть такой фильм, про то, как школьник попадает в шахматное королевство, где власть захватили игральные карты.

— Что-то там про слезы в названии… — бормочет Вова, пытаясь вспомнить.

— Не суть! — отрезает жена брата. — Так там в конце девочка выходит в таком платье с открытыми плечами!

Она проводит указательным пальцем себе по ключицам, силясь показать, насколько были открыты плечи, принимается с жаром объяснять:

— Как в средневековье, или нет, как в семнадцатом веке, или когда там? Ну, из всяких таких балов, когда все медленно ходили по залу под музыку… Я этот фильм посмотрела, когда меня клещ укусил и я дома сидела, потому что он мне в голову вцепился и мне там выбрили на виске такую шнягу, что пришлось вообще коротко подстричься, чтобы равномерно обрасти. А там уже и школа близко была, и когда я обросла более-менее, у меня прическа была, как у этой девочки, и я прямо перед сном представляла, как было бы круто заявиться в школу в таком платье, с такой юбкой, которая бы в дверь класса с трудом пролезала. 

Она вздыхает:

— Господи, такая дурь в голову лезла иногда, сама удивляюсь. Ведь так хотелось это платье, что уснуть не могла, до того сердце билось. А сейчас ничего так не хочется, чтобы до такого сердечного стука…

— В этом фильме, кстати, девочка мальчиком притворялась, но это хоть как-то сюжетно обосновано… — влезает Вова.

— Так это всегда сюжетом обосновывается, — говорит брат Сергея Николаевича. — «Черная стрела», «Гек Финн», никогда это не просто так, Владимир. 

Вова почему-то пригорюнивается и грустно произносит:

— Ладно музыка, ладно песни, ладно платья и топинамбуры со станками. А кто-нибудь может объяснить, к чему «Синюю птицу» крутили? К чему ее сняли? Что это было? Просто назидательное уныние, невыносимое от начала до конца. С первых кадров хочется повеситься. 

Сергей Николаевич задавался этим же вопросом, и ему кажется, что он знает ответ.

—  А, по-моему, все совместные проекты такие, — говорит он, и все, как будто даже вздрогнув, смотрят на него, поэтому нужно пояснить. — Что «Мама» эта, которую куча стран снимала, а выхлоп — одна только песня в финале. Что «Синяя птица».

— А «Сказка странствий» как же? Вроде норм фильм, — добродушно поддевает Вова.

— Он же советский.

— Ни фига.

Гости брата, Сергей Николаевич и его жена лезут в телефоны. Только Вова сидит и улыбается с видом победителя. 

— Вот блин! — восклицает Сергей Николаевич. — Не знал. Но опять же, половину фильма, если не больше, Шнитке делает своей музыкой. Финал так вообще. 

— Так я об этом и говорю, — приложив обе руки к сердцу, почти кричит Вова. — Лучше не возвращаться к тому, что полюбилось в детстве. «Гостья из будущего» тоже без песни в конце — так себе сериальчик. «Красная шапка» без песен — пшик. А если учесть, что там эти песни пела вообще Рождественская, которой вроде и в кадре-то нет — получается как-то нечестно. Вообще довольно часто в этом ретро играет один, озвучивает второй, поет третий. Как Арамис в мушкетерах. Как в «Расмусе-бродяге» Альберт Филозов голосом Олега Даля разговаривает.

Вова спохватывается:

— Вот, кстати, чокнутый момент в советском кино именно оттуда имеется. Из «Расмуса». Это просто тупо не нужно было, но сняли. Не знаю уж, как они творческую задачу актерам объяснили и необходимость того, что они будут снимать. Но сняли. 

Сергей Николаевич подозревает, что подразумевает Вова, и, хотя тот смотрит на него с ожиданием, Сергей Николаевич дает ему высказаться, и Вова, слегка кривясь от неловкости, говорит:

— Там сцена знакомства — ад. Там, собственно, Оскар, которого Филозов играет, просыпается с ногами Расмуса на лице. Ну, это натурально *****. Ладно бы они там родственники были в жизни, не знаю. Но они чужие люди абсолютно. Как это сделали? А главное, зачем? Тарантиновщина какая-то необъяснимая ничем. 

Подруга жены брата, все это время молчавшая, внезапно смеется и радостно сообщает:

— А я как-то наткнулась на норвежского или шведского «Расмуса» в ВК. Там этих соплей вообще нет, которые в нашем фильме. Там Оскар — натурально бомжара, такой оплывший, небритый. Да и Расмус — в натуре такой беспризорник из девяностых. И это круто. Потому что когда Оскар начинает петь — он буквально преображается… — она задумывается и вдруг выдает. — А на «Красную шапку», Вова, не гони. Они везде шняжные. То есть мультфильмы про нее, как правило, веселые, а как до кино с живыми людьми доходит — туши свет. Я ГДРовскую смотрела, так там тоже… Ну адище. Медвежонок там какой-то добавился, заяц в ростовом костюме, тоже дебильные песенки, и тоже не понять, что творится. 

— Так ты тоже подсела на старое кино? — удивляется Вова. — Интересно, что на нас нашло такое…

— Да что-то как-то… — подруга жены брата неопределенно вертит рукой. — То, что сейчас показывают, в этом жить не хочется. Понятно, что и сейчас всякие выдумки снимают, но они все какие-то тупорылые. Ну вот, взять то, что у меня дети любят. Мир с Вакандой на карте, или там с Готэмом. Это тот же наш мир, только там еще и Ваканда, и Готэм. И что? А старые эти сказочные фильмы, или которые как бы про реальность, но ведь они тоже сказочные. Никогда не существовало этих светлых школ, где всегда лето, никогда не было этих детей изобретателей, детей, которые расследовали преступления или сбегали из дома и путешествовали по всей стране в поисках матери и отца, никогда ничего этого не было, но в том, что показывали в этих фильмах, хотелось очутиться. Даже вот сейчас, ехала я в троллейбусе на работу, смотрела «В поисках необыкновенно красивой птички»…

— Не видел, — признается Вова (Сергей Николаевич смотрел, но не подает виду).

— Да это в ГДР сняли… — отмахивается подруга жены брата. — Или чешский сериал тех времен «Лето с Катей». Не знаю, почему у нас его не показывали… И вот туда прямо хочется в отпуск. Да в тот же СССР «Петрова и Васечкина» съездила бы в отпуск, потому что в таком СССР я никогда и не жила. А жила, как и многие, в декорациях «Противостояния» с рассохшимися рамами, адовыми дорогами с колеями грязи, причем даже в городе ведь это было, двориками жуткими, и сама я была жуткая.

— Да ладно! — возражает жена брата.

— А ты пересмотри школьные фотки, — уверенно советует подруга. — Наша Наталья Георгиевна, которая только из института пришла, выглядит лет на сорок, и мы вокруг нее — одна страшнее другой. Какие-то все зашуганные, одинаковые, потому что надо было прийти в нужной одежде на коллективное фото, надо было стоять, не моргать, что-то там еще…

Она не заканчивает мысль и пригорюнивается совсем, как Вова до этого. 

Чтобы ее развеселить, брат ищет в интернете музыку повеселее из того, что любит сам, но жена и ее подруга просят совсем другое, и когда доходит до песен Дорониной и Аллегровой, пригорюнивается уже сам брат и вообще уходит на кухню, откуда его приходится доставать песнями Визбора. Сергей Николаевич говорит, что на двадцать третье февраля точно подарит брату колонку, потому что она брату явно нужна. Затем все болтают о разных вещах, но на самом деле ни о чем. 

А затем уже первый час ночи и Сергей Николаевич, прихватив Вову, которому по пути, едет с женой в такси. 

— Вот чего он боится колонки? — вопрошает Вова. — Что там у него подслушивать? У всех все одинаково. Сегодня заговорили о кино, ну так полное ощущение, что я в обществе телепатов оказался. 

— Вот да, — соглашается жена Сергея Николаевича. — Особенно, когда Вера про платье заговорила. У меня тоже самое было, почти один в один. Наверное, в том же возрасте. Только с другим платьем. У меня папа в ГДР служил, я жила там…

— Да? — удивляется Вова. — Не знал!

— Теперь знаешь, — говорит жена. — Там как-то показывали фильм по телевизору, про девочку и мальчика, которые попали в волшебную страну и, так понимаю, спасали своих кошек и почему-то маленького принца. Так вот, они в какой-то момент попали в заколдованный замок, где крысы и мыши притворяются людьми. И там у злодейской девочки такие кольца были, такое платье с треуголкой, просто с ума сойти! И вот сегодня, когда Вера заговорила, мне показалось, она мысли мои прочитала, потому что я буквально бредила этим замком, этим платьем. Тоже буквально спать не могла несколько вечеров, потому что до сердечного стука доходило, как будто у меня уже тогда менопауза началась! Потом искала фильм на торрентах, так и не нашла, на ютьюбе тоже не видела. Просто не знаю, как он называется, — и все. Любопытно было бы глянуть, ради интереса, хотя подозреваю, что он что-то вроде «Незнайки с нашего двора», такая же муть. 

— Это, по-моему, «Король кошек», — говорит Вова, чуть подумав. — Но это что-то вроде «Незнайки с нашего двора» и «Синей птицы» разом. Только на перемотке смотреть. Там чистая наркомания. 

— «Кошачий принц», — поправляет Сергей Николаевич.

Жена смотрит в телефоне и радостно кричит:

— Да! Это оно! Оно! — обнимает Сергея Николаевича. — Сейчас приедем домой, будем смотреть!

Сергей Николаевич проницательно думает, что уже поздно, что, пока фильм дойдет до нужного жене момента, она уже будет спать, потому что день рождения не был безалкогольным, но все равно кивает и чувствует, как счастье внезапной находки, которое чувствует жена, передается и ему.