Балканский Декамерон

Продолжаем публикацию отрывков из романа «Балканский Декамерон». Сегодня фрагмент из главы представляет актриса Анастасия Попкова.

Роман Елены Зелинской «Балканский Декамерон» можно назвать эмигрантским, можно женским, а можно даже любовным. Три героини, оказавшись в другой стране – а дело происходит в настоящее время – вживаются в новую реальность. Балканы – прекрасные, близкие и чужие – становятся в романе чуть ли ни самостоятельным персонажем. И, конечно, любовный нерв. В принципе, эта книга – одна из первых попыток осмыслить короткий опыт новой волны русской эмиграции. Книга вышла в издательстве «Дар», Москва, в феврале 2022 года.

"Обласканные солнцем Балканы, прозрачные волны Адриатики… Заманчивая картинка, о которой так хорошо мечтать хмурыми днями в офисе. А что, если остаться там не на короткие дни отпуска, а навсегда? Что, если попытаться найти свое место среди этой невероятной красоты, среди этих людей с гордыми профилями римлян, этой жизни – такой яркой и такой обжигающей? Этот мир открывает «Балканский декамерон»  — новый роман Елены Зелинской, фрагмент из которого я прочитаю.

Наши ленинградские бабушки посылали нам книжки из подписных собраний сочинений, цветные леденцы на палочке в виде тюльпанов и вафельные торты с Медным всадником на коробке. Всадник, бабушки и высшее образование ждали нас в Ленинграде.

Как-то случилось так, не помню уже: то ли наши отцы одновременно закончили службу на Тихом океане и вернулись туда, где начинался их служебный путь – в Ленинград, то ли нас массово отправили к бабушкам, на историческую родину, – но мы оказались там все вместе – четверо.

Мы часто ездили в Царское село, Бог весть почему – где сейчас вспомнить. Что тянуло нас, совсем молоденьких студентов, с двумя младшими, которые так и оставались на нашем попечении, в эти таинственные сады, где мраморные ступеньки мостиков спускались в затянутые ряской пруды?

Мы брали лодку на лодочной станции, и Валдис греб, не переставая что-то рассказывать и ухитряясь размахивать руками, не выпуская весел, – мы медленно плыли по царскосельским прудам, огибая островки с беседками, наклоняясь, чтобы не задеть головой ивы, и смотрели, как вырастают нам навстречу гигантские сверкающие дворцы. Потом мы снова бродили по аллеям, заставляя Лайму учить наизусть стихи про девушку с кувшином, а Игорь снова застревал у пруда, выслеживая водяных паучков.

Кто бы нам тогда с Валдисом сказал, что жизнь, так щедро обошедшаяся с нами обоими, ударит именно по нашим младшим, что так немилосердно падет ее тяжелая рука на две эти милые головы, – чернокудрую девичью и светлую мальчишескую?

Как-то мы попали на съемки фильма про декабристов «Звезда пленительного счастья». Перед Екатерининским дворцом гарцевали гусары, дамы с кружевными зонтиками прогуливались вокруг стриженых кустов, и мы с Лаймой разинув рот повисли на ограждении, пытаясь разглядеть знаменитое лицо Косталевского. Где нам было перехватить пытливый и немного настороженный взгляд моего друга, которым он провожал платформу с камерами?

Учился он тогда в ЛЭТИ. И меня родители пытались засунуть в какой-нибудь технический вуз. «Закон Ома, – говорила моя мама, – он при любом режиме закон Ома, а ты, с твоим характером, в советской журналистике не выживешь». Она ошиблась только в одном – это советская журналистика не выжила. А я-то как раз – пишу.

А с Валдисом родители, сами того не желая, попали в точку: в ЛЭТИ процветал театр. Бог весть почему, но именно там образовался какой-то рассадник чуть ли ни сразу после войны – ставили спектакли, на которые ходил весь город. Я болталась с его компанией – очень быстро это оказались не инженеры, а актеры и режиссеры, они ставили спектакли по Петрушевской, играли в капустниках, что-то уже снимали, пока, наконец, между делом, не поменяли учебное заведение и все вместе не оказались в ЛГИТМиКе. Помню, что на вступительных экзаменах они прятали меня в мужском туалете, и под одобрительными взглядами преподавателей бочком выбирались из зала и подсовывали мне под дверцу в кабинку экзаменационные темы. Я, присев на корточки у тонкой стенки, быстро писала три сочинения, и потом будущий знаменитый Дима Астрахан выводил меня из туалета, прикрывая широкой спиной...

А Лайма выросла. А Игорь стал взрослым. И они тоже кочевали с нами по питерскому андеграунду, по квартирным выставкам, – наша смуглая красотка с черными жгучими волосами прибегала ко мне делиться своими романтическими историями, а Валдис читал нам вслух про дона Румату. Игорь приносил записи Галича, и мы слушали их в тесной прокуренной комнате, запивая этот тихий грозный голос дешевым белым вином.

Что такое тогда произошло между нами четверыми – Бог весть. Но мы полюбили друг друга – оказалось, что на всю жизнь. Оказалось – до смерти.

– У вас с Валдисом был роман? – спустя много лет, уже в Черногории, спросит нас Тамара, жена Валдиса. Мы с Валдисом долго смотрим друг другу в глаза. Он молчит, предоставляя ответить мне.

– Интересно, – думаю я, – ведь я и вправду могла провести с ним жизнь. Известный режиссер, московские театры, звон шпаги. Он никогда не дал бы мне стать самой собой.

– Нет, – сказала я Томе, – мы тогда слишком любили театр."