Российская власть в отношении к COVID прошла все классические стадии: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Поначалу она полагала (кажется, вполне искренне), что эпидемия — локальная проблема китайцев, уберечься от которой помогут стандартные меры предосторожности. «Очень рассчитываю на то, что наши китайские друзья с честью выйдут из тяжелой ситуации, которая складывается», — говорил Владимир Путин.
Даже решение о закрытии границы с Китаем, принятое позже всех, воспринималось как шаг экстраординарный. Не обошлось, правда, без курьезов — буквально через несколько дней на Дальнем Востоке опустели прилавки магазинов; выяснилось, что практически все продовольствие прибывало из Китая, и из правил блокировки границы пришлось сделать исключение для грузовых поставок.
И тем не менее ситуация казалась неприятной, но не особенно тревожной. Тон задавал Владимир Путин, объявивший, что «ничего критического у нас не происходит», а все информационные «вбросы» о коронавирусе суть провокация из-за границы, цель которой — посеять панику среди населения. Так президенту докладывала ФСБ (и если сегодня в связи с совсем другим вопросом у кого-то возникают сомнения в общей компетентности службы, так вот это, пожалуй, показательный пример).
Это было сказано в первых числах марта — через три недели Путин, облаченный в защитный спецкостюм, уже проводил личную инспекцию специального госпиталя в подмосковной Коммунарке для зараженных COVID-19. Там находился на лечении певец Лев Лещенко, первый из селебрити подхвативших вирус, всего-то на 10 лет старше самого Путина. Увиденное, очевидно, настолько потрясло президента, что уже на следующий день он срочно обратился к народу и объявил: страна уходит на карантин на неделю. А потом продлил «каникулы» еще на месяц.
Поведение президента было вполне объяснимо. Он только-только запустил механизм изменения Конституции, где ключевой поправкой было обнуление сроков его полномочий после 2024 года. Останавливать процесс было невозможно — Кремль задумал красивый политический блицкриг. Но еще оставалась надежда на то, что пожар удастся сбить экстренными мерами. Уже назначенное голосование перенесли с конца апреля на начало июля.
Враг не сдавался. Эпидемия безжалостно съедала все планы на 2020-й. После мучительных раздумий вслух Владимир Путин объявил об отмене празднования 75-летнего юбилея Победы вместе с шествием «Бессмертного полка». Кажется, впервые он поступился личным триумфом из-за общественного мнения, испугавшись, что в таких условиях парад, каким бы пафосным он ни был, вызовет не восторг, а только мощную критику власти за создание угрозы массового заражения. В некоторых регионах тем не менее парады провели, получив, разумеется, вспышки болезни.
Принудительный карантин обрушился на Россию паровым молотом. Как водится, никаких предварительных обсуждений и дискуссий не было — кому у нас их вести-то? Решение Путина заморозить экономику за счет работодателей заставило последних взвыть. Правительство срочно принялось выдумывать компенсирующие меры, которые тут же оказывались недостаточными или запаздывающими. Начались предсказуемые проблемы с социальными выплатами медикам. Система здравоохранения затрещала по швам и потребовала небывалого напряжения всех государственных систем.
На фоне экономических проблем наметилось что-то вроде политического мини-кризиса: срочно ушедший в полную изоляцию президент впервые оказался в положении ведомого. Поначалу он поручил действовать региональным руководителям, но те без команд сверху действовать не привыкли, так уж их воспитали. Жестко преследовать нарушителей ограничений они не решались и регулярно мухлевали со статистикой, боясь гнева федерального начальства. Рьяно взялся за дело лишь московский мэр Сергей Собянин, неуемный энтузиазм которого не смог притормозить даже всемирный мор, — ему что реновацию проводить, что вакцинацию, все едино, был бы размах. В телеграм-каналах зашептались было даже о президентских перспективах мэра. На фоне деловито внедренного им «цифрового концлагеря», как ни странно, даже старомодный консерватизм Путина вдруг стал смотреться как-то человечнее.
Довольно скоро Путин, впрочем, оправился от первоначального потрясения; начал проводить совещания с министрами и губернаторами в видеорежиме и постоянно выступал с обращениями к народу. Отменив все, что только было можно, он все-таки не отменил голосование по поправкам в Конституцию. Центризбирком расстарался, разрешив гражданам волеизъявляться в течение трех дней; не без традиционного в наших широтах балагана, но поправки протащили, и разрешение баллотироваться дальше Владимир Путин получил. Агитацию против запретили — понятно, из-за коронавируса.
Конечно, нельзя сказать, что только Россия столкнулась с бедами от эпидемии. Во всех странах локдауны и карантин встречали с огромным недовольством. Конспирологических теорий об искусственном происхождении вируса за рубежом родилось, кажется, даже больше, чем у нас. Целые индустрии, такие как авиаперевозки или туризм, рушились повсеместно.
Россияне, впрочем, в отличие от многих прочих, переносили все это более-менее стоически — сказалась, видимо, генетическая память. За границу у нас и так на самом деле мало кто ездит, а навык не работать, получая за это символические деньги, почти что утерянный после распада СССР, очень быстро вернулся. Некоторые, конечно, были недовольны и рассказывали что-то про безработицу и бизнес, но этих людей почти никто не слушал; подумаешь, бизнес погибнет — 70 лет жили в стране, где никакого бизнеса в принципе не было, и славно ведь жили. Что начальство куда-то не пускает и все закрывает, так вообще-то, согласитесь, могло быть гораздо хуже, а развертывание подпольной мелкой экономики услуг — это еще один наш национальный навык, про который мы думали, что уже и не пригодится, а вот поди ж ты.
Новые контуры общественных отношений, индуцированные эпидемией, стали до странности напоминать недавнее прошлое. Закрытие границ многие годы служило воображаемым апексом путинских ограничений для либерально-интеллигентских кругов, символом самого плохого, что может породить режим, — но вот это произошло, и ничего не сотряслось.
Воспользовавшись всеобщим смятением, власть под предлогом борьбы с коронавирусом усилила слежку за гражданами, еще больше подогнала под себя правила выборов, прикрыла церкви, окончательно запретила митинги и без особых эмоций прижала мелкого частника-ресторатора, заставив россиян встречать Новый год дома, с телевизором и оливье, как в старые добрые времена.
Если в других странах власть в условиях эпидемии подвергалась серьезной проверке на прочность (и не всякая власть ее выдержала), то в России государство в результате только укрепилось. Свобода перемещения, свобода предпринимательства, свобода выражения мнений — все это не то чтобы оказалось отменено, но просто как-то незаметно еще больше сдулось. Как бы вынужденно. Заодно, чтоб два раза не вставать, государство сильнее надавило на некоммерческие организации и ужесточило законодательство об иностранных агентах. И над всем этим воцарился новый генсек с неограниченным сроком полномочий, только что почти выигравший свою собственную войну, где он был главным полководцем и стратегом.
Для большего сходства едва не запретили свободный въезд в Москву — но все-таки каким-то чудом пока удержались. Зато под конец года в Кремле все-таки забеспокоились о росте цен на продукты и даже заволновались, что и тут может получиться опять как в СССР.
Что-то из этого оказалось просто побочным эффектом борьбы, что-то — неизбежностью, но тем не менее все было проделано практически без сопротивления. Чуть-чуть подергалась было РПЦ, однако церковь довольно быстро сдалась.
Даже в международной политике эпидемию начали использовать так же, как в советское время — «мирные инициативы Москвы»; нежелание Запада отменять санкции ради общей борьбы с вирусом стало трактоваться как наглядное доказательство его лицемерной и русофобской природы, а участие в «гонке вакцин» превратилось в попытку доказать миру преимущества отечественного строя. В политике же внутренней безмолвное непротивление граждан всему, что придумывает власть, истолковано как проявление небывалого всенародного единства.
Под конец года дело дошло до начала вакцинации — к весне она, вероятно, приобретет массовый характер; в наступающем году какие-то ограничения наверняка будут сняты, но когда и в каком объеме, неизвестно, а немалая их часть останется с нами и дальше. Власть, побывав в панике, сейчас, кажется, уже вполне нашла в новой ситуации плюсы. Прислушайтесь к своим ощущениям — не правда ли, и вы уже начали привыкать?
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь
