«Он просил говорить шёпотом». Отрывок из книги дочери Жизель Пелико

4 ноября 2020 года, среда

Спустя два часа беспокойного сна я проснулась от звона столовых приборов. Было без пятнадцати восемь. Мама сидела на кухне с чашкой чёрного кофе, уставившись на балконную дверь. Так, словно она ждала отца после очередной утренней велопрогулки. В этой тихой кухне, сидя напротив пустого стула моего отца, она казалась такой крошечной. Раньше, когда я приходила повидаться с ними по утрам, зачастую заставала их сидящими друг напротив друга за беседой о планах на день или о новостях. Я села напротив. Мама предложила мне кофе. Впервые после нашей встречи мы остались наедине, только она и я. И, судя по всему, она так же мало спала ночью, как и я. Как оказалось, она тоже думала о фотографиях. Для неё всё это было нереальным, а снимки — сфабрикованными и не имеющими ничего общего с десятилетиями её супружеской жизни.

Она вдруг решила рассказать мне о том утре второго ноября, когда их с отцом вызвали в полицейский участок. К тому моменту полиция уже изъяла компьютер и прочую технику.

Это произошло ещё после его первого задержания в супермаркете в Карпантре. О нём мама знала в очень упрощённой версии, рассказанной мужем. Он упомянул ей лишь о двух женщинах вместо трёх, даже не сказав, что он фотографировал их под юбками. В тот день на кухне он лил горькие слёзы, раскаиваясь в «огромной ошибке». Мама приняла его признание, можно сказать, с облегчением, поскольку ожидала новостей вроде тяжёлой болезни. Тем более отец клялся, что это впервые и что он не понимал, как его охватило это «временное» помешательство. Какая жалкая, гротескная комедия. Он поделился, что пойдёт к психиатру. Однако у него просто не оставалось выбора: только после консультации его выпустили бы из-под ареста.

Он добавил, что не поедет в тот замечательный отпуск, о котором давно мечтал — на парусной яхте со своим старшим братом и его сыном. Путешествие должно было начаться тридцатого сентября 2020 года и продлилось бы целый месяц. Отец сказал, что не может оставить маму одну надолго. На самом же деле он знал, что его снова вызовут в полицию и что он не сможет покинуть пределы своего городка.

Тринадцатого октября маму вызвали в полицейский участок Карпантры — не прошло и месяца с момента фарса, устроенного отцом. Когда полицейский спросил маму, знает ли она об инциденте с участием её мужа в супермаркете «Леклер», произошедшем в середине сентября, мама, конечно же, ответила утвердительно. Но когда полицейский попросил её прийти вместе с отцом в полицию второго ноября, мама уже даже и не знала, чего ожидать.

Рассказывая мне о тех последних моментах, проведённых с отцом, она встала с места, чтобы налить себе ещё одну чашку кофе.

Утром второго ноября мой отец был на удивление спокоен. Они проснулись примерно в одно и то же время, около семи часов утра, и позавтракали вместе, сами того не зная, в последний раз. Тогда мама ещё упомянула о дне рождения своего брата Мишеля, который умер много лет назад: «Сегодня Мишелю исполнилось бы шестьдесят девять лет».

Отец был одет в бархатные брюки тёмно-зелёного цвета и розовую рубашку поло марки «Эден Парк», которую мы с Полем когда-то дарили ему. Поверх он надел серую ветровку. Мама тогда ещё отметила, что в его облике нет даже намёка на элегантность.

«Ах, твоя мама всегда так внимательна к деталям», — частенько вздыхал ты с лёгкой горечью, которую я списывала на то, что вы прожили вместе почти пятьдесят лет. Я тогда даже не представляла, сколько презрения скрывается за этой фразой. Ох, отец, как же надо ненавидеть женщин, раз ты решил, что твоя жена обязана расплатиться за это.

По словам мамы, отец по пути в полицейский участок не выказывал ни малейшего признака тревоги. Он спокойно вёл машину, а, припарковавшись, уверенно зашагал к зданию участка. Вероятно, в глубине души он был убеждён, что всё ограничится простым штрафом.

Сначала лейтенант предложил отцу пройти с ним для беседы. Тот поднялся, даже не взглянув на маму. Казалось, он твёрдо намеревался выскользнуть из уже расставленных сетей. Примерно через час лейтенант вернулся за мамой. Она предположила, что сейчас увидит отца, но офицер попросил её присесть. Задавать вопросы она не решилась. Лейтенант начал расспрашивать её о событиях в супермаркете, произошедших два месяца назад. Затем беседа приняла неожиданный поворот, показавшийся маме весьма странным:

— Мадам, как бы вы охарактеризовали своего супруга?

— Мой муж — доброжелательный, внимательный человек, всегда готовый прийти на помощь. Его ценят в нашем окружении. Мы познакомились, когда нам обоим было по восемнадцать, и вскоре, в апреле 1973 года, поженились. У нас трое детей и шестеро внуков…

— А можно ли сказать, что спустя столько лет вы остались близки?

— Да. Конечно, у нас бывали разногласия, но мы всегда находили способ их преодолеть.

— Есть ли у вас друзья здесь, в этой местности? Общаетесь ли вы, ходите ли друг к другу в гости?

— Мы живём в Мазане с марта 2013 года. Естественно, у нас есть друзья. Мы встречаемся, устраиваем обеды и ужины, ведём вполне заурядную жизнь.

— А сиесту вы устраиваете?

Последующие вопросы окончательно сбили маму с толку. Полицейский интересовался, как она чувствует себя по утрам, регулярна ли их супружеская жизнь и не практикуют ли они свинг-отношения. «О нет, какой кошмар, я не выношу чужих прикосновений и рассматриваю близость только если есть чувства», — ошеломлённо ответила мама, задумавшись, не произошла ли какая-нибудь глупая ошибка.

Но тут лейтенант достал папку, предупредив, что содержимое может её шокировать. Он бросил на неё сочувствующий, слегка смущённый взгляд. У мамы сжалось сердце. Надев очки, она взглянула на первый снимок: на нём она лежала без сознания, обнажённая, на животе, позади неё стоял темнокожий мужчина. Следующие три фотографии были в том же духе — каждый раз с разными мужчинами. Все были сделаны в их спальне: её кровать, прикроватные тумбочки, знакомые светильники и одеяла. Всё безошибочно узнаваемо.

Это точно она, пусть мама ничего и не помнила об этом. Офицер показал ещё снимок, на котором отец нагнулся над другой обнажённой женщиной. Её мать не узнала, но та тоже явно была без сознания.

Маме предложили просмотреть видеозаписи, но на тот момент она уже была обессилена, поэтому отказалась. Затем рассказали о том, что отец подмешивал ей сильнодействующие вещества. Он опаивал её смесью снотворных и успокоительных препаратов — анксиолитиков, добавляя их в утренний чёрный кофе или просто в стакан воды на прикроватной тумбочке. Порой маме приходилось спать более восьми часов подряд. Если верить анализу компьютерного оборудования моего отца, нескольких SIM-карт, видеокамеры, фотоаппарата и жёсткого диска, содержащего более двадцати тысяч фотографий и видео, то становится ясно, что первое изнасилование датируется сентябрём 2013 года. Следователи установили личности пятидесяти трёх других насильников, но их, скорее всего, было больше.

«В общественном сознании изнасилование чаще всего ассоциируется с тёмным временем суток, будь то пустынная парковка или мрачная подворотня. Однако реальность такова, что в большинстве случаев насильник оказывается кем-то из близкого окружения жертвы: другом, супругом, коллегой, просто знакомым. Более того, использование наркотических или сильнодействующих веществ происходит куда чаще, чем принято считать. И это не всегда таблетка, подброшенная в бокал на шумной вечеринке. К сожалению, принудительное употребление таких средств нередко встречается в семьях», — пояснил офицер.

Мать была сломлена. Слова полицейских доходили до неё словно через густой туман — она улавливала лишь обрывки фраз. Теперь ей предстояло подать заявление на собственного мужа и вдобавок обратиться за помощью к психологу.

Вернувшись домой, она обнаружила, что всё в нём буквально перевернуто вверх дном. Утром, вскоре после их ухода, полиция вернулась с новым обыском в поисках улик. Сотрудники изъяли новый компьютер отца — тот, что он приобрёл, пока ждал возвращения конфискованного.

Ящики, полки — всё было перерыто и оставлено в хаосе. Мать, растерянная и лишившаяся дара речи, принялась молча наводить порядок. Она перестирала, высушила и отгладила всю одежду отца. Затем собрала сумку со сменными вещами, чтобы передать ему в участок. Движения её были механическими. Тело продолжало действовать, а разум будто отключился. В психологии такое состояние называют диссоциацией — защитным механизмом, который помогает отгородиться от пережитой боли и справиться с травмой, отстраняясь от неё.

Когда мама закончила свой рассказ, я уже допивала пятую чашку кофе. О том, что произошло дальше, я знала и без того. На кухню заглянули мои братья — поздороваться с нами. Мы переглянулись и, не сговариваясь, решили взяться за генеральную уборку. Я начала с ящиков стола. Финансовое положение родителей оказалось таким же хаотичным, как и удручающим. Некоторые письма, попавшиеся мне под руку, лишь подтверждали эти догадки. И это, похоже, было далеко не всё, что нам предстояло обнаружить. Давид и Флориан занялись комнатами. Мы хотели уехать к вечеру четверга, пятого ноября. Никто из нас не собирался оставаться в этом доме третью ночь подряд. Да и мама не стремилась сохранить многое из прошлой жизни. Большую часть мебели мы сфотографировали, чтобы поскорее выставить её на продажу через Le Bon Coin. Братья наполнили огромные мусорные мешки и позже отвезли их на свалку. В этой суете нам всё же удалось сохранить несколько коробок с памятными вещами — кусочками прошлого, которые ещё что-то для нас значили.

Среди них — фотография второго вашего бракосочетания, седьмое июля 2007 года. Оно состоялось вскоре после того громкого развода, вызванного финансовыми разногласиями. На снимке ты, отец, в светло-сером костюме, улыбаешься, обнимая маму. Ты выглядишь таким надёжным. Таким здравомыслящим.

Я снимала со стен его картины — те, что он создал после переезда в этот городок. Первой в руки мне попалась та самая, с обнажённой женщиной. Сдёрнув её со стены, я вышла на террасу, охваченная внезапным порывом уничтожить, с силой ударила полотно о спинку кресла, и оно треснуло посередине. Одна из частей упала, перевернувшись, и на обратной стороне я заметила надпись чёрным карандашом: «Господство, август 2016 года». В ту ночь я так и не смогла уснуть.

Сегодня отца доставят в уголовное подразделение Авиньонского суда. В тот же день он предстанет перед судьёй, а затем его отправят в тюрьму Ле-Понте — в тот корпус, где содержат преступников, совершивших преступления против половой неприкосновенности. Похоже, мне придётся смириться с тем, что слова «мой отец» и «сексуальный маньяк» теперь всегда будут звучать для меня одинаково. И я никак не могу перестать думать о тех двух фотографиях, о том, как далеко он, вероятно, зашёл со мной.