Митинг, шествие, пикет, сидячий протест, публичная голодовка — самые близкие аналоги спектакля в политической культуре. Подобно театральному спектаклю, митинг существует только здесь и сейчас — он складывается из совместной воли участников и исчезает без следа, как только участники разойдутся или будут разогнаны. Как и от спектакля, от митинга ничего не остается, кроме опосредованных свидетельств, зафиксированных камерой. Как и спектакль, митинг не оставляет после себя холста, или текста, или слепка, или кинопленки — он оставляет только перемены, иногда едва уловимые, в мировосприятии участников и зрителей. И, как спектакль, митинг легче всего не допустить в культурное пространство. Картину можно писать в подвале и показывать друзьям, а через них и друзьям друзей. Политический плакат можно нарисовать дома и выложить в ЖЖ. Стихотворение можно написать в стол и пустить ходить в списках. Листовку можно написать дома и распространять в социальных сетях. А спектакль можно запретить — и его не будет. Просто не будет и все. А если даже он и состоится — на квартире, в сквоте, в подвале, — увидеть его смогут только несколько человек. И те из них, кто придет с камерой, окажутся в своем роде продолжателями спектакля: их снимки станут не только свидетельством произошедшего, его фиксацией во времени, но и возможностью продления спектакля. Пока эти снимки есть, спектакль продолжается.
Правда, в отличие от истории с картиной или листовкой, копии спектакля могут не просто отличаться от оригинала из-за некачественной репродукции или ошибок в переписке текста — они могут сообщать опосредованным зрителям совершенно иной, отличный от оригинального смысл: фотограф выходит на сцену и разыгрывает весь спектакль заново, по-своему. Насколько по-своему — отдельный и старый вопрос, вообще касающийся соотнесения копии и оригинала, фотографии и реальности. Но когда речь идет не просто о спектакле, а о политическом митинге, то есть о спектакле, созданном (по крайней мере в теории) для того, чтобы донести до зрителей ту или иную совершенно конкретную идею, фотограф может неожиданно переиграть самих актеров, да и режиссера вместе с ними: так гениальный дублер может, дождавшись своей очереди, ненароком затмить собой главную звезду сцены.
С выставкой Мухина ровно так и получилось. Она оказалась самостоятельным моноспектаклем, суммарный эффект которого оказался куда сильнее, чем непосредственный эффект многих заснятых Мухиным митингов и шествий. Одна сцена объединила комических старух с мобильными телефонами на фоне алых знамен, голодных студентов с глазами бомбистов, лощеных героев-любовников у микрофонов и массовку из одноликих омоновцев, таких же озверевших и замерзших, как и загоняемые ими в «газик» «лишние люди» из числа несогласных. Отлично работают в качестве режиссерского хода и хронологическое построение выставки, и решение развесить в три ряда по стенам галереи мухинские «контрольки», вместо того чтобы чинно выставить 20 снимков в рамочках: с одной стороны, сохраняется эффект театральной сиюминутности, как бы случайной «выхваченности» нескольких кадров из каждой съемки (так глаз выхватывает на митинге двадцать лиц из толпы), с другой — возникает эффект сосуществования и развития каждой из представленных здесь сюжетных линий на одной и той же сцене, в одном социальном и политическом пространстве, в одни и те же 20 лет, в одной и той же стране, в одних и тех же головах, наконец.
Все это удается, потому что Мухин, режиссер выставки «Сопротивление», переносит смысловой акцент с непреодолимых разногласий между теми, чьи лица смотрят со снимков, на сам факт совершаемого этими людьми действия — выхода на улицу в качестве политического высказывания. И смысл этого высказывания оказывается в драме Мухина общим для всех: для разгоняющих и разгоняемых, для ликующих и подвизгивающих, для провозглашающих и поддакивающих, для молчащих и записывающих в блокнотики, кто именно, где и как молчал. Смысл у этого высказывания очень простой: «Мы есть». Спектакль «Сопротивление», поставленный Мухиным в галерее XL, — это спектакль про то, что все эти 20 лет в стране были люди, считавшие необходимым выйти на улицу вместе с другими людьми и самим фактом своего присутствия здесь и сейчас сообщить стране нечто, заслуживающее их усилий. Это нечто может быть наглым и самодовольным, как в случае чинных единороссовских гуляний с флагами, или диким и архаичным, как в ситуации с медленно ползущими по главным улицам города колоннами пожилых коммунистов, или обреченным и уставшим, как в случае с правозащитниками, заранее готовыми к задержанию ОМОНом. Но по мухинским фотографиям довольно ясно видно, что, вне зависимости от желания власти смотреть только те спектакли, которые она, с присущей ей топорностью, ставит сама, ей намерены и впредь показывать довольно обширный репертуар.
Да, нас всех тошнит. Но театр не закрывается.