Семья, где не любят

Пришла на прием целая семья: мужчина, женщина, девушка лет 16–17 и мальчик лет пяти.

— Можно, мы по очереди зайдем?

— Конечно, можно, — соглашаюсь я.

Первой заходит женщина, представляется Анной.

— Вы знаете, у нас как-то вот почти случайно зашел разговор о «сходить к психологу», и, представьте, сразу все меня поддержали — и муж, и дочь: да-да, это разумно, давайте сходим! Но дочка сразу сказала: только я отдельно поговорю. Я согласна: она взрослая уже, 17 лет, у нее свои проблемы, свой взгляд. Мне тоже надо с вами о своем поговорить. Муж засмеялся и говорит: ну тогда, получается, и я отдельно, как независимость России при распаде Союза: все независимые, ну и мы тоже.

Я обрадовалась. При таком разумном общем подходе в семье шанс конструктивно помочь возрастает многократно. Сейчас всех выслушаю и все вместе придумаем, как улучшить и гармонизировать ситуацию. Взрослые, умные, не лишенные самоиронии люди — у нас обязательно все получится.

Но не случайно говорится: «человек предполагает»… а располагает однозначно кто-то другой.

Анна

Уселась в кресло и покаянно потупила взгляд:

— У Вероники сейчас сложное время — выпускной класс, экзамены, надо решать, что делать дальше. Плюс, кажется, сложности в отношениях с ее молодым человеком (он живет в нашем дворе, и они дружат лет с шести). Я прекрасно понимаю, что дочери очень нужна моя поддержка, но совершенно не могу ей ее оказать.

— Почему же? Вероника отвергает вашу помощь?

— Нет. Тут, наверное, все дело в том, что я не люблю свою старшую дочь, — взгляд на ковер и нервные выкручивания пальцев.

— Простите, не совсем вас поняла. Расскажите подробней. Когда вы пришли к такому выводу? В чем конкретно эта ваша нелюбовь выражается? В каких-то поступках, словах или только в их отсутствии? Было ли так всегда, с рождения Вероники, или возникло потом, в результате чего-то?

— Мне сейчас уже трудно вспомнить наверняка, но я попробую рассказать, потому что понимаю — это надо…

Первый брак Анны почти с самого начала оказался неудачным. Отец Вероники пил, бешено ревновал молодую жену, скандалил по любому поводу, мог поднять на нее руку. Женщина жила от скандала до скандала и, если честно, не очень-то имела силы и желание анализировать, как именно она относится к своей маленькой дочери. Вроде бы сначала была любовь, во всяком случае тревога за нее и иногда, изредка — умиление: такая маленькая, такая трогательная, такая хорошенькая. Сама Анна ширококостная, темноглазая, с густыми каштановыми волосами. Вероника же удалась в отца: голубые глаза, узкая кость, облачко тонких золотистых волос. Однако умиление быстро кончилось — жизнь со скандалистом-алкоголиком становилась просто невыносимой. Анна приняла решение разводиться. Развод был ужасен — с угрозами ей, ребенку, всей ее семье, с безобразными сценами и привлечением участкового.

Когда немного выдохнула и огляделась, обнаружила себя фактически без специальности и своего собственного жилья, с плаксивым и, кажется, слегка отстающим в развитии ребенком на руках. При этом ребенок до странности похож на отца и все время спрашивает ноющим голосом: а когда папа придет?

Уже тогда почувствовала: к дочке не хочется лишний раз прикасаться. Ее ласки раздражают, на вопросы лень отвечать, играть с ней в куклы — скучно.

Сходила тогда к психологу. Психолог сказал: все с Вероникой в порядке, у ребенка педагогическая запущенность, пока вы разводились, ее развитие тормозило. Побольше с ней занимайтесь, и все выправится…

А если заниматься совсем не хочется?

Однако Анна встряхнулась и решила: в конце концов главное, чтобы нам с дочкой было где и на что жить. Этим и займемся в первую очередь.

И все более-менее получалось. Работала администратором в салоне, параллельно освоила профессию визажиста и маникюрщицы, появились первые клиенты, взяла ипотеку…

Вероника училась в школе, ходила на продленку, в школе же занималась в каких-то кружках (Анна за этим не особо следила). В учебе девочка никогда не блистала, первая учительница говорила о ней, пожалуй, с сочувствием: она старается, но ей плохо дается.

В это время мать и дочь жили мирно: общались только на бытовые темы, да и то мало. Иногда Вероника уезжала к бабушке и дедушке (родителям отца) в Подмосковье — там ее любили и всячески баловали.

Потом Анна по интернету познакомилась с Борисом. Он хотел семью, был не против женщины с маленьким ребенком, но девочка 12 лет его все-таки смущала: это же сложный возраст, сумею ли построить отношения?.. Однако, когда Борис и Вероника познакомились воочию, они как-то сразу друг другу понравились…

— Сейчас у них с Борисом отношения лучше, чем у меня с дочерью, — честно признается Анна. — И иногда меня это еще дополнительно раздражает. Вроде бы радоваться надо: вот, есть кому с дочкой поговорить, обсудить с ней что-то… А я не радуюсь… И вообще, только когда у меня Лешенька родился, я поняла, что это такое — любить ребенка. Меня прямо как волной смыло. Ему сейчас уже пять, но мне все равно хочется его все время тискать, ласкать, разговаривать с ним, играть… Очень бывает стыдно. Вероника мне прямо так и говорит: мама, я понимаю, что тебе всегда было на меня наплевать… А я думаю: господи, да ведь все еще хуже! — не наплевать, а раздражает и бесит в ней все. В восьмом классе они с подружкой в супермаркете какие-то шарфики пытались стащить. Их, конечно, поймали. Так  Борис меня потом от нее оттаскивал, кричал: хватит! Хватит! Что ты делаешь?! — а у меня просто как крышу снесло. При этом ведь я понимаю: она обычная девочка, не злая, не глупая даже, последние два года она даже учиться стала получше, подумывает вот в Москву ехать поступать (отец-то ее умер от пьянства своего, а бабушка и дедушка там живут, полчаса от Москвы на электричке). Я бы и хотела, чтоб она уехала, и стыдно мне… Можно еще чего-нибудь с этим сделать?

Вероника

— Мать меня не любит, я всегда это знала и в общем-то привыкла. Иногда, когда вижу, как она Лешку облизывает, подкатывает что-то такое… и обратно откатывает. А я ведь ее на самом деле, знаете, люблю: у нее с моим отцом жизнь была тяжелая, и потом она работала, училась, каждый рубль считала, я же помню, пусть ей хоть сейчас будет счастье. И Лешку я обожаю, он такой забавный и развитый уже, знаете, в пять лет читать умеет почти как взрослый… в отца, наверное, умом пошел.

У меня к вам вот какой вопрос, я тут сама чего-то, наверное, не понимаю, может, вы мне подскажете. Я в этом году школу заканчиваю, учусь я сейчас неплохо, да Борис настоял и мне еще двух репетиторов нанял, так что, наверное, и экзамены я сдам хорошо. Вроде бы по всему надо мне в Москву ехать. Там мои бабушка с дедушкой живут, и у них никого, кроме меня, нету, и жилплощадь есть, и вообще мне их жалко, они после смерти моего отца такие одинокие остались, а у дедушки инсульт был, и он ходит плохо. И возможностей, все говорят, в Москве больше. А здесь — что мне терять? У матери с Борисом своя семья, Лешка и без меня обойдется…

— С Борисом у тебя хорошие отношения?

— Прекрасные! Он, когда только появился, старался со мной эти самые отношения выстроить, приглядывался ко мне, расспрашивал, что я люблю, что не люблю. Это же для меня в первый раз в моей жизни было, понимаете? Кто-то большой и умный мною по-настоящему, без дураков интересовался. Я сама просто наизнанку готова была вывернуться, чтобы ему понравиться, матери каждый день говорила: вы только женитесь обязательно, где ты еще такого хорошего найдешь!

Когда Лешка родился, я думала: ну все, зачем ему теперь я, у него же свой сын есть. Но ничего подобного! Он мне сказал: пока еще Алексей в человека вырастет, а с тобой мне прямо сейчас интересно. Мы с ним в кино ходим, и даже с моими подружками вместе — мы все любим боевики-комедии и фильмы ужасов, а мама это не любит. Он потом для нас все это а-на-ли-зи-рует — и еще интереснее становится. Все мои подружки тоже Бориса прямо обожают! А вот Генка его терпеть не может! — девушка захихикала.

— А Генка — это у нас кто? — спросила я, хотя уже сама догадалась.

— Генка — это мой как бы парень, мы с ним еще в один детский сад ходили, а сейчас он в училище. То есть это он думает, что я его девушка, а я вот сомневаюсь.

— Сомневаешься в ваших отношениях?

— Ага. Он, как и мой батя покойный, уже сейчас не дурак пива выпить или чего покрепче, и ревнует меня к каждому столбу. И я вот думаю: оно мне надо?

— Гм. Действительно.

— И вот он говорит: не уезжай! Ты меня там в Москве забудешь, а я тут сопьюсь или вообще покончу с собой.

— Это банальный, глупый шантаж.

— Да я знаю! Но почему-то вот и хочу, и не хочу уезжать. Сама себя спрашиваю: и чего меня тут держит? Прямо вот у меня тут такая любящая семья? Нет, конечно, я уеду — им всем легче и спокойней. Или прямо вот я Генку люблю не могу? Тоже вроде нет. А почему тогда? Вы не знаете? И чего мне сделать-то?

Борис

— Это, что я вам скажу, ведь никуда дальше не пойдет? И Анна тоже не узнает?

— Не пойдет. Не узнает.

— Я сам себя не понимаю и иногда боюсь.

— Поясните.

— Эта девочка… Вам надо знать: до брака с Анной я никогда не был женат и не имел дела с детьми. И вот Анна меня с ней познакомила, до того сказала: она плаксивая, глуповатая, до сих пор в куклы играет, учится плохо, но в общем — ничего. Я ее увидел: распахнутые голубые глаза, волосы вьются вокруг лица, в руках кукла… Вы помните «Отверженных»?

— Да, конечно, Жан Вальжан купил куклу Козетте… Вы вообразили себя Вальжаном?

— Да, наверное, да! Я подумал: господи боже ж ты мой, она будет моей падчерицей?! Я старался быть осторожным, аккуратно строить с ней отношения, как ни странно, Аня мне ничем не могла помочь…

— Вероника ваши усилия оценила, и сейчас их помнит.

— Я могу быть с вами откровенным?

— Да.

— Мой брак нельзя назвать удачным. У нас с Аней оказалось на удивление мало общего. Но теперь у нас сын, это для меня важно, и я знаю все свои обязательства. Но иногда я вдруг чувствую и пугаюсь рационализации этого чувства до умопомрачения: я остаюсь в этой семье только потому, что назначил себя охранять Веронику от нелюбви ее матери. И хочу дать ей хоть чуть-чуть (по возможности) любви и понимания. А иногда я думаю… чувствую все это иначе… и вот тогда мне хочется, во избежание, просто немедленно собрать чемодан и уйти. Мне сорок шесть лет, я вовсе не пылкий юноша, я думаю, вы меня понимаете… Что мне делать?

***

Все трое сидели передо мной.

«Прости, Генка! — мысленно извинилась я. — Сейчас я принесу тебя в жертву».

— Вы, конечно, читали в дамских журналах или в интернете про «токсичные отношения»?

Девушка и женщина с готовностью закивали. Борис смотрел с удивлением.

— Увы, у Вероники, у которой раннее детство прошло в атмосфере алкогольных скандалов, ссор и примирений родителей, сейчас очень велик риск вступить в такие отношения. Тем более что это друг ее детства, давняя привязанность и все такое. Гена уже сейчас злоупотребляет алкоголем и ее шантажирует… (Я заметила, как сжались кулаки у Бориса, и отвела взгляд.) Я понимаю, что вам всем будет непросто пережить разлуку, но самым разумным из интересов Вероники мне представляется просто физическое ее удаление из этого двора и этих отношений, и начало нового этапа ее жизни в другом месте, с новыми людьми, где тем не менее ей уже обеспечена моральная поддержка любящих ее бабушки и дедушки. При этом она сама сможет им действенно помогать, что также немаловажно для гармоничного формирования ее собственной личности.

Я сама гордилась своей речью — просто и аккуратно. А они все сразу посветлели и опять закивали: да-да, конечно, все именно так, как вы сказали!

Провожала я их тем не менее со сложным чувством.

***

Анна у меня на приеме, одна.

— Вы понимаете, как будто свет в доме выключили. Я-то ведь как думала: вот уедет она наконец — и заживем спокойно! Я не буду злиться, раздражаться, винить себя, Борису не придется все время меня окорачивать… А получилось как-то иначе совсем: скучно, как будто пылью все присыпали, и говорить как будто не о чем. Если только о Лешке, но он же маленький еще, чего у него там в детском садике происходит, или какой клиентке я какие ногти сделала… Вероника про это слушала с удовольствием, а Борису-то оно зачем?

— Да, сложный период, — согласилась я. — Помните, как Борис строил отношения с Вероникой? Взрослый мужчина и девочка-подросток — большая разница, правда? Но он хотел и нашел общие точки. Вы тоже хотите и тоже найдете — изучайте, что нравится Борису, что его интересует, пытайтесь тоже это узнать и этому научиться, показывайте свой интерес...

— Я попробую, конечно, — грустно пообещала Анна и, уже уходя, спросила: — Так что же это, получается, что я ее все-таки любила?

— Получается, да, — я пожала плечами и не стала вдаваться в подробности.

— Ну что ж, хоть какая-то хорошая новость, — вздохнула Анна и ушла.