Музыка — не в нотах, или Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам!

Если представить, что вдруг исчезли все аудиозаписи музыки, исчезла память о конкретном звучании, а остались только нотные архивы, музыкальные инструменты и смутное знание, что некая музыка была, то, взявшись ее восстановить, человечество встанет перед интересной проблемой. Ведь глядя на нотную запись, можно понять не очень многое. Например, что значки указывают на высоту звука и одновременно его длительность, что лиги объединяют звуки во фразы, что указания темпа сверху нотного стана образно описывают скорость игры. 

И всё. Даже вычислить высоту звука получится очень приблизительно. 

Возможно, на выходе и получится что-нибудь интересное, но в целом все наше знание о том, как звучит музыка, сосредоточено в традиции. До изобретения звукозаписи она — традиция — передавалась как древние сказания, а интерпретация музыки была весьма разнообразной.

Возьмем десяток более или менее современных записей выходной арии Лепорелло Notte e giorno faticar из моцартовского «Дон Жуана»: все они будут звучать похоже друг на друга. Разные голоса, разная манера, разные акценты, чуть разный темп, но все равно эта ария будет легко узнаваема и вряд ли обманет слушательские ожидания. Почему? 

Первый и очевидный ответ — потому что так ее записал композитор и передал нам в нотах. Но чем старше запись, тем менее очевидным будет казаться этот ответ. 

Самая ранняя запись оперной арии (именно этой) была сделана в 1889 году датским баритоном Питером Шрамом. Без подготовки, в качестве развлечения. На торжественном вечере по случаю своего 70-летнего юбилея, в гостях у бизнесмена Готфрида Рубена, Питер Шрам опробовал чудо техники — фонограф Эдисона. И несмотря на то что этой записью невозможно в полном смысле насладиться — шум, треск, скупо звучащий деревянный тембр голоса (несчастный восковой валик фонографа записал все что мог), — она удивительна. Интонации, темп, фразировка совершенно иные, чем мы привыкли слышать, отчасти они даже напоминают речь драматического актера. Не канон, не идеал, но сколько в этой записи жизни и свободы! 

Современные же, за редким исключением, производят впечатление промышленной штамповки. Да, они часто более правильны, строже соответствуют тексту, но не надоело ли самим музыкантам служить авторскому замыслу, как Лепорелло — Дон Жуану?

Если представить, что ноты исчезли, традиция вместе с авторами исчезла, остались только записи, мы услышим, как разные люди на разный манер зачем-то повторяют примерно одно и то же. И кому-то обязательно придет в голову мысль изменить мелодию, слова, переделать все, как душа захочет. Начнется творчество. Которое мы, с нашим великим культурным багажом, оценили бы как любительское. Но ведь при наличии содержания любителю нужно лишь дойти до более или менее приличной формы.

К счастью, обе эти ситуации гипотетические, а вот третья — когда останутся и записи, и ноты, а слушать будет некому, вполне возможна. К ней может привести общемировой тренд на капсуляцию жизненного и внутреннего пространства, полную потерю интереса к тому, что выходит за пределы уютного информационного пузыря. Яркий пример — героиня мокьюментари Филомена Канк в исполнении Дианы Морган, которая задает абсурдно-бытовые вопросы ученым. 

А вот египетские пирамиды — почему они такой формы? Это чтобы бездомные не могли на них спать? И как их строили, снизу вверх или сверху вниз? 

Сначала на это смотреть смешно, потом оторопь берет. Гротеск позволяет явно увидеть, насколько распространена такая модель отношения к миру. И дело не в отсутствии у людей знаний, а в том, что они настолько заперты в своей «капсуле», что не могут придумать нормальный вопрос о чем-то, что находится за ее пределами.

Конечно, это не про музыку, просто она одна из точек входа. И вовсе не нужно насаждать Моцарта, заставлять всех с первого по 11-й класс изучать гармонию и контрапункт или снижать процент по ипотеке за покупку годового абонемента в филармонию.

Можно, например, просто понять, что любые формы, границы и описания культуры очень условны, всегда временны, и в качестве упражнения иногда смотреть на них как на причуды жителей другой планеты. 

Стараться проникать глубже поверхности вещей.

Знать, что любая запись музыки и исполнение музыки — качественно разные вещи. Первое — объект, второе — процесс, первое — слепок с жизни, второе — часть самой жизни. 

И хорошо бы нам всюду искать живое и хотя бы просто поддерживать его своим вниманием.