Фото из личного архива
Фото из личного архива

Андрей Макаревич, музыкант

Дорогой бесконечно юный друг!

Это просто прекрасно, что ты не можешь меня слышать. А главное — видеть: ты бы очень удивился, увидев, в какого старого седого дядьку ты превратился. А мне, между прочим, совершенно нечего тебе посоветовать: ты все делал правильно, и меня совершенно устраивает то, что из тебя выросло. Ну, может быть, следовало бы хоть немного заняться спортом — хотя тебя все равно невозможно было заставить, я же помню.

Так что это мне у тебя надо спрашивать советы. Как сделать так, чтобы каждый день был длинный-длинный, ты никуда не спешил и все успевал? И времени впереди было еще столько, что можно было вообще об этом не думать. И как опять впервые увидеть море? И чтобы родители твои были живые и счастливые и любили тебя больше всего на свете? И как не потерять веру в то, что добро всегда побеждает зло? Знаешь, я тебе завидую. У тебя впереди еще тысяча прекрасных моментов, а я могу о них только вспоминать.

Хотя, если разобраться, это тоже неплохо, правда?

Евгений Водолазкин, писатель

На первый взгляд, дорогой, у нас с тобой не так уж много общего, по большому счету — только имя. Но это только на первый взгляд. Если приподняться над нашим вопиющим несходством и взлететь, подобно авиатору, над нашей с тобой жизнью, можно заметить соединяющие нас нити. Натянуты они не горизонтально — от тебя ко мне (потому и кажется, что нас ничего не связывает), а вертикально. Они сходятся где-то там наверху. Для того чтобы ощутить наше единство, нужно смотреть сверху. И не нашими, подозреваю, глазами. 

Сферы нашей ответственности очень разные, и потому советы мне кажутся вещью напрасной. По слову поэта, мне нечего сказать ни греку, ни варягу. Это если считать, конечно, что варяг — ты, а грек — я, и что жизнь — это такой извилистый путь от тебя ко мне. На самом же деле еще непонятно, кто к кому идет. Невидимо склоняясь и хладея, мы близимся к началу своему. Ты видишь, я все кого-то цитирую. Спасибо тебе, читавшему, потому что из моей жизни поэзия ушла. Осталась проза, длинные, закрученные на манер ДНК предложения.

Но, если Александр Сергеевич прав, я еще возьмусь за поэзию и буду говорить по-детски просто.

Фото из личного архива
Фото из личного архива

Сева Новгородцев, радиоведущий

Севушка!

Я знаю, так тебя всегда называла мама.

Меня ты не знаешь, хотя ты — это я, но мы разделены временем и пространством, поэтому пишу тебе из другого конца жизни.

Раннего детства ты не помнишь, но мама рассказывала, как во время войны, в эвакуации в зерносовхозе где-то под Курганом, вам приходилось голодать. «Мамочка, — попросил ты, — сделай голубцы!»

«Из чего же я их сделаю, Севушка, — отвечала мама, — у меня ведь ничего нет, ни мяса, ни риса, ни капусты». Ты немного подумал и сказал: «Но у тебя ведь есть нитки!» (нитками перевязывали голубцы, чтобы они не развалились).

От недоедания у тебя развилась дистрофия, ты не мог ходить. Мама выменяла свое последнее платье в горошек на большую курицу и лечила тебя супом.

В послевоенный Ленинград ты вернулся тощим, как палка, с зеленым лицом. Мама, высокая цветущая блондинка, даже стеснялась брать тебя с собой. «Что же ты, милая, сына-то не кормишь, — говорили ей, — ведь краше в гроб кладут!»

Мама старалась изо всех сил, делала тебе розы из масла, утыканные изюмом, но ты ничего не ел. Потом понемногу поправился.

Читать ты научился рано, в четыре года, выучил наизусть несколько басен Михалкова и читал их гостям, стоя на табуретке. Подруга матери, аккордеонистка Женя Азбель, разъезжавшая с концертами по фронтам во время войны, беспрестанно курила папиросы и хриплым контральто выкрикивала из табачных облаков: «Люся! Он тебя овеет славой!»

У Жени тоже был сын, но его пришлось отдать в другую семью на воспитание. Звали его Витя, Виктор Корчной, шахматный гроссмейстер.

Кто-то из знакомых подарил тебе настоящий командирский планшет с целлулоидным окошком для карт, настоящий кожаный летный шлем и очки. Ты надевал валенки с галошами, строил из диванных подушек кабину самолета и летел на Северный полюс, в шлеме и очках, сверяя путь по планшету. Мог так играть целый день.

Этот планшет был для тебя единственным в мире, поэтому, когда ты пошел в первый класс и увидел точно такой же планшет у учительницы, то возмутился несправедливостью и устроил скандал со слезами, а поняв свою ошибку, заплакал еще сильнее.

Учительница, с французской фамилией Пассек, на работе сорвала себе голос, говорила тихо, с трудом. Она вызывала тебя к доске, и ты читал классу, громко, с выражением.

Мимо вашего дома, по улице Ракова (Итальянской) два раза в день маршировали курсанты Инженерного училища в Михайловском замке. Ты с мальчишками пристраивался в конце колонны и шагал в ногу. «Эй, Абрамович!» — крикнули как-то тебе из строя. «Я не Абрамович! — ответил ты звонким голосом, — я Левенштейн!»

У отца на работе были большие неприятности, пришлось оставить Ленинград и переехать в Таллин, в крохотную однокомнатную квартирку на первом этаже. Для новорожденной сестры Наташи мама каждый день терла морковку и выжимала сок через марлю.

Еще в Ленинграде ты сказал маме, что хотел бы заниматься музыкой, она не придала этому значения, а ты не настаивал. Жаль, потому что музыкантом ты, в конце концов, все равно стал, но были упущены годы, которые уходят на развитие внутреннего слуха, беглость пальцев.

Эта тяга привела тебя в Таллинский (тогда еще с одним «н») дом пионеров на курсы горнистов-барабанщиков. Как дипломированный специалист, ты в пионерском лагере играл на линейке подъем и спуск флага, побудку и отбой («Вставай, вставай, порточки надевай!» и «Спать, спать по палатам, пионерам и ребятам!»)

Лет с десяти ты увлекся фотографией, сам проявлял широкую черно-белую пленку от аппарата «Любитель», сам печатал карточки, запершись в семейной ванной, освещенной красным фонарем.

В 13 лет ты увидел выступление артиста Русского драматического театра Рассомахина, читавшего на концерте монолог Хлестакова из пьесы Гоголя «Ревизор». Это так поразило тебя, что ты нашел пьесу, выучил этот монолог наизусть и беспрестанно читал его, глядя на свое неясное отражение на темной кафельной плитке старомодной голландской печи.

С этим номером участвовал (в том же Доме пионеров) в конкурсе чтецов-исполнителей и получил первый приз. Его вручали в концертном зале «Эстония», призом была красивая грамота и фарфоровый бюстик Максима Горького.

К тому времени отцу дали квартиру у парка Кадриорг, прямо у дома начиналась лыжня. После школы ты наскоро обедал, надевал ботинки с лыжами и уходил в глубину парка до темноты. Твою любовь к лыжам я сохранил до сих пор.

«Самое страшное, Севушка — часто повторяла мама, — это человеческая зависть!» Ты этого не понимал. В классе у тебя было три приятеля, по фамилии Белов, Лекс и Тагунов. Потом ты увлекся дружбой с Даном Марковичем, он к 14 годам проштудировал всю философскую библиотеку покойного отца, у него было чему поучиться.

Однажды после школы ты увидел у своего дома (ул. Вейценберги, 2) своих приятелей, Белова, Лекса и Тагунова. С дружеской улыбкой подошел ты к ним, но ответом были удары кулаками в лицо. От неожиданности и обиды ты не стал сопротивляться, а только повторял: «Ладно, бейте, бейте!»

Друзья разбили тебе губы, сломали нос. Всю оставшуюся жизнь я дышу только левой ноздрей, правая забита. Друзья отомстили за дружбу с умным мальчиком, за пренебрежение к ним.

В 16 лет ты попросил отца устроить тебя плавать матросом. Начал юнгой на теплоходе «Найссар», потом сдал на матроса 2-го класса. Научился швартоваться, стоять на руле, открывать и закрывать трюма.

Но главное — ты заработал себе на фотоаппарат «Зенит», первую советскую «зеркалку».

Ты собирался стать кинооператором, но получилось иначе.

Это я знаю точно.

Фото из личного архива
Фото из личного архива

Антон Комолов, телеведущий

Дорогой юный Антон! 

Хотя кого я обманываю, если бы к тебе кто-то обратился со словами «дорогой» и «юный», ты бы, наверное, скорее напрягся, чем расположился к собеседнику.

Насколько я тебя помню, парень ты рассудительный, но весьма упрямый. Уж если поставил цель, будешь к ней идти: иногда быстро, иногда медленно, но мало обращая внимания на препятствия. Советы ты не то что не любил, но относился к ним взвешенно и «примеряя» на себя их полезность, тем более — к советам от странного дяди, говорящего что-то о путешествии во времени и «обращении к себе-ребенку»…

В общем, делай все, как ты делаешь. Старайся, стремись, ошибайся — именно все это и сделает тебя тем, кем ты станешь в будущем.

Посоветую настоятельно разве что одно. Ты любишь баскетбол и много в него играешь. И в будущем будешь его любить и хотеть играть… Так вот, я тебя очень прошу: разминайся хорошенько перед играми! Растяжку делай! И про заминку не забывай!!! И качай квадрицепсы бедра!!! Колени у тебя не титановые!

Олег Нестеров, музыкант

Дорогой мой,

Если быть кратким:

1. Все так.

2. Избегай невстреч.

3. Постарайся побыстрее понять, что ты не Олег Нестеров.

Фото из личного архива
Фото из личного архива

Татьяна Лазарева, телеведущая

Девочка моя любимая! 

Посмотри на меня. Не бойся, я не хочу тебя обидеть. И я не буду делать больно. Просто послушай меня. Я тебя очень, очень, очень люблю. Я буду любить тебя всегда и никогда тебя не брошу. Я хочу, чтобы ты это всегда помнила. Посмотри на меня, какая я большая и сильная. Ты можешь мне довериться, я никогда тебя не предам, я всегда буду рядом. Я буду защищать тебя, чтобы ты ничего и никого не боялась. Я знаю, что ты очень веришь взрослым, и это совершенно нормально, ведь маленьким детям нужна помощь взрослых, иначе они не смогут вырасти. Но знаешь, я открою тебе одну большую тайну, только ты про нее никому не говори, ладно? Взрослые довольно часто совершают ошибки. Да-да, и твоя мама, и папа, и даже бабушка с дедушкой, и просто незнакомые люди — иногда они становятся совсем как дети и даже могут натворить глупостей. И это случается сплошь и рядом, я и сама такая, честное слово. Поэтому я хочу научить тебя сопротивляться всему, что тебе кажется неправильным.

Запомни: нравится тебе что-то или не нравится — ты всегда права. И ты всегда можешь об этом честно сказать, и тебе за это ничего не будет, я за этим буду следить. Вспомни, как ты выражала свои чувства, когда была совсем младенцем? Ты смеялась, если тебе было хорошо, и плакала, когда что-то было не так. Это был твой единственный способ коммуницировать с окружающим миром, и ты этим пользовалась. Но чем старше ты становилась, тем больше от тебя требовали, тем больше появлялось непонятного и необъясненного, ведь взрослые очень заняты и у них не всегда есть время тебе все объяснять, это занимает так много времени. А я хочу разрешить тебе по-прежнему внимательно слушать себя и хочу, чтобы ты всегда себе доверяла, потому что ты очень честная, умная и храбрая. И еще ты очень ответственная. Ты так много на себя взяла, что тебе обязательно нужна помощь.

Я тебе обещаю, что буду помогать тебе всю жизнь и никогда-никогда тебя не брошу. Иди ко мне, моя хорошая. Дай я тебя обниму.

Джанго Эдвардс, артист клоунады

Дорогой Стэнли! 

Никогда не старей. Просто используй накопленную мудрость и оставайся всегда семилетним. Ты не родился с паспортом и религией. Так что просто оставайся ребенком.

Фото из личного архива
Фото из личного архива

Слава Полунин, клоун

Телеграмма
Кому: самому себе
Куда: в детство
Улица: шестьдесят лет назад
Дом: на дереве
Слава, привет вскл Поздравляю с праздником счастливого детства вскл Желаю тебе не взрослеть тире так уж получилось зпт что я проверил это решение на личном опыте и очень им доволен двтч оно принесло мне кучу удивления, подпрыгивания и насвистывания тчк
Спасибо за детские мечты зпт которые достались мне от тебя по наследству тчк Я все выполнил очень старательно тчк Подкинь еще парочку тчк
Жду тебя в саду на скамеечке возле перевернутого корабля зпт у которого якорь зацеплен за облака тчк Приготовил тебе подарок двтч огромную четырехметровую рогатку тчк Зарядим себя зпт как Мюнгхаузен и полетаем тчк