Монолог 9. «Я говорю: “Давай инсценируем похороны”. Я тогда не знал термина “защита свидетелей”. Просто изобрел велосипед на ровном месте»

Я 60-го года, родился в Старой Руссе. На 90-е пришелся самый пиковый, самый главный возраст мой — с тридцати до сорока. Я из медицинской семьи, обе бабушки и один из дедов профессора, доктора наук, а один дед так докторскую и не защитил, хотя был великолепным диагностом, эндокринологом. Но над ним в семье смеялись: доктор, но не доктор. Родители тоже врачи, и про меня, и про сестру мою ни у кого сомнений не было, что мы пойдем по их стопам. И мы оба, конечно, поступили в медицинский, в Ленинграде, отучились, вернулись, пошли работать в больницу в Новгороде. Дальше развивался вполне классический сюжет: платить перестали совсем. И тогда я довольно быстро пошел разводить таксистов. Разводить — значит вымогать деньги. Садишься в машину и нежно беседуешь. Не буду вам тут рассусоливать, с кем я дружил, кто меня с пути сбил. Я был взрослый человек, 31 год мне был, это было мое решение.

Женат я не был, детей у меня тоже не было — по крайней мере, я об этом не знал. Врач-хирург, абсолютно положительный. О родителях заботился, о сестре. Короче говоря, никаких объяснений тут нет. Просто пошел на уголовное дело. В здравом уме. Это был старт моей карьеры.

Нет, конечно, я не то что сам взял и пошел. Сам я решил. А так — были проводники в мир гоп-стопа: пациенты. Был у меня один такой дружок, Гриша. Я его спас. Его с простреленным животом привезли. Я увидел и думаю: эк тебя, дядя ваня. Но как-то собрал по частям. Потом дружков его гонял, которые с коньяком приходили под двери реанимации. И он меня, конечно, полюбил как родного. Но он играл по-крупному, а я ему сразу сказал, что по-крупному не хочу. Он, помню, тогда еще сказал: смотри, чего тебе размениваться, ты фартовый. Я и слов таких не знал.

Он меня познакомил с ребятами. Ну я один раз это попробовал, все по плану прошло. Нормальных денег взял. Я довольно здоровый мужик, как вы видите. Этого мне хватило, я сразу понял, что систематически этим заниматься не буду. Не мое. Противно. А жизни хотелось другой, причем не бабок, а именно самой жизни, вкуса жизни. У меня этот совок во где уже сидел. Гриша меня позвал выпить, я пришел к нему домой. Это тоже было впечатление: его дом, его жена, собаки какие-то, камин, виски. У нас состоялся такой разговор — мол, что-то хочу делать, задолбало нищенствовать, но вот это все не мое. Гриша очень смеялся, говорил: и закон чтобы был в целости, и лаве. Это ты славно придумал. Я сам не против такого варианта, только что-то не вытанцовывается. Напились изрядно, я еле до дому дошел, хотя вообще много мог выпить. И могу.

Тут вы еще поймите, что в Новгороде творилось. Я знаю, что и в Москве было неспокойно, а Питер так вообще криминальная столица. Но в Новгороде кровища лилась реками по улицам. Буквально. Губер был своеобразный такой. Либерал якобы, всё в духе времени. Такой либерал, что со всеми договаривался, никому особенно не мешал. Такое творилось тут… Идешь по улице — стреляют. Было у меня такое. Сам увернулся, за остановку забежал, потом выглядываю — мужик лежит поперек тротуара. Дышит. В грудь стреляли, но кое-как, фраера. Все же стволы себе похватали, кто ни попадя, а стрелять никто не умеет. Я этого мужика продержал до скорой, спасли. Но веселуха, согласитесь.

И вот этой веселухе я был рад. Вы меня за зверя не держите, ничего хорошего нет, когда под боком стреляют. Но что я ненавидел больше всего, так это беспросветуху. Я врач. Вы представляете, сколько я людей видел? Пьют все. Некоторых жены спасают — таких единицы. У некоторых жены начинают пить. Смерти боятся и убивают себя. Нещадно. Вот, допустим, мне привезли изрезанного мужика (брат на него с пилой пошел, еле оттащили). Я его сшил обратно, он через неделю допился до белой горячки и лег под поезд. И вы поймите. У меня медицинская семья, и мне и старшее поколение, и родители все то же рассказывают. Всегда так было. А ты врач. И ты ценность человеческой жизни вполне трезво осознал. А тут, бывает, лежит у тебя пациент на операционном столе и ты думаешь: вот я его сейчас соберу из кусков, а он встанет, жену покалечит, детей измучает, допьется до инфаркта миокарда и помрет в 35 лет. И смысл всего этого?

И вот пришел я от Гриши-то. Лег спать. Я в больнице тогда жил. Дом-то у меня был в Старой Руссе, где родители жили, но оттуда на работу каждый день не наездишься. Наутро звонок на пост, медсестра бежит: Роман Алексеич, вас. Я подхожу — Гриша. Знаешь, говорит, может, я для тебя кое-чего и придумал.

Придумка была нормальная, по делу: чтобы я стал его семейным врачом. Он очень впечатлился, как я его тогда вылечил, хотя в принципе случай был рядовой. Он говорит: жизнь опасная, бывают ситуации, когда мне надо, чтобы у меня врач всегда на стреме был. Потом жена опять же. Дети от прошлого брака. В случае чего их в больничку класть не хочется.

И я стал. Я даже не отговаривался — мол, я хирург, я не могу у твоих детей коклюш лечить. Что скажешь, то и буду.

У него дома оборудовали кабинет. Операционную, по сути. Он мне показывал каталоги и говорил: выбирай, что тебе надо. Я ему говорил, что оперировать дома не смогу: ты как себе это представляешь? Я ж тогда не знал, что мне не только в этой домашней операционной — мне в машине на полном ходу придется у его кореша пулю вытаскивать. Я тогда мало загадывал. Но это была жизнь. И она, конечно, кровью пахла, но не только кровью все ж таки. Была своя красота в ней.

Ездил я с ними на все их переговоры, на встречи, на стрелки все эти. Сидел в машине. Стреляли, было такое, но машины-то бронированные. Гришу за все эти годы ни разу пуля не задела, он говорил: ты мой оберег. То есть лично ему самому я, так получилось, ни разу не пригодился. И слава богу. Другим его парням — да, часто пригождался. До анекдота доходило. Звонят — везем Калика, срочно! Калик был нелепый такой, все время подставлялся. Гриша говорит: ну точно пулю поймал. Привозят — аппендикс воспалился. Детей Гришиных тоже лечил, но по мелочи, вывихи вправлял.

А жил я это время у Гриши дома. И так вышло, что постепенно я из врача превратился в какого-то, блин, серого кардинала всех их дел. Я в разборках не участвовал никогда, сам на переговоры не выходил и руку ни разу ни на кого не поднял. Но я ж сидел рядом с ними, пока они там терли, я с ними везде ездил, только из машины не выходил. Я помню, как это началось. Рынок они делили. Обычный такой рынок, овощи-фрукты. Над ним были какие-то серьезные ребята, ермолинские. Наши их довольно умело оттеснили, кого-то там поубирали. И на Гришу пошли покушения, два подряд. Оба раза телохранители спасали, накрывали телом. Одного убило, второй контуженный. Мы сидим, обсуждаем это, Гриша говорит: они теперь, пока меня не уберут, не успокоятся. И тут вдруг я говорю: «Давай инсценируем похороны». — «То есть как?» — «А очень просто. Они не успокоятся? Не успокоятся. Успокоятся они только в том случае, если тебя убьют. Ну давай убедим их, что тебя убили. Они или другие, неважно. Похороны устроим, гроб закрытый, чтобы семью не травмировать, все порыдают». — «Ну хорошо, а потом?» — «А потом посидишь пару лет в подполье, не развалишься. Делами будешь рулить дистанционно, жизнь, знаешь, дороже». Я тогда не знал термина «защита свидетелей». Просто изобрел велосипед на ровном месте.

Ну и всё: похороны, гроб закрытый, жена в трауре. Жене особенно играть не пришлось, потому что она к тому моменту уже была на грани нервного срыва. Я этой схемой не только Грише жизнь спас, но и подправил им с женой отношения, сильно попорченные. Два года он тихо просидел, не высовывался.

Так получилось, что я стал им рисовать всю логистику, придумывать схемы. Прямо скажем, не бином. За исключением Гриши они были довольно тупые ребята. О покойниках так нехорошо, конечно. Это тоже показатель: всю эту нашу ОПГ, прости господи, перебили в течение полугода после того, как я от них ушел. Всех, до единого, кроме Гриши, который и без меня был вполне не дурак. Про меня никто никогда не знал и не узнает. Я никого никогда не убил. Больше того, все мои схемы и планы были направлены только на то, чтобы и они не убивали, а решали свои дела иначе. Не всегда получалось. Но вообще с моим участием процент мочилова сильно сократился. Я им говорил: «Головой думайте. Вы пахана скинете, на его место кто придет?» — они мне: «Ром, ты нам кто, политрук? Нам так про Ленина в школе рассказывали. Что царя убирать не надо, мы пойдем другим путем». Я дико ржал, когда это в первый раз услышал. «Ладно, — говорю, — давайте другие аналогии. Сколько вы вообще готовы убить? Сколько вот ты лично готов убить людей? Ничего не боишься? Нигде не жмет?» — задумывались. Учились договариваться. Делили территорию. Что-то в этом было. Какие-то основы бизнеса они на моих глазах рожали из глухой уголовщины. И тут тоже что-то было такое, как сейчас скажут, позитивное.

Соскочил я с этого дела довольно банально. Женился. При жене такой жизнью уже особо не поживешь. Что делать дальше — это был вопрос. Зашел для интересу в свою больничку, мне там говорят: «Ром, ну ты сам понимаешь, руки уже не те». Че не те? Я ж не переставал практиковать. Но рассказывать им в подробностях, как я пять лет провел, в мои планы не входило. Сказал Грише — а он как раз в этот момент из своего подполья потихоньку возвращался и уже был готов объявить, что воскрес. Гриша мне говорит: уважаю твое решение. Останься у меня семейным врачом на окладе. Но уже как бы не при делах, чтобы не рисковать. Остался — и постепенно стал эдаким земским врачом. Как они мне возили своих уркаганов с ишимической болезнью, так и продолжили, только круг расширился. И не только уркаганов стали возить. Я, в отличие от районной поликлиники, деньги брал, но я хоть лечил, понимаете. Получилось что-то вроде частной клиники. Так и жили. Жили, кстати, у Гриши. Дом большой. Мы с женой, Гриша с женой. Он от тех дел постепенно отошел и занялся легальным бизнесом, открыл пару ресторанов, гостиницу, потом какой-то спортклуб. Детей у них не было — только его от первого брака. Они не хотели. Да и у нас как-то не получилось.

Текст: Анна Немзер