Три глотка надежды
Чеховская мысль о людях, пьющих чай и носящих пиджаки, в то время как рушатся их судьбы, угадывается в самом лиричном, но от этого не менее остром фильме Абдеррахмана Сиссако. Титулованный мавританский кинорежиссер, ученик Марлена Хуциева, Сиссако покорил когда-то жюри премии «Сезар», завоевав сразу семь наград (рекорд!) за фильм «Тимбукту» — драму о жизни простых людей под гнетом религиозных фундаменталистов. Стремящийся открыть Африку миру, утвердить особый стиль и тональность кинематографа этого континента, Сиссако, не страшась, погружается в острые политические и социальные проблемы, будоражащие ум и совесть зрителей. Его пятый фильм «Черный чай» кажется обособленным в фильмографии автора, ведь в центре сюжета — история любви. Любви обманутой или ускользнувшей, приснившейся или возникшей наяву, долгожданной или долготерпеливой… Чинный как чайная церемония, завораживающий цветами Педро Альмодовора под стать, и протяжный, как плач души, «Черный чай», вторя своему названию, раскрывает по мере просмотра грани своего вкуса. Он то сладок, как предчувствие любви, то горек, как разочарование, то терпок, как подступившие влагой в глазах воспоминания, то резок, как изобличение недремлющих предрассудков и нетерпимости.
«Черный чай» — это и центральный образ фильма, и прозвище главной героини Айи (Нина Мелу) и метафора, и авторская ирония. Единственным белым в этом фильме являются свадебные платья невест Кот-д’Ивуара и оттенки фантастически красивых тканей, в которые одеты персонажи этого кинематографического чаепития. За невестами и женихами зорко подглядывает камера Аймерика Пиларски, снимая их сквозь решетку зала бракосочетаний: здесь расстаются со свободой, подтрунивает режиссер и фиксирует зрительский взгляд на гибнущем в кипенно-белых складках ткани черном муравье. С ним ассоциирует себя Айя, пытаясь примириться с мыслью, что ей придется провести остаток жизни с изменившим ей накануне женихом. Айя говорит «нет» там, где это редко приходится слышать, и сбегает сначала со свадьбы, а потом и из страны. Так заваривается сюжет о встрече Африки с Азией, наполненный картинками из жизни «Шоколадного города» — черного квартала Гуанчжоу. Здесь среди торжища и духоты, стиснутости и обреченно-неспешного течения жизни начинается история любви Айи и Цая (Чан Хань), владельца чайного магазина. Вечерами Цай помогает Айе постигать тайны китайской чайной церемонии, а после работы безотчетно и необъяснимо для себя приоткрывает ей драму своей жизни: увядший брак, роман от безнадеги и живущая на отшибе Кабо-Верде его дочь, которую он не решается навестить.
Исповедь переходит в притчу, урок в путешествие, сон в явь, а на пестрящем красками полотне фильма, проступает социальный памфлет о тяготах африканских мигрантов в Азии, круговороте жизни под лозунгом «купи-продай», где главное искусство — выгодно торговаться и прорастающих среди бескрайних чайных плантаций сорняках ксенофобии и расизма… Здесь отчаявшиеся матери выходят на улицу с объявлениями «ищу мужа для дочери», где указаны ростовые и весовые параметры невест. Здесь состарившиеся, но не повзрослевшие мужчины стригутся два-три раза в неделю, чтобы вновь, как в детстве, ощутить прикосновение ладони отца к голове. Здесь продают чемоданы со скидками, но даже в самые большие из них не вмещается груз прошлого, который каждый из персонажей влачит за собой.
Менее чем за два часа «Черный чай» охватывает широкий пласт образов, тем и проблем, не в ущерб центральному любовному сюжету. Этот фильм лишен откровенных сцен, но полон откровений. Пожалуй, еще никогда сцены чаепития не были столь чувственными и соблазнительными, отсылающими к «Любовному настроению» Вонг Кар-Вая, как здесь. Айя, завороженная искусством и наукой чая, то и дело боится обжечься кипятком. Этот страх, кажется, продиктован тем, что однажды она уже обожглась в своих обманутых чувствах. И все же черный раздавленный муравей сменяется на экране парящей жизнерадостной бабочкой. Финал здесь открыт как мир без границ, о котором, кажется, мечтает режиссер, как безбрежность души и надежды, как светлые перспективы, за которые здесь поднимают бокал в самый драматический момент жизни, когда кажется, что все лучшее осталось позади, если вообще было когда-то….
«Черный чай» — это «история с географией». В этом кино «мягкой силы» многое обращено к проблемам диалога Африки и Азии, но сделано это деликатно и лаконично, без впадения в крайность дурновкусной экзотики. Но прежде всего это история любви. Смотрится, как и пьется, этот чай в три глотка. Первый, учит фильм, сообщает атмосферу, второй — передает вкус и аромат, а третий — позволяет ощутить гамму чувств. Чаепитие, как и служенье муз, не терпит суеты, но в «Черном чае» несмотря на всю его плавность и неспешность нет ощущения длиннот и нарочитой медлительности. Даже статичные сцены созерцания здесь полны внутренней динамикой и озвучены томными морнами (песни Островов Зеленого мыса, а-ля Сезария Эвора) под которые герои, медленно пьянея, отрезвляются, освобождаясь от страхов и мнимой вины.
«Черный чай», как одноименный напиток, не смотрят, а вкушают. Это кино не о мостах между континентами, а о людях, разных по цвету кожи и менталитету, но одинаково ищущих счастье и любовь, и достойных их найти. Это не приторное кино о предчувствиях и надеждах, которое за чашкой крепкого чая учит не цепляться за прошлое (включая стереотипы и мнение толпы) и не тащить за собой вериги обид, ошибок и разочарований. Пока есть с кем разделить чайник доброго настоянного на любви, опыте и во что бы то ни стало жизнелюбии, то не все потеряно. Настой и настойчивость — секрет «Черного чая», который непременно стоит попробовать.