Чиновник, которого не было
Чиновник в российском кино — существо отчего-то трагикомическое. Часто, конечно, встречаются эпизодические персонажи, не вызывающие симпатии и сочувствия, — холодные негодяи и взяточники с потными ладошками, — однако от них слишком пахнет мокрым картоном и свежей краской, чтобы принимать их всерьез. Но, как только чиновник становится главным героем, он сразу начинает походить на Филатова-Филимонова из «Забытой мелодии для флейты» — мятущегося влюбленного мужчину средних лет в хрестоматийном кризисе. Кого ни возьми — Михаила Ефремова в десятилетней давности фильме «Какраки», Александра Лазарева-младшего в только что закончившемся сериале «Дипломат» или Федора Бондарчука в его многочисленных чиновничьих инкарнациях, — кажется, что это один и тот же несчастный, но не совсем пропащий человек, который застрял в своем кругу ада, похожем на свернувшуюся лентой Мебиуса велодорожку. Его род деятельности в данном случае не так уж и важен: с таким же успехом он мог бы быть журналистом, рекламщиком или бизнес-тренером. Государственная служба здесь, скорее, символ бессмысленной суеты, иссушающей и искушающей душу.
Режиссер Светлана Проскурина доводит этот символизм до предела. Ничего комического в ее «Воскресенье» нет, да и странно было бы ждать веселых шуток и анекдотических ситуаций от фильма, где в главной роли занят Алексей Вертков, в чьем лице сосредоточилась вся скорбь неблагоустроенного мира. Его Дмитрий Иванович Терехов — чиновник из провинциального города, занятый в воскресный день, вместо спасения души, обычной рутиной, и даже любовница, выбросившаяся из окна, не сильно нарушает его график. Вообще каждый эпизод фильма наводит на мысль, что именно он станет ключевым и именно после него начнет набирать обороты действие, однако зритель «Воскресенья» оказывается в положении человека, который пришел в театр, где все декорации увешаны ружьями, но, приглядевшись, всякий раз понимает, что обознался: здесь болтается на гвозде вешалка, там причудливо сплелись цветы на обоях, а где-то в углу просто странно сгустились тени.
Все начинается с названия: хотя главного героя зовут, как и Нехлюдова, Дмитрием Ивановичем, «Воскресенье» Проскуриной, на первый взгляд, никак не связано в «Воскресением» Толстого. А дальше уже обманываешься на каждом шагу: у истории с любовницей нет никакого продолжения, отправитель письма, обещающего чиновнику скорую смерть, остается неизвестен, мать Терехова никак не хочет умирать, возмущение горожан вырубкой парка не перерастает в революцию, а сам Дмитрий Иванович не забывает вовремя сделать инъекцию инсулина. На самом деле все не так просто — и потерявшийся мальчик, и упоминание проломленной головы, и толстовские аллюзии оказываются неслучайными, — однако интересны тут не столько эти тени на стене, сколько поступки главного героя.
