Вскользь

—  Зачем так рано?

—  А я и не ложилась.

—  Я тоже.

—  Собралась?

—  Я не знаю, что брать. Паспорт, деньги… Шоколад ему возьму. Он любит. Горький. Что еще?

—  Ночную рубашку.

—  Ты смеешься?

—  Все может быть…

—  Ты думаешь?

Подсвеченную высотку заволокло облаком сигаретного дыма. Табак трубочный, крепкий, как и Айя. Пристальный взгляд на Лию, не внучку, но дочь дочери, разбил вновь сказанное «Все. Может. Быть» на три равновеликие части.

Лии тридцать. Но это не прожитые, а прожданные годы. В зале ожидания жизни, в преддверии, в группе продленного дня.

— Это неприлично.

Испугавшись, самой себе, но вслух сказала Лия.

— Что тут неприличного?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю.

Молния скрыла нутро полупустой сумки, пальто —  Лию.

— Впервые без багажа и без обратного билета. Всегда кажется, что что-то забыла, а сейчас все забыла. Даже себя. Я не знаю зачем, но знаю, что если не полечу, буду жалеть.

Айя прислонила палец к губам, показав, что нужно помолчать перед дорогой.

—  С Богом!

—  Ты прости меня.

—  Дура!

—  Да я и сама знаю.

—  У подъезда скользко, под ноги смотри.

—  Я и так встала на скользкий путь.

Лия провела рукой по сумке с коньками, висящей у двери.

В лифте вспомнилось, как неуверенно перешагивала через порог катка. Скользила и, боясь упасть, крепко цеплялась за бортик. Перед ней ставили пластмассового пингвина. Пыталась удержать равновесие, держась за него. Мимо весело скользили маленькие дети и большие взрослые. Вспомнила свой жалкий вид. И его голос из-за спины.

—  Добрый день! Могу помочь?

—  Добрый! Смотрю на этих крошек на коньках и понимаю, что мне уже, наверное, ничто не поможет.

—  Бросьте. Не сравнивайте. Детям принадлежит мир. Они не боятся упасть, понимаете? А вы вот очень боитесь…

И игривой, врожденной, женской скороговоркой –

—  Не то слово. Понимаете, я только вчера купила коньки, а наколенников не было. И налокотников тоже. Только шлем. Но не влез. Думала, подождать пока завезут другие, но потом увидела его и поняла, что надо выйти на бой, то есть на лед. Пусть и без защиты.

—  Кого увидели?

—  Затягиватель шнурков!

—  Ну, экипировка — это прекрасно. А теперь давайте отъедем от бортика. Смотрите как красиво кругом. «Атомная неделя», ВДНХ, музыка, медведи, ледокол вон. Вы, кстати, знали, что атомный флот только в нашей стране есть? Нигде в мире. Смотрите, как ой красавец-ледкокол. Берите с него пример – напролом к цели.

—  А как же пингвин? Для опоры.

—  Я за него. Вадим.

—  Как и вы?!

—  А кто еще?

—  Да есть тут один.

—  Пингвин?

—  Другая птица…

В дороге «Покровские ворота» на телефоне предлагали ей: «Людочка, сделаем круг!». Недоспавшая Москва. Из такси в экспресс. Там, уткнувшись в стекло, скользила пальцем по морозному письму. Аэропорт, суета, табло, и по залу мимо желтого пластикового знака на полу «осторожно, скользкий пол». Предсамолетный кофе. Взлет. Глаза закрываются.

Глаза открываются. «Пулково». Самолетная «кишка». Остановка у металлических кресел. Телефон. Номер. Гудки.

В аэропорту афиши извещали о гастролях московского спектакля. Крупный портрет исполнителя одной из ролей глядел на Лию. А она говорила с ним.

—  Вадим, добрый день! Вы, пожалуйста, не удивляйтесь. Но я прилетела в Питер. Только что. Я из аэропорта звоню. Понимаете, я к вам прилетела. Ночью что- то… торкнуло, заказала билет, а утром не пожалела о своем решении. И вот… я здесь.

—  Ну, Вы даете… Не знаю, что сказать… У меня через час интервью, потом спектакль, а ночью мы обратно в Москву.

—  Я все понимаю… Что не ко двору… Но, может быть, хотя бы пять минут у вас найдется. Я подожду сколько надо. Вы только скажите, где мне ждать.

—  Марата, 11. «Гельвеция». Дайте знать, как доберетесь.

И снова «Покровские…» в такси: «—  Ну на то и лед, чтобы скользить».

Машина затормозила. Лия вышла, поскользнулась, но удержала равновесие, вытянув по бокам руки как на катке. Как тогда, когда чуть было и едва-едва. Но он удержал ее, обхватив сзади. Тот, который другой. Совсем другой. Тот, что вместо пингвина.

—  Если чувствуете, что теряете равновесие, обнимайте того, кто впереди. Тогда не упадете. Вон аниматор в жилетке «Росатом», давайте на него!

И он толкнул ее вперед, и она, чуть не падая, под звучащее в спину «Обнимайте! Обнимайте!», вынуждена была обнять со спины девушку-аниматора, скользящую впереди. Обе испугались, но удержались, и бурно радовались.

Лобби отеля. Лоботомия в ожидании и неловкости. Он.

—  Лия! Здравствуйте! Признавайтесь, сон, что ль увидели?

—  Здравствуйте! Нет… Сама не знаю. Просто поняла, что должна быть тут. С Вами. Сама себя не узнаю.

—  И я вас. Покрасились? Вам идет.

—  Спасибо. А это вам. Горький.

—  Спасибо. Покурим?

Зажигалка, протянутая пачка сигарет, немой отказ.

—  Не курю. Попробовала недавно. Когда у вас премьера была? Вот тогда. После спектакля. Захотелось. Но как-то не впечатлило.

—  Премьера?

—  Неет… Курево.

—  Ну и хорошо. И не надо вам это. Как вы вообще?

—  От вас зависит.

—  Как это?

Лед не таял. Он подломился под ней. И вниз с головой.

—  Вадим, я… все понимаю. У меня нет иллюзий. Я ничего от вас не прошу, не жду… Но ничего не могу с собой поделать. Это все неправильно, так не должно быть, я знаю. Хотя почему неправильно?! Не знаю… Я просто хочу быть с вами. Хотя бы иногда. Подождите… Не говорите ничего. Ну, не надо. Кем угодно. Мерцать. Хотя бы иногда. Как аритмия. Вы говорите покрасилась. А я закрасила. Я поседела, Вадим. Я все время думаю о вас и это мучительно. И я не знаю, как это вытравить из себя. Что я только не пробовала, поверьте. Много «я», но это сейчас, на словах. На самом деле много вас. Все в вас… Понимаете, что бы ни делала, за что бы ни принималась, все только с одной мыслью, —  чтобы вы узнали, вспомнили обо мне добро… Ну, вот видите, объяснилась вам в любви. Теперь рубите…

Он докурил. Погасил сигарету. Вернулись, в глаза не глядя. Она за ним. Вверх по лестнице. Поворот. Коридор. Лифт. Молчание. Его выход. Его номер. Карточка вошла в дверь, рука замерла на дверной ручке. Внезапно и резко повернувшись к ней, стоящей слева, взглянул сурово и грубо. Сцена из спектакля. Она взгляд выдержала. Положила свою руку на его, замершую на дверной ручке. Нажала с усилием. Дверь открылась.

В проеме вспыхнуло: раскрытая дверь раздевалки, девушка с перебинтованной лодыжкой, поддерживаемая врачами неотложки и Вадимом, не этим, другим. На перебинтованной ноге нет обуви. Стон, боль, оцепенение. Лия резко развернулась и пошла к выходу. Скользкий тротуар. Расшатывающий страх. Женский ботинок проскользил по тротуару. Падение. Хруст.

Женская рука от уже опробованной плитки отломила кусочек шоколада (хруст), лежавшего на прикроватной. Поднесла к губам. Это Лия. Одетая, но разутая. Полусидящая на кровати. Он прислонился к стене у подоконника, у приоткрытой форточки. Курил, рукой дым подгоняя в оконную щель.

Было ли в этом номере то, что могло быть?

Неизвестно. Неважно. Не о том…

Важно только то, что есть и чего нет между ними сейчас. Только «сейчас» важно.

Ты/Вы путаются, опасливо чередуются.

—  А знаете, как я впервые вас увидела?

—  В темноте.

—  Почему? Ааа, нет. Это было не в театре, и не в кино. И я была примерно в такой позе.

—  Я бы запомнил.

— Это был один из первых дней на моей первой работе. Был восторг от причастности к киноискусству, я же тогда не знала, что это окажется кинопроизводством. И была зима. Я подходила к студии. Оттуда выходили наши боссы в полном составе, с охраной, их гости, контрагенты это называлось. Они —  к своим авто, а я уже вошла в наш внутренний дворик, вечно нечищеный. Ну, и грохнулась. Очень испугалась от неожиданности. Лежу вот так. Какой-то ступор напал. Все смотрят. Они на меня, я на них. Помочь мне встать, никому в голову не приходит. И вдруг твоя рука. Ты единственный предложил мне руку. А я, поднявшись, опять начала скользить. И ты держал меня, так крепко, пока я не поймала равновесие. Я не знала тогда кто ты. Вы. И этот случай забыла, а потом вспомнила. Все вспомнила. Когда ты мне на интервью руку пожал. Вот тогда.

Пауза… Она ждала, что он скажет.  А он вспоминал.  Какую-то сцену. Из подбора.

—  Забавно.

—  Что?

—  Репетирую как раз сейчас. «В третий раз предлагаю вам свою руку». Каренин.

—  Да, разные бывают падения.

Зазвонил мобильный. Сбросил.

Он посмотрел на часы. Она заметила.

—  На спектакль останешься? -тесь.

—  Я же не на спектакль приехала, а к вам. Если б на спектакль, все было б проще…

—  Что?

—  Все. Ну а как? Все ясно. Поклонница. Приходи, плати за счастье по билету и живи дальше. От звонка до звонка. В твоем, вашем репертуаре… А я теперь в театр почти не хожу.

Вадим что-то хотел ответить, но его перебил звонок мобильного. Снова сбросил.

—  Я, пожалуй, откланяюсь. Второй звонок.

Обулась, вышла в прихожую. Он подошел к ней. Посмотрел в глаза. Еще чуть- чуть и она расплакалась бы. В улыбке. Протянула ему руку. А он обнял ее крепко. И она его, зажмурившись. Стояли так. Разъединились. Она ждала. Ждала какого— то важного для нее слова. Но прозвучало только что- то скомканное. Не то… И ему, и ей противное.

—  Спасибо, Лия, милая, за этот внезапный порыв… Беседу… Вообще за…

Отчаянно или отчаявшись, все также улыбаясь. Искусственно. Почти издевательски. Из последних –

—  Да ну что вы. Это вам спасибо. Выкроили время. Вы очень добры. Ну, до свидания… Наверняка ведь окажемся в одном и том же месте в тот же час… Вы на сцене, я в зале… Ну, стало быть… Всего вам хорошего.

Развернулась, чтобы выйти. Но внезапно выдала постскриптум.

— У меня тут недавно разговор был, аристофановский: кто на какую птицу похож… Я про вас тогда подумала.

—  И?

— Так и не решила. А сейчас почему-то фильм вспомнила. Старый. Там Мордюкова еще говорит: «Хороший ты мужик.., но не орел»… Вот. Это третий звонок.

Быстро вышла.

Он вернулся в спальню. Подошел к тумбочке. Отломил шоколад. Посмотрел на себя в зеркало. Пристально и недовольно. Поправил пробор.

«То ли по льду каблук скользит, то ли сама земля закругляется под каблуком».

Но вот уже позади номера и самолеты, люди и сигналы, афиши и сцены, и выдумки, и грезы, и мечты на шоколадных обертках, и оставленные за дверью разочарования. Тугая шнуровка, острое лезвие, изрезанное белое поле. Никого. Только лед и предчувствие. Сперва неуверенные, нервные движения, а затем все смелее, все, решительнее… Легкое скольжение. Впервые. Без подпорок. Без страха. Пингвинов, иллюзий, софитов, кулис. Скользит, кружит, летает.

И ни за что не упадет.