Это не первая книга Александра Минкина, вдохновленная великим произведением русской литературы. Совсем недавно был «Немой Онегин: роман о поэме», и вот теперь «Чайка. На воде». В каком-то смысле Минкин ощущает себя искателем кладов на заповедной территории, где давно уже никто ничего не ищет. Казалось бы, зачем? Все, что надо, давно найдено. Музейные этикетки развешены, акценты расставлены, диссертации написаны и защищены. Но приходит седой как лунь Саша и с молодым задором набрасывается на чучело старенькой «Чайки», так что только перья летят. Читать его роман невероятно увлекательно. Каждая чеховская реплика пробуется на зуб, как червонец в скупке, каждый поворот сюжета анализируется с дотошностью судебного следователя. Каждый монолог будто проверяется на детекторе лжи. И столько всего нового вдруг открываешь для себя. Конечно, Минкин прежде всего превосходный зритель. Доверчивый, непредвзятый, не коррумпированный нашими театральными мафиози. С мгновенными реакциями, с готовностью восхититься и обрадоваться настоящему таланту, но и с редким умением развенчать любую дутую фигуру и претенциозную бездарь. В нем, несмотря на седины, до сих пор живет андерсеновский мальчик, простодушно восклицающий: «А король-то голый!» За это его и любят, и ненавидят, и бранят, но всегда читают. «Чаек» на своем веку он пересмотрел великое множество. Были среди них и абсолютно великие спектакли, и абсолютно неудачные. Этот огромный зрительский бэкграунд пригодился ему в постижении чеховской пьесы.
Для публикации в «Снобе» мы выбрали одну из глав книги, посвященную Ги де Мопассану и его рассказу «На воде». Минкин тонко почувствовал тайну, которая связывала Чехова и великого француза. И может, именно тут и есть ключ к разгадке и «Чайки», и «Вишневого сада», и многих других произведений Антона Павловича?
Розы благоухают
Чехов восторгается Мопассаном, считает его образцом. В записных книжках Чехова находим: «Н. Н. хочет, чтобы его считали (называли?) русским Мопассаном».
В этой фразе видна насмешка над претензией Н. Н. (ибо Мопассан — первый французский новеллист, а Н. Н. — отнюдь не первый русский). Это звание вообще-то мое, говорит чеховская запись. Нормальная ревность и сознание своего места (но не напоказ, а в дневнике).
...Чехов пишет о Мопассане:
Хороший писатель, превосходный писатель! Удивительный художник! Страшный, чудовищный, сверхъестественный художник! Мопассан! Милая, читайте Мопассана! Одна страница его даст вам больше, чем все богатства земли! Что ни строка, то новый горизонт. Мягчайшие, нежнейшие движения души сменяются сильными, бурными ощущениями, ваша душа точно под давлением сорока тысяч атмосфер. Какое бешенство переходов, мотивов, мелодий! Вы покоитесь на ландышах и розах, и вдруг мысль, страшная, прекрасная, неотразимая мысль неожиданно налетает на вас, как локомотив. Читайте, читайте Мопассана!
Чехов. «Бабье царство», 1894 — за год до «Чайки».
Этот панегирик произносит персонаж рассказа, но восторг столь искренен, так доказателен, серьезен (без насмешки, без иронии), что с уверенностью можно предположить: это мысли Чехова. Вот он и усадил персонажей «Чайки» читать Мопассана.
Мопассан, 1850 — июль 1893. Прожил 43 года.
Чехов, 1860 — июль 1904. Прожил 44 года.
Один, чтобы бежать от суеты, купил яхту (сперва маленькую, потом побольше).
Другой, спасаясь от суеты, купил сперва Мелихово, потом участок в Ялте.
...Чехов прочел «На воде» как свое. Лучший новеллист России прочел у лучшего новеллиста Франции свои мысли, свои обстоятельства. То, о чем пишет Мопассан, Чехов испытал на себе, читал в письмах домогающихся дам. Это вечное желание светской дамы прикарманить, «заполонить» (взять в плен) знаменитого писателя, музыканта, художника. Чехов узнавал эти фразы. Да и как не узнать, если все повторяют одно и то же.
И если бы только это, если бы только верное описание светской пошлости, сплетен, адюльтеров, — не было бы таких восторгов. Главное, повторим, он узнал свои мысли, свои чувства — то, что еще только мерещится, мучает, а оказывается — уже сформулировано: ярко, сильно, точно.
Но что ж это за мысль — «страшная, прекрасная, неотразимая мысль неожиданно налетает на вас, как локомотив»? Да еще в тот момент, когда «вы покоитесь на ландышах и розах»…
За 125 лет «Чайку» поставили тысячи раз. И каждый раз на крокетной площадке лежала открытая книга. «Что это?» — «”На воде”, милочка». И ни один режиссер, ни одна милочка не удосужились прочесть: что же там написано. А если находились, читали «На воде» (небольшой, «мистический» рассказ Мопассана) и пожимали плечами: чепуха какая-то. Но у Мопассана два текста называются «На воде». Один — рассказ 1881 года. Другой — 1888-го — размышления, путевые заметки.
Чехов прочел и забыть уже не мог; даже если бы и хотел. Там страшная мысль налетела на Чехова, как паровоз.
Круазетт — это длинный бульвар, идущий полукругом вдоль побережья. Этот восхитительный и теплый край — в то же время цветущее кладбище аристократической Европы.
Ужасный недуг, не знающий пощады и называемый нынче туберкулезом, недуг, который гложет, жжет и разрушает людей тысячами, словно нарочно избрал это побережье, чтобы добивать там свои жертвы.
Впервые взяв в руки «На воде», Чехов не мог и предположить, что, читая насмешки над дамами (которые заманивают в свои сети романистов), читая забавные и точные мысли о ремесле писателя, вдруг попадет под поезд.
Розы, розы, повсюду розы! Они кроваво-красные, чайные, белые или расцвеченные пунцовыми прожилками. Могилы, аллеи, места, которые еще пусты сегодня и наполнятся завтра, — все ими покрыто. Сильный запах дурманит, кружит голову, заставляет пошатываться.
Поистине необходимо это множество роз и цветущих лимонных деревьев, чтобы никогда нельзя было уловить в дуновении ветра ужасный запах, исходящий из комнат, где лежат покойники.
Всюду вдоль этого пленительного побережья мы в гостях у Смерти. Но она здесь скромна. Никогда не встретишься с ней лицом к лицу, хотя она соприкасается с вами каждый миг.
Можно подумать даже, что здесь вообще не умирают, потому что все соучаствует в обмане, которым тешится эта властительница.
На улицах никогда ни гроба, ни траурного крепа, ни погребального звона. Вчерашний исхудалый прохожий не проходит больше под вашим окном: вот и все.
Если вы удивитесь, что не видите его больше, и побеспокоитесь о нем, метрдотель и все слуги с улыбкой ответят вам, что ему стало лучше и что он, по совету врача, уехал в Италию. А правда в том, что у Смерти в каждой гостинице есть своя потайная лестница.
Чехов, доктор Чехов харкал кровью, но уверял себя и близких, что это: простуда, бронхит, плеврит, просто кашель. Исхудал и мучительно умер от чахотки брат Чехова, умирал от чахотки Левитан... И как ни гнал знаменитый русский беллетрист от себя черную мысль, но доктор в этой личности никогда не спал. И все понимал. И однажды чахоточный Чехов взял в руки новую вещь бесконечно им ценимого Мопассана с тихим, безмятежным, гладким названием «На воде» и прочел:
Розы, розы, повсюду розы! Поистине необходимо это множество роз и цветущих лимонных деревьев, чтобы никогда нельзя было уловить в дуновении ветра ужасный запах, исходящий из комнат, где лежат покойники. Ужасный недуг, не знающий пощады и называемый нынче туберкулезом, недуг, который гложет, жжет и разрушает людей тысячами.
Когда тебе описывают красные, чайные, белые розы, пейзажи и ароматы южной Франции, Лазурного берега, никак не ждешь, что на тебя налетит локомотив и фраза закончится могилой, твоей могилой. Вот какую книгу Чехов оставил в «Чайке» на крокетной площадке.
...Он умер в гостинице на другом курорте (не во Франции, а в Германии). Баденвейлер — еще один «восхитительный и теплый край» — еще одно «цветущее кладбище аристократической Европы».
Навсегда...
Вам может быть интересно:
- Получил «Грэмми» раньше, чем съел первый в жизни «Биг мак». Интервью с казахским диджеем Imanbek
- Arzamas и «Намедни» Парфенова теперь закроются? Чем опасен новый закон о «просветительской деятельности»
- Новая книга Гузель Яхиной — это действительно плагиат? Комментарий юриста
Больше текстов о политике, экономике, бизнесе и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь