«Эддингтон» — паранойя, сатира, безумие или… зеркало?

Одним абзацем

Май 2020-го, США. В тихом южном Эддингтоне происходят очень странные дела. Пандемия и протесты Black Lives Matter пошатнули размеренную жизнь горожан — кто-то зациклился на конспирологии, кто-то ударился в сектантство, кто-то просто свихнулся. Те, кто подеятельнее, направляют свою энергию в личную реализацию — шериф (Хоакин Феникс) и мэр (Педро Паскаль) решили побороться за место под солнцем. Тем временем неокрепшие юные умы подхватывают лозунги из соцсетей, чтобы впечатлить друзей. Скоро будет буря.

Подробнее 

Ари Астер — визионер, один из первых представителей жанра хоррора с приставкой «пост» — продолжает красноречиво говорить на языке бессознательного, однако на этот раз он вскрывает не только личные травмы, а бередит самую свежую рану на теле западной цивилизации. «Эддингтон» — это даже не фильм, а тревожный, навязчивый сон, в котором узнаются искажённые в кривом зеркале черты реальности. 

Если в «Реинкарнации» ужас прятался в стенах идеального американского дома, а в «Солнцестоянии» — в языческих ритуалах шведской общины, то в «Эддингтоне» страх поселился в самом воздухе, в разрывах между людьми, в трещинах общества. Отныне психотерапевтический сеанс требуется целой нации. Медицинское заключение известно заранее: «острая социальная шизофрения».

Трудно поверить, но этот многослойный, размашистый, почти эпический фильм мог бы стать дебютом Астера (вместо камерной «Реинкарнации»). Правда, в первоначальном варианте сценария, написанном задолго до пандемии, самой пандемии не было, но именно она стала для Астера тем же, чем и для его героев — катализатором, обнажившим главное. 

Люди не просто могут верить или не верить в теории заговора, люди уже живут внутри них. 

Мотив проникновения паранойи в реальность делает «Эддингтон» духовным наследником «Всех страхов Бо», где личная тревога тоже материализовалась в катастрофу. В центре этого вихря — вымышленный городок Эддингтон, затерянный в пустыне. Он становится микрокосмом, миниатюрной Америкой, лабораторией, где Астер с почти садистским любопытством наблюдает за химической реакцией человеческих страхов. Воздух звенит от тревоги, как натянутая струна. 

Местный шериф Джо Кросс в исполнении Хоакина Феникса — ходячая метафора системы, задыхающейся от собственного бессилия. Его астма — не просто медицинский факт, а физическое воплощение удушья, которое испытывает человек, пытающийся вдохнуть в мире, внезапно наполнившемся невидимой угрозой и абсурдными правилами. В нём есть что-то от Энни из «Реинкарнации» — та же нарастающая клаустрофобия в пределах собственной жизни, тот же парализующий ужас перед тем, что привычные опоры рушатся.

Противопоставление ему — либеральный мэр Тед Гарсия (Педро Паскаль), одобряющий планы технокорпорации по строительству дата-центра на базе ИИ. Он — лицо холодного и бездушного прогресса, который для шерифа страшнее любой вирусной угрозы. Их противостояние — это не просто борьба за кресло мэра, это столкновение двух Америк, двух правд, двух реальностей, которые больше не могут сосуществовать на одной территории.

Вокруг этого дуэта кружится хоровод других жертв времени. Это жена шерифа (Эмма Стоун), экзистенциальная пустота которой оказывается плодородной почвой для ядовитых семян секты под предводительством харизматичного гуру (Остин Батлер). Это её мать (Дирдри О’Коннелл), бормочущая теории заговора и потерявшая связь с действительностью, как, собственно, и дочь. И, наконец, молодёжь, движимая не столько идеалами справедливости, сколько желанием выделиться. Подростки устраивают на пустынных улицах митинги под знамёнами BLM, и это один из самых пронзительных образов у Астера. Их протест — это и пародия, и искренний крик души поколения, которое ищет себя в лабиринте чужих лозунгов, лихорадочно гугля «что почитать», чтобы не ударить в грязь лицом перед объектом своей влюблённости.

Астер — мастер, который не знает меры, и в этом его сила. Он не просто фиксирует безумие — он погружает в него зрителя с головой, заставляя дышать воздухом, насыщенным паранойей и страхом. 

К финалу ирония неовестерна, где были и ковбои, и пустыня, и одинокий шериф, обрушивается в кровавый катарсис. Реальность окончательно трескается, и сквозь щели просачивается ад. Выстрелы Кросса — это последний, отчаянный акт коммуникации человека, которого мир лишил языка. Сцена, где парализованный шериф наблюдает, как жизнь идёт дальше, напоминает финал «Солнцестояния» — тот же гипнотический ужас перед неумолимым ходом вещей.

Обидно, что в Каннах Астера не поняли. «Слишком хаотичный», «слишком беспорядочный», «слишком объёмный». Но разве наше время заслуживает аккуратной, структурированной истории? Астер создал не фильм, он поставил диагноз. Это болезненный, неудобный, но необходимый рентгеновский снимок эпохи, когда вымысел стал единственно возможной формой правды. И в этом огненном хаосе, в этом вихре искажённых смыслов и есть единственно верный портрет нашего странного, разбитого времени.

Надежда, однако, есть. Астер заявил, что у него уже готова идея сиквела, а значит, как минимум мир уцелеет (но это не точно).