Владимир Гориккер: Очевидки режиссериккера. Как я нашел Сальери

Продолжение. Часть 1 читайте здесь.

МОЦАРТ ПЕТЬ СОГЛАСЕН! А САЛЬЕРИ?

Итак, Смоктуновский дал согласие сниматься в роли Моцарта, причем не просто в фильме, а в киноопере. Правда, считать его решение окончательным было еще рано, поскольку договорились только о кинопробах.

В любом фильме кинопробы необходимы. Именно здесь выясняются многие вопросы. Почувствует ли актер замысел, который сможет его увлечь? Понравятся ли друг другу режиссер и актер? А на «музыкальных» пробах проверяется и умение артиста синхронно с фонограммой исполнять предложенный музыкальный материал, его пластика. (Помню, в одной из моих картин прекрасный актер, безуспешно пытавшийся совладать с фонограммой, почти со слезами умолял отказаться от его участия в съемках: «Ну не получается у меня, что делать!? Чувствую, что не смогу!»)

И все-таки я много бы дал, чтобы в данном случае обойтись без кинопроб. Ведь совершенно опрометчиво пообещал Смоктуновскому снимать его общим планом.  Естественно, делать этого я не собирался. Как ни крути, но кинопробы провести  придется...

САЛЬЕРИ — ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ

Основным претендентом на роль Сальери был Петр Глебов, снявшийся в главной мужской роли в фильме «Тихий Дон». Сыгравший ее гениально. Но Мелехов — донской казак. А тут — Сальери!

В Глебове меня, однако, поразило не только совпадение с образом Мелехова, полное слияние с реалиями жизни шолоховского романа и фильма С. Герасимова, но мощь дарования актера-трагика. А пушкинский Сальери, бесспорно, трагическая личность. Поэтому эту роль и играли Станиславский, Шаляпин, Николай Симонов — великие трагические актеры русской сцены.

Теперь предстояло провести переговоры… с Сальери. Конечно же, я испытывал сложные чувства в ожидании нашей встречи. Тем более после непростых переговоров с Моцартом.

Договорились встретиться у меня дома.

Глебов приезжает, входит.

— Здравствуйте! Вы Владимир Михайлович? Режиссер? Как я понимаю,  начинающий? Интересно, еще ничего не создали, а квартирка, вижу, как у маститого! Шутка... (Ничего себе, хорошее начало! — внутренне я съежился, но решил поддержать тональность.)

— Могу успокоить, квартира отца. А он, между прочим, генерал*. В отличие от меня.

— Вот как! — Мы входим в кабинет, устраиваемся поудобнее для длинной беседы. Глебов пытается как-то исправить свою оплошность. Улыбается...

— Генерал, а сын — в кино. Он не возражает?

— Поддерживает… Поддерживал. Он был широко образованный человек и разрешил мне пойти учиться на актера, в театральное училище, а потом на режиссерский.

— Его уже нет?

— После войны прожил всего несколько лет. Я тогда работал в театре. Поставил несколько спектаклей...

Глебов посуровел и стал похож на своего прославленного киногероя.

— Вы простите, что я так вначале «пошутил». Это  я от волнения.

— Вам-то чего волноваться? Прославленный артист, любимец миллионов!

— А вдруг вы передумаете или вам захочется утвердить другого артиста? Я вообще удивился, когда ваш ассистент сказал, на какую роль зовете.

— Это почему же?

— Да ведь у нас в кино как заведено? Сыграл удачно… вроде бы это хорошо, посыплются предложения от разных режиссеров. Но, с другой стороны, чем лучше сыграл, тем хуже. Потому что все эти предложения будут на роли, схожие с той,  на которой тебя заметили… Идешь на съемку. Пытаешься как-то освежить... Но все равно пользуешься уже найденным. Постепенно вырабатываются штампы. Так что вы можете понять, почему я волнуюсь... Роль совершенно иного плана. Очень хочется сыграть!

Разговор принимал самое благоприятное направление, но именно в этот момент я съежился, ведь сейчас предстояло сообщить то, что могло повернуть беседу в совершенно другое русло. Приготовившись повторить аргументы, которые уже убедили Смоктуновского, я вдруг понял, что здесь они могут не сработать. Одно дело — Смоктуновский, необыкновенно одаренный, талантливый артист, но пока еще неизвестный широкому зрителю, а другое — настоящая знаменитость, герой всей страны, донской казак Григорий Мелехов. Решив действовать быстро и решительно, я на одном дыхании выпалил:

— А вы знаете, что я буду снимать кинооперу? Герои не говорят, а поют!

Петр Петрович в ответ расплылся в своей неповторимой улыбке:

— Так это же замечательно!

КИНОПРОБЫ

Приближались кинопробы. Конечно же, я помнил условие, которое поставил Смоктуновский: снимать его общим планом. Признаюсь, волновался и с ужасом думал, что на этом в первый же день все и закончится. Но волнения мои оказались напрасны. Смоктуновский, мгновенно включившись в происходящее, словно позабыл о поставленном условии. Что же касается Глебова, то он и вовсе приехал на пробы «во всеоружии». Познакомился с горой материалов, посвященных «Маленьким трагедиям» Пушкина, прослушал в записи оперу и даже, получив фонограмму, выучил намечаемый фрагмент.

Для кинопроб был выбран зпизод, где Моцарт играет для Сальери сочиненную им накануне небольшую фортепианную пьесу. Смоктуновский смущенно предупредил, что на рояле играть не умеет. На площадке, пока устанавливали свет и аппаратуру, профессиональный пианист объяснил ему основные «приемы», исполнил несколько раз пьесу, сыграл еще и еще. Смоктуновский внимательно изучал «премудрости» игры. Садился к роялю, пробовал, показывал...

Наконец включили фонограмму. И вдруг все увидели, как он точно повторил преподанный ему урок: кисти его рук в нужных местах опускались на клавиатуру, создавая впечатление, что за инструментом — профессионал. Это не могло не удивить, поскольку «урок» с пианистом продолжался не более получаса.

Фортепианная пьеса, которую ему предстояло сыграть, состояла из двух частей. Мелодия первой части — легкая, веселая, непринужденная, сыгранная почти одной рукой. Моцарт как бы поясняет ее содержание:

«Представь себе… Кого бы?Ну, хоть меня — немного помоложе:Влюбленного — не слишком, а слегка —С красоткой, или с другом — хоть с тобой,Я весел...»

Далее объясняет программу второй части:

«...Вдруг виденье гробовоеВнезапный мрак иль что-нибудь такое».

С этими словами он садится за рояль, приготовившись продемонстрировать свое маленькое сочинение. Сальери — Глебов усаживается поудобнее позади него.   Все готово, и можно попробовать снять эту сцену. И вдруг Смоктуновский предлагает: «А можно, играя первую часть, я не буду смотреть на клавиатуру? Пусть Моцарт играет, по сути, наигрывает и смотрит не на клавиши, не на рояль, а, почти отвернувшись от инструмента, на Сальери. Как бы шутя спрашивает его,  разумеется мимически, только кивком головы, губами: ну, мол, как моя пьеска? Ничего? Годится? Или, так себе?..»

Он показал. Играл и «разговаривал» с Сальери. Физиономия лукавая, уморительная. Это было неожиданно, остроумно и совершенно не по «шаблону». Нам всем понравился такой ход. Глебов меня спрашивает: «А как вы будете снимать этот эпизод? Я тоже в кадре?»

— Естественно. Это будет панорама с Моцарта на Сальери.

Глебов продолжает: «У Сальери двоякое чувство: восторг и ненависть. То есть я, конечно, улыбаюсь, киваю в знак одобрения. Но делаю это через мучительное сопротивление собственного существа. Хорошо бы, чтобы Кеша не все время был повернут в мою сторону, а, перейдя ко второй части пьесы, повернулся к  клавиатуре. И тогда с лица Сальери мгновенно сходит улыбка, а глаза становятся стеклянными».

Чувствую, что идею необходимо уточнить:

— Петр Петрович! А давайте так. Когда Моцарт отвернется, продолжайте улыбаться. Мы опустим камеру и увидим как ваши руки впились в подлокотники кресла. Пусть сначала они вас выдадут! Тогда мы почувствуем ту перемену с Сальери, о которой вы говорите.

— Это мне нравится! Через пластику — состояние души.

Как приятна такая совместная работа! Заинтересованность буквально с самой первой минуты, причем на пробах, еще в преддверии основного этапа съемок.

Звучит вторая часть. Тревожная, мрачная, сопровождаемая короткими, «жесткими» аккордами. Смоктуновский совершенно преображается. Он уже не с Сальери, а в другом мире, созданном его собственным воображением. Он весь во власти музыки. А Сальери как натянутая струна. Враг, только смертельный враг может смотреть так на своего заклятого противника.

Но вот пьеса окончена. Моцарт сидит не шелохнувшись, не в силах вернуться в реальный мир. И только возглас Сальери возвращает его на землю:  «Какая глубина,Какая смелость и какая стройность!»

И уже не враг, а преданный друг и союзник обнимает своего кумира...

То, что сделали эти два актера, было необычайно интересно и убедительно. Их «магнетизм» не мог не зарядить окружающих. В съемочном павильоне воцарилась подлинная атмосфера венских музыкантов. Члены группы, позабыв о делах, наблюдали за этим необычным диалогом.

Я уже упоминал, что Глебов, готовясь к пробам, выучил отрывок музыкальной фонограммы, который нам предстояло снимать. Это показало необыкновенную ответственность и трудолюбие актера. Что касается Смоктуновского, то тут поражало другое. Фонограмма, которую он до кинопроб не знал, не учил специально ни одной минуты, звучала, пока на площадке шли репетиции, уточнялись мизансцены, а оператор ставил свет. И, как оказалось, этого для него было совершенно достаточно. Материал он усваивал как бы походя, параллельно с другими делами. Качество, свойственное феноменальной музыкальности.Кинопробы прошли более чем удачно. Оба актера были утверждены и дали согласие сниматься. Для нас начиналась новая и достаточно сложная жизнь, ведь главные герои картины были заняты в съемках, которые проходили на Рижской киностудии, ежедневно. Так что наша «троица» на несколько месяцев переехала в Ригу.

_____________

* Речь идет о генерале Гориккере М. Л., военачальнике, инженере, изобретателе легендарного противотанкового «ежа». (Прим. ред.)

(Продолжение следует)