Силовики против хозяйственников
Все представления нашей элиты о демократии родом из конца 90-х, а точнее, из 1998–1999 года, когда на фоне слабости позднего Ельцина расцвело все то, о чем Виктор Олегович Пелевин рассказал в своем эпохальном романе «Generation П».
Многим сейчас кажется, что тогда, в легендарные девяностые, была демократия и свобода, неизвестно куда пропавшие спустя несколько лет. Проблема же состоит как раз в том, что свобода и демократия тогда были весьма специфическими и воспользовались их плодами прежде всего те, кто прошел суровую позднесоветскую школу лицемерия и цинизма. Посторонних же людей очень быстро вывели из игры. В конце 90-х политика стала большим бизнесом и по этой причине оказалась недоступной для гражданских активистов и безденежных идеалистов. На плаву остались лишь беспринципные дельцы и чиновники с идеей любой ценой получить депутатскую неприкосновенность, стать мэром или губернатором. Именно эти люди, заняв ключевые посты в системе государственной власти и общественной жизни, по первому требованию сложили всю власть к ногам нового лидера и отказались от своей политической субъектности в обмен на личный успех. Именно они и сформировали тот набор представлений о сути и методах политической деятельности, которым до сих пор живет Кремль.
Как формировалась политическая элита в 90-е? Очередной разбогатевший на чем-то мутном и, может быть, даже кровавом «авторитетный бизнесмен» или чиновник (чаще всего из комсомольцев или советских начальников второго-третьего эшелона) решал, что пора бы и ему обзавестись депутатской неприкосновенностью или сделать следующий шаг по карьерной лестнице, и нанимал политтехнологов. Говорят, и сейчас есть люди, которые себя так называют, но это довольно странно в ситуации, когда единственная стратегия победы — заранее договориться с начальством. Если «наверху» утвердили итоги выборов, то дальше можно не заморачиваться и ограничиться банальной мобилизацией подневольного электората — вот и все современные технологии.
Для особо циничных и беспринципных деятелей предлагался кейс «заступника сирых и убогих»
Но вернемся в девяностые. Для кампании клиента нужно было придумать какую-нибудь идею. Это сейчас все верные путинцы, все за Донбасс, спецназ и Северный Кавказ. Тогда было сложнее. Федеральная власть была малопопулярна, и на слогане «Меня поддерживает президент!» можно было только проиграть. Приходилось выкручиваться и импровизировать. Если клиент был очень богат и знатен, ему предлагался имидж «аполитичного хозяйственника» или даже «стоящего выше партийной болтовни промышленника». Для менее крупных клиентов, а также в случаях, когда на территории уже пасся один хозяйственник, предлагались другие образы. Например, если клиент в прошлом был военный или «силовик», то в ход шел умеренный державный патриотизм: «Возродим!», «Поднимем!», «За державу обидно!» и все такое прочее.
По сути каждый такой «силовик» был предателем: в 1991 году они легко сменили присягу СССР на присягу новой России и не увидели в этом особой проблемы. Люди, живущие по принципу «лишь бы деньги платили и звездочки на погоны падали», истрепали до дыр цитату из советского фильма «Офицеры»: «Есть такая работа — Родину защищать». Они превратили ее в универсальное оправдание своему цинизму: просто работа, просто бизнес, ничего личного, вчера СССР — сегодня Россия, какая разница?
Для особо циничных и беспринципных деятелей предлагался кейс «заступника сирых и убогих» — для его реализации надо было раздобыть списки самых социально неблагополучных стариков и целенаправленно обойти их с нехитрыми подачками. На этой поляне, при наличии работающей «сетки» и хорошего бюджета, можно было обыграть даже хозяйственников и промышленников и, удобряя округ тушенкой и сгущенкой, избираться раз за разом.
Старые песни о главном
После успеха «Старых песен о главном» табу на советскую ностальгию было снято и она стала той самой универсальной идеологией, которой можно было сдобрить даже самую тухлую кампанию. К 1999 году она стала едва ли не обязательным блюдом, потому что все кандидаты были примерно одинаково безыдейными циниками, а сообщить о своих взглядах на жизнь им было нечего, ибо правда бы отвратила избирателей, а врать оригинально было лень да и слишком хлопотно.
На фоне отсутствия какой-либо борьбы идей и возникла вера в могущество пресловутых политтехнологий: если в одной кампании участвует сразу несколько однотипных безыдейных нуворишей, то победить можно было, только выделившись, удивив избирателя чем-то оригинальным. Например, имитировать покушение на себя, чтоб потом рассказывать о том, как власть его боится. Поэтому когда где-то кого-то бьют или даже убивают по политическим мотивам, ветераны политических 90-х многозначительно улыбаются: это он сам себя, «для пиара», а как иначе-то? В их мире иначе действительно никогда не было.
В зависимости от ситуации, в рамках избирательных кампании могли проводиться пикеты, митинги, поквартирные обходы и любая другая деятельность, внешне похожая на настоящую политическую борьбу, какой он она обычно представляется, — но во всех случаях участниками акций были нанятые за деньги люди. Заниматься политикой бесплатно и тем более в убыток себе или за счет добровольных пожертвований населения и опираясь на добровольцев — это был удел редких маргиналов, которые заведомо не могли ни на что претендовать. Недаром инвалиды тогдашних выборов и сейчас воротят нос от того же Навального: по их понятиям, он или дурак, или «чей-то проект», других вариантов они просто не способны придумать.
Зная всю правду про себя, про то, как они сами проводили выборы, Путин и его команда с легким сердцем взяли курс на сворачивание демократии
Вся публичная политика в России конца 90-х — это цинизм, возведенный в принцип, смесь вранья и денег в разных пропорциях, прикрытая набором заезженных слоганов и разыгранной нанятыми за деньги статистами имитацией столкновения идей и программ.
Рано или поздно демократия все бы расставила по своим местам, смена элит все равно должна была бы произойти: объективные демографические изменения вывели бы на орбиты власти новых людей — более искренних, более современных, более адекватных современному миру. Вывели бы, если бы естественное развитие событий не было остановлено пришедшими к власти в самом конце 90-х откровенными реваншистами, как раз из пресловутых «силовиков», о которых упоминалось выше.
Зная всю правду про себя, про то, как они сами проводили выборы, кто как побеждал на самом деле, как легко изменять присяге и чего стоят публично провозглашаемые лозунги, Путин и его команда с легким сердцем взяли курс на сворачивание демократии, поясняя его тем, что бесконтрольное попадание во власть кого попало вредит государству. По итогам 90-х было трудно спорить с тем, что качество депутатского, губернаторского и мэрского корпуса оказалось весьма невысоким. С одной стороны, там действительно было много всяких сомнительных и даже прямо криминальных персонажей. С другой стороны, там было слишком много трусливых чиновников-подхалимов, всегда готовых поддержать любую установку начальства, лишь бы лично им дали досидеть в своем кресле до пенсии, делая большие и маленькие гешефты на контролируемых бюджетах. Именно последние и стали опорой нового режима.
Никогда не доверяйте отличникам
Здесь истинный корень наших бед. И сам Владимир Путин, и его окружение, и все старшие поколения российской элиты сформировались как личности в брежневские 70-е и получили свой личный опыт демократии в те несколько ключевых лет на стыке 80-х и 90-х, когда общество пришло в движение и выборы действительно стали более-менее свободными. Тогда окно возможностей лишь приоткрылось, но хлынувшие в него люди показали, что в честной конкуренции безликие советские циники обречены на проигрыш. Этот опыт напугал «элиту», и она много лет трудилась над тем, чтоб вытеснить из политики всех искренних и идейных, а потом и вовсе остановить социальные лифты, по которым во власть могут подняться люди с другим сознанием и иной системой ценностей. К сожалению, им удалось это сделать. Поэтому нами до сих пор правят те самые люди, которые в конце 70-х изображали из себя убежденных коммунистов, в 80-е — сторонников перестройки и нового мышления, в начале 90-х — антикоммунистов и рыночников, в середине 90-х — «опытных хозяйственников», а потом — хранителей «всего хорошего, что было в СССР», но на самом деле не верящих ни во что, кроме власти и денег.
Главный же урок из всего случившегося с нами — никогда не доверять конструировать новую систему тем, кто воспитан в старой
Они не верят ни в искренность, ни в убеждения, ни в волонтеров, ни в честные выборы. Они так и живут с убеждением, что на митинги люди ходят, только если их свозить на автобусах или мобилизовать по месту работы, в пикетах стоят за деньги, а политикой можно заниматься только из корыстных побуждений, потому что самим бы им в голову не пришла глупая мысль заниматься политикой ради общественного блага, жертвовать на нее личные деньги и тем более рисковать из-за убеждений. Они вообще никогда и ничем не рисковали, воспитание такое — советских премудрых пескарей, «как бы чего не вышло».
Хуже того, перенесение специфического опыта, полученного от соприкосновения с политикой в России 90-х, на весь остальной мир формирует превратную картину мироздания: везде политика такая же, нигде никто ни во что не верит, все выборы — вранье, просто у них все спрятано глубже.
Цинизм и беспринципность позднесоветской элиты общества — вот что превратило демократию в России в унылый фарс. Пока выходцы из советского политического инкубатора будут играть хоть какую-то роль в нашем обществе, мы так и будем задыхаться в миазмах их стариковского цинизма, густо приправленного их ностальгией по тем временам, когда они были молодыми и делали первые шаги по карьерной лестнице, пресмыкаясь, лицемеря и ханжествуя.
Главный же урок из всего случившегося с нами — никогда не доверять конструировать новую систему тем, кто воспитан в старой, кто не просто прошел школу государственного цинизма и лицемерия, но даже и стал в ней отличником: это самые страшные люди.
