Музей, который никого не шифрует: как криптография стала самым человечным языком технологий

Вы значительно реконструировали здание Музея криптографии, которому в этом году исполнилось 140 лет. Как изменились вы сами и ваше восприятие этого места от начала реконструкции до сегодняшнего дня?

Когда мы познакомились с этим зданием, оно уже хранило в себе память разных эпох. Оно не было приспособлено для современного технологичного музея, поэтому мы бережно реконструировали его, сохранив исторический фасад. При этом мы старались всё делать максимально качественно, чтобы здание жило и функционировало ещё долгие годы.

Вместе с командой мы участвовали в этой реконструкции. Изначально было понятно, что это сложный процесс. С одной стороны, у тебя как у менеджера и руководителя появляется возможность сохранить и открыть для аудитории здание, которое раньше было засекреченным. А с другой стороны, это огромная ответственность, большой груз. Да, конечно, тебе страшно, что что-то не получится. Мы знаем, что в городе есть примеры неудачных проектов.

Во время реконструкции я даже сделала для генподрядчика так называемый антимудборд — список решений, которых следует избегать. Я посетила здания, где, по моему мнению, была проведена неудачная реставрация. Фотографировала, как выглядит кладка, окна, как сделаны откосы и т. д. В итоге сделала коллаж, как не должно быть, и показала строителям, какую работу я не приму как заказчик. Очень не хотелось, чтобы вместо реставрации получился евроремонт. Но ты понимаешь, что всегда есть такой риск. У меня не было иллюзии, что будет просто. Но оценить весь масштаб сложности на точке входа практически невозможно. Как-то сын пришёл на стройку и говорит: «Мам, я не понимаю, ты уже год строишь, строишь, а всё ещё не построено. Что ты вообще делаешь?».

Активная фаза строительных работ пришлась на пандемию. Работы на какое-то время были остановлены. Несмотря на все сложности, мы реконструировали историческое здание за рекордные два года. Это было очень напряжённо и тяжело. Это было на грани возможности каждого человека в команде. Я не считаю, что так должно быть. Но, с другой стороны, я не знаю, как по-другому решать такие вопросы. Мы живём в очень быстро изменяющемся мире, и чем больше у вас заложено времени на реализацию какого-то проекта, тем больше рисков — вдруг проект вообще не осуществится.

Музею в этом году исполняется 4 года. В контексте меняющегося мира это приличный срок, в контексте культурной институции — музей можно считать молодым. Какие итоги можете подвести за время существования музея?

Когда я захожу в музей, я думаю: «Боже мой, неужели это мы сделали? Как нам это удалось?» Мне кажется, сам факт того, что мы сделали этот музей, — очень важный момент. Мы запустили какую-то новую волну технологических научных музеев.

В нашей стране меньше научных, технологических музеев, чем художественных и литературных. Таких музеев, которые рассказывают, как устроен современный мир, очень не хватает, хотя мы живём во времена прогресса технологий. Мне кажется, очень важно рассказывать, как эти технологии развивались.

Когда я провожу экскурсии для детей в музее, я обычно спрашиваю их, когда появилась роботизированная речь. Они думают, что совсем недавно, и очень удивляются, когда узнают, что она появилась ещё в Советском Союзе. Аппараты искусственной речи уже существовали и использовались в конце 1930 — начале 1940-х годов.

Бывало так: технология была изобретена, а мир не смог её использовать. Мир был не готов. И тогда документы уходят в стол или используются в узких отраслях. Мне кажется, об этом стоит говорить с подрастающим поколением.

Ещё одним важным достижением за время существования музея стал рост посещаемости. Музей пользуется популярностью даже несмотря на то, что находится не в центре города. При этом важно, что музей создан именно в историческом месте, где зародилась отечественная криптография.

Другим значимым аспектом для меня является доступность и комфортность музея, и это понятие гораздо шире инклюзии. Важно, чтобы музей был доступен для всех без исключения, на всех уровнях: от содержания до сохранения человеческого достоинства.

Могу ли я читать тексты, описывающие экспонаты? Буду ли я слушать аудио? Комфортно ли мне играть? Что я буду делать, если приду с ребёнком? Мы можем обеспечить доступную среду для людей, но ещё важнее, чтобы они могли справляться самостоятельно, когда всё удобно и понятно. Тогда у человека появляется выбор: просить о помощи или нет.

У нас есть история с пандусом, который ведёт к кафе. Мы заставили строителей его переделывать, потому что его наклон был не 5 %, а 8,9 %. Но не каждая коляска может заехать под таким наклоном. Понятно, что внизу есть кнопка вызова сотрудника, можно попросить о помощи, и она будет оказана. Но то, что тебе не нужно ни о чём просить, — очень важно. И в этом смысле эта история о чувстве собственного достоинства и о том, как ты себя ощущаешь.

Мы попытались создать в музее среду, в которой посетители с самым разным опытом могут чувствовать себя комфортно и спокойно: «Мы тебя ждали. Спасибо, что ты пришёл».

Современная реальность сверхнасыщенна. Люди устают, испытывают стресс и обременены множеством обязательств. И если мы ещё и в музее будем предъявлять им завышенные требования, то лишь оттолкнём их.

К нам в музей приходит много подростков — и в составе школьных групп, и индивидуально. И наша задача — сделать так, чтобы им было хорошо, чтобы это не был травмирующий опыт. Бывает, что среди подростков, которые пришли с группой, один-два человека активно сопротивляются, мешают экскурсоводу. В таких случаях мы разрешаем ребёнку либо самому исследовать музей, либо сделать паузу и, например, выпить какао в кафе и вернуться тогда, когда он будет готов. И зачастую сама возможность выбора оказывает очень благотворное влияние.

Мы рассуждаем так: «Будет здорово, если ты что-то почерпнёшь. Мы не будем потом с тебя спрашивать, сколько ты узнал. Мы будем рады, если ты вернёшься, потому что в наш музей можно возвращаться не один раз». Я часто получаю такие отзывы: «У меня сын был в таком восторге, он сказал, что это первый музей, в котором ему было хорошо». Я искренне верю, что эта лояльность и доверие формируются постепенно.

Расскажите одну историю из жизни музея, которая тронула вас до глубины души.

Все отзывы о нашем музее — бесконечный источник вдохновения. Но один из них имеет особенное значение: в нём говорится, что музей сделан с любовью, и это чувствуется. Эта формулировка удивительно точно отражает суть того, что мы пытались сделать.

Помимо научной концепции, мы пытались вложить в музей любовь к человеку. И хотя мы сами так не формулировали, но наши посетители так почувствовали и написали. И это суперценно, что ты не проговорил это вслух, а кто-то считал твою идею.

Еще одна трогательная история. Как-то в кафе мы встретили незрячую девушку. Никита Большаков, куратор инклюзивных программ, подошёл к ней и рассказал, что в музее есть специальная экскурсия для незрячих людей. А девушка ответила, что она родом из Казани, в Москве проездом, и пришла одна, потому что в музее всё доступно и удобно. И вот для нас это очень важно. Как будто что-то меняется. Мы замечаем это на кончиках пальцев.

Еще мне в прошлом году вдруг позвонил сын-подросток и сказал, что он с подругой едет в наш музей. И я поняла, что мой сын, который, конечно же, провёл много времени в музее и вообще не испытывает никакого желания лишний раз туда ходить, потому что он там уже всё видел, решил привести подругу именно в наш музей. Им было почти по 13 лет. Это, наверное, тоже очень личное такое «вау».

«Криптография» для многих — загадочное и даже пугающее слово. Как музей помогает преодолеть этот барьер? 

Когда мы там только проектировали музей, у меня часто спрашивали: будет ли музей открытым? У многих криптография ассоциировалась с чем-то секретным, закрытым, режимным. Было много шуток, что на входе посетители должны будут предъявлять паспорт. Но сейчас мы видим, что тема криптографии стала гораздо популярнее. Мы смогли донести ценность музея, он не остался профильным и закрытым.

Криптография — технология, которой мы пользуемся каждый день. Но вообще музей не только о криптографии, он и о системе передачи данных, коммуникации, сложных разделах математики, а также о современной реальности.

И с точки зрения научного нарратива мы выходим за пределы математики, криптографии и коммуникации, вступая в сферу высоких технологий. В прошлом году мы сделали выставку о роли космических технологий в повседневности «При чём тут космос». Мы столкнулись с огромным количеством стереотипов. Некоторые считают, что космос — это непременно космонавты. Поэтому многие спрашивали: «Где скафандры? Где ракеты? Где капсулы?» Но мало кто знает о низкоорбитальном космосе, который дал нам спутниковую связь, навигацию и прогноз погоды. Все эти технологии мы используем каждый день.

Нельзя ожидать, что человек, впервые посетивший Музей криптографии и не имеющий специальной технической подготовки, поймёт всё увиденное.

Некоторые люди боятся прийти, поскольку им кажется, что они не обладают достаточными знаниями. Я думаю: Боже мой, что за среду мы создаём в обществе, что человеку неловко, что он не всё понял и запомнил из экспозиции? Мне кажется, что наша большая задача — чтобы человек пришёл в музей и ему здесь было комфортно, чтобы он понимал, что никто его тут не осудит.

Мы стараемся преподносить информацию в разных форматах и жанрах: одни предпочтут прочитать комикс, другие — послушать аудио, третьи — ознакомиться с текстом.

У нас в музее есть диджитал-арт-объекты. Современное искусство помогает посмотреть на криптографию под другим углом. Это способ донести содержание до аудитории, которая иначе не смогла бы его воспринять, а также преодолеть скепсис тех, кто считает криптографию слишком сложной. Искусство — это быстрый способ познания, своего рода путь к мгновенному осознанию. Оно позволяет за считанные секунды уловить идею, которую труднее передать традиционными методами.

Расскажите о настоящих и будущих проектах музея.

У нас открылась выставка «Город говорит» — совместный проект Музея криптографии и пространства Хлебозавод, посвящённый исследованию города как пространства коммуникации. В её основе лежат исследования городских районов, проведённые художниками и местными жителями с помощью фотографии, видео, перформанса и саунд-арта. Выставка будет идти до 6 декабря на Хлебозаводе.

В начале 2026 года мы планируем открыть выставку, посвящённую кибербезопасности — это одна из тем нашей экспозиции. Мы хотим поговорить с нашими посетителями о том, как себя чувствовать защищённым в эпоху современных технологий: какие инструменты помогают, а какие — нет; что по-настоящему опасно, что влияет на нас онлайн, как вести себя в сети более осознанно. Хочется дать нашим посетителям возможность разобраться и примерить на себя разные роли — выставка предполагает сценарные комнаты. Мы, как культурная институция, хотим помочь людям научиться доверять цифровой среде, но осознавать её риски и свои возможности.

Также в ближайшее время мы планируем запустить передвижную выставку, которая позволит представить различные проекты музея в российских городах. Кроме того, в музее есть бесплатные публичные мероприятия разных форматов — это дискуссии, лекции, кинопоказы и мастер-классы, на которые приходят и местные жители, и широкая публика. Есть узконаправленные профессиональные мероприятия для IT-специалистов. Мы развиваем инклюзивное направление. У нас проходят мастер-классы, экскурсии, лекции, перформансы для людей с особенностями здоровья.

Дети и подростки — важнейшая аудитория для нас. Сейчас мы вместе с художниками готовим иммерсивную «Таинственную ёлку». Это новогодний арт-эксперимент для детей от 6 лет и взрослых, участники которого станут его полноправными соавторами, будут мечтать и создавать тайные послания, используя различные языки искусства: свет и тени, звук и анимацию.

Мешает ли вам директорский опыт при посещении других музеев? Получается ли переключаться? 

Мне кажется, я прошла этап, в котором работа в сфере культуры, искусства, науки, технологий влияла на мой опыт. Какое-то время я действительно смотрела на всё с позиции, как это сделано: с точки зрения содержания, технологически, с точки зрения состава команды и т.д. У меня был период, когда я ходила по музеям и фотографировала, как закреплены экспонаты, какие есть интерактивы, как убраны датчики движения. Я снимала образовательные пространства: разные конфигурации столов, которые, как мне казалось, были удобны для занятий, а также неожиданные решения, влияющие на пользовательский опыт и навигацию. Я очень часто обращаю внимание на то, как сделаны туалеты, комнаты родителей и ребёнка, какие есть сервисы и возможности для комфортного посещения с детьми, я смотрю, как устроено кафе.

Раньше мне было сложнее переключиться. Сейчас у меня появился внутренний тумблер. Когда я прихожу в музей, я не задумываюсь о техническом исполнении, сценарии или продуктовой составляющей, не думаю о целевой аудитории и продвижении. Я погружаюсь в искусство. Но это произошло не так давно.

Однажды сын спросил меня: «Мама, а ты ходишь в музей не на работу?». Да, иногда я хожу в музей не на работу.

Задумывались ли вы в детстве или в начале карьеры, что будете управлять таким необычным научно-техническим музеем?

Если честно, я никогда не планировала работать в музеях — в детстве тем более. Я планировала… быть певицей. Потом планировала быть адвокатом. Потом я думала, что буду делать проекты городского развития, уже обучаясь в магистратуре Шанинки. А в музей я попала совершенно случайно, потому что разговаривала с разными институциями, с которыми бы хотела работать. И параллельно меня пригласили в проект модернизации Политехнического музея, который в тот момент только-только стартовал. Я пришла в самом начале осени 2010 года, когда ещё не было никакой информации о проекте и не было понимания, каким масштабным он станет. И потом я влюбилась в музейную среду, потому что она объединяет огромное количество дисциплин. Так получилось, что я сразу попала в научно-технический музей и постепенно, мне кажется, не сразу, влюбилась в тему науки и технологий. Поняла, что мне очень интересно этим заниматься.

Нет, я никогда не думала, что буду управлять. Даже не думала о том, чтобы когда-либо стать директором музея. Весь свой профессиональный путь я занималась методическими образовательными проектами в музеях — для профессионалов музейной сферы, для взрослых, для подростков, для детей. Мне было очень интересно создавать пространство развития. И дорога привела меня в итоге к тому, чтобы стать директором научно-технического музея.

Беседовала Мария Епифанова