Николай Полисский: «В России главное не отчаиваться»

Художник Николай Полисский впервые оказался в деревне Никола-Ленивец Калужской области в 1989 году. Десять лет он писал здесь пейзажи маслом, а в 2000-м ему пришла в голову идея другого толка: он попросил местных жителей слепить ему войско из двухсот снеговиков на берегу Угры. Так возник проект «Снеговики», с которого началась история арт-парка «Никола-Ленивец». Парк занимает территорию 650 га в районе Никола-Ленивца и соседних деревень Звизжи и Кольцово. С 2006 года здесь проходит ежегодный фестиваль «Архстояние», ландшафтные арт-проекты для которого делают сам Полисский и приглашенные архитекторы. Кроме того, команда парка каждый год проводит Масленицу с сожжением арт-объекта и «Архстояние детское».

Почему после «Снеговиков» вы решили продолжать в том же духе – придумывать проекты и делать их при помощи местных жителей?

Я вдруг неожиданно для себя обнаружил, что эта земля принадлежит мне. Советская власть в лице колхоза уходила, новые хозяева не появились, и поэтому мне не нужно было спрашивать ни у кого разрешения. А люди, которые на этой земле остались, сидели без работы, без средств к существованию, и готовы были за очень умеренную плату со мной идти во все тяжкие. Я очень хорошо это понял, и вся дальнейшая жизнь прояснилась: в ней было место и люди, которые готовы помогать.

Для местного населения все это стало предметом национальной гордости. К ним стали приезжать журналисты, их показывали по телевизору. В 2008 году они у меня в первый раз поехали за границу – на Венецианское биеннале. Надо сказать, выдержали, крыша не соскочила. Я не требую от них сильных изменений, это практически невозможно. У каждого есть возможность меняться, но регламентировать они должны это сами. Мне говорили: «У тебя тут деревня художников будет». Нет, это совершенно не нужно, но они должны участвовать во всем этом процессе. Фестиваль «Архстояние» – это градообразующее предприятие, может быть, единственный такой случай в мире.

Про вас говорят, что вы занимаетесь лэнд-артом, но вы предпочитаете слово «архстояние». Чем оно лучше?

Лэнд-арт как искусство кончился. Это было короткое яркое явление – как арте повера в Италии. Лэнд-арт зародился после войны у американцев и англичан и в итоге перешел в дизайн. «Архстояние» – это рабочее название. У него много смыслов. Во-первых, объект должен вырасти на конкретном месте – как дерево, гриб, цветок. Без возможности перемещения. Важно, чтобы вещь была понята народом, который знает эту землю. И материал не должен быть чужим. Для меня важно его количество и желательная бесплатность. В Никола-Ленивце мы платим только ребятам, которые нарезают для меня орешник и ивовую лозу. Сами прутья егеря дают бесплатно, тем более что лозу чем больше режешь, тем лучше она растет, и орехи тоже родятся на молодых побегах. Мы с природой дружим, мы ее не портим. 

Увенчанный пальмами «Мавзолей мечты» Тотана Кузембаева (объект «Архстояния-2022 года») – органичный объект для Никола-Ленивца?

Я мог бы быть здесь один, но мне показалось, что это недопустимый эгоизм. Никола-Ленивец нельзя приватизировать полностью. Когда появляется художник, это всегда индивидуально, особенно если он хороший – а Тотан очень хороший художник. Таких людей нельзя курировать, и я этого не делаю. Он предложил идею про Мавзолей, из мусора сделал эту вещь и наверх еще поставил для прикола пальмы. Но я ее воспринимаю иначе. Я даже такую картинку придумал: несется казах на лошади по ковылю, вокруг валяется мусор, а он размахивает палкой и поет песню о родине. Такая безумная радость свободного человека.

Конечно, есть ощущение, что можно и замусорить это место и, говоря обо всем, превратить его в ничто. Идея должна быть одна – в статье, в романе, в арт-парке. Опасность есть, я ее чувствую, но пока пускай делается как делается. От других энергий неправильно отказываться. Все ведь и началось, когда ребята слепили этих снеговиков – без меня. Я это инициировал, я пообещал денег, я нарисовал им план, и они полностью слепили это сами. Я приехал и увидел, что это хорошо. 

В 2021 году в галерее «ГУМ-Red-Line» проходила ваша персональная выставка «Русская античность». Почему античность?

Много брендов я уже использовал (постмодернизм все-таки) – готика была, классицизм, зиккураты. Настал черед античности. А так как я вообще не галерейный человек, и делать специально маленькие вещи мне не свойственно, я просто якобы расколотил все эти колонны и поставил их там – естественно, сделанные из дерева. 

Рядом с ГУМом на улице экспонировались девять объектов паблик-арта, включая вашу колонну из орешника. Где она сейчас? 

Живет у какого-то миллионера. Мы еще одну сделали ему же, так что их там две. Вечно они не простоят, конечно, тем более на морском воздухе. Сейчас у нас стоит в Переделкино конструкция «Архилес», я думаю, что мы будем железным купоросом ее поливать, и она постоит подольше. В принципе, дереву можно современными методиками поддерживать жизнь, но, конечно, это не вечно. Я считаю, что любой объект потихонечку надоедает, и надо его менять, просто нужно, чтобы было таких художников больше. И таких мест, как Никола-Ленивец, – по всей нашей необъятной родине. А художники появятся, если будет интерес к ним. 

Я считаю, что наше искусство – самое что ни есть современное. Потому что его заказчик – народ. Раньше это были элиты и либо идеология власти, либо идеология церкви. Потом буржуазный заказ пошел. А наш арт-парк народный, его может посещать огромное количество людей. Я всегда мечтал, чтобы в России такие центры появлялись – нужно национальной волной выступить, как с русским конструктивизмом в 1920-х годах. Потому что, по-моему, наша страна создана не для ссор, а, наоборот, для делания чего-то полезного. 

Но пока таких центров нет, вы ездите по России. Сколько уже построили ваших знаменитых ворот на четырех столбах? 

Три. В Москве Лихоборские ворота – как будто ворона решила скопировать городские геометрические постройки, но жить в бетоне она не хочет, поэтому она сделала их из палок. В Перми я видел плоты, которые сбиваются для сплава по Каме, и мы сделали такую структуру: внутри хаос, а внешняя форма строго геометрическая. А в Никола-Ленивце у нас есть «Белые ворота», которые заказал Политехнический музей, и они раньше стояли на ВВЦ. Там материал не дикий, а обработанный на пиле, и наверху цветные электрические провода. Это не автоплагиат, это принцип: ты ставишь ворота, но ты меняешь их смысл за счет материала, из которого они сделаны. Сейчас мне надо будет, видимо, делать ворота в рай в «Парке Галицкого» в Краснодаре. Это будут уже четвертые – золотые, цветные.

Если говорить о материале – из металла у вас есть «Жар-птица» в Никола-Ленивце, а еще? 

Тайвань меня приглашал на фестиваль, который спонсировал металлургический завод. Я работал там месяца три, должен был их природу как-то вычленить. Завод делает гигантские швеллера, и когда швеллер идет по прокату, у него отрезают «голову» и «хвост» – бесформенные куски, не подходящие для производства. Я из этих языков сделал цветы для бассейнов, где плавают золотые рыбки.

Камень вам никогда не попадался? 

На добыче каррарского мрамора оказаться пока не довелось. Камень очень тяжелый. Это уже строительные проблемы, а я не очень люблю строить. К тому же, архитекторы пользуются покупными, в основном, материалами, а я знаю отношение народа к этому. Когда они видят произведение, сделанное из дорогого бруса, сразу прикидывают, что можно было дом построить или баню. Народ немножко обижает нецелевое использование, поэтому я стараюсь брать материал, который ни для чего больше не подойдет. 

Вы превратили в скульптуру руинированное сельпо в деревне Звизжи – откуда взялась эта идея? 

Это был колхозный магазин советского периода со столовой в одном крыле. Он разрушился, стекла разбили, и стояла такая безобразная советская руина одноэтажная. Я решил, что этот гнилой бетонный зуб надо как-то прикрыть. У нас оставались обрезки от «Вселенского разума» в большом количестве, я остановил их сжигание в печках, и мы закрыли бетон временной конструкцией. Этот прием тоже можно использовать для городов, где масса таких зданий. Во Франции мой друг придумал, как возвращать в природу целый заброшенный промышленный район. 

Вы однажды говорили, что креатив – это не удел художника. Почему?

У художника это путь: ты с чего-то начинаешь, идешь, сворачиваешь, во всяком случае тебя можно проследить. А креативщик вырывает кусочки веселые на злобу дня, его проследить невозможно. Художник должен быть цельным. Большой он или маленький, но у него должен быть ясный мир, который он транслирует вовне. 

Ваше творчество этапа «архстояния» связано с вашим путем как художника?

Сейчас я пытаюсь их связать. Я начинал со скульптуры, во время учебы в Питере меня увлекла живопись. У меня было упорное, почти идиотическое желание прорваться в этой живописи, но потом я понял, что на этом этапе жизни искусства и его развития в живописи сделано все – в той живописи-живописи, которую начали импрессионисты. Сейчас живопись стала для меня материалом. Уже пять лет я делаю в Никола-Ленивце «Угруан», для которого большая команда местных жителей и жительниц под моим руководством чистит и красит в разные цвета прутья лозы, а потом обматывает ими металлический каркас.

Почему «Угруан»? Это Угра и «Руанский собор», именно в этой серии Клод Моне сформулировал принцип пикселя – когда мазок, если смотришь на него чуть издалека, формирует структуру картины. И я этот принцип использую. Хочется посмотреть, как он живет в природе на таком большом размере. Не как Руанский собор, конечно, но все равно «Угруан» большой, и у него будет еще один этаж. Тот же принцип лег и в основу «Супрематического куба», который мы построили из цветных палок и поставили перед филиалом Третьяковки в Самаре. 

Пока «Угруан» не достроите, ничего не будете в Никола-Ленивце делать?

Я параллельно что-то все время придумываю. Мне хочется сделать «Копны» Моне, а дальше продолжу научную серию, где уже есть «Вселенский разум» и «Большой адронный коллайдер». Буду крутить что-то с проводами из крашеной лозы. Весь мир у нас в этих проводах, а цветные они, чтобы электрики не перепутали, что с чем соединять. Есть идеи на эту тему. Вообще жизнь художника направлена на то, чтобы придумать что-то непохожее на всех остальных. В этом и ценность его. Я никогда не хотел никого облагодетельствовать в Никола-Ленивце. Я делал для себя. Повезло, что вокруг этого другие люди начали самостоятельно реализовываться. А я так и остался эгоистическим художником, которого заботит только одно – что бы такое придумать, чтобы было не стыдно себе предъявить. Причем мало придумать, надо сделать, а каждый день у тебя какие-то препятствия. В России главное не отчаиваться.