Он снова глянул на часы.
— Четыре минуты.
— Вы не совсем меня поняли, — сказал я. Поставил на стол портфель, открыл. Достал из него продолговатый белый пластиковый контейнер. Сбоку на контейнере помаргивал зеленый огонек, металлический радиатор рядом с ним был горячим. Мне хотелось быстрее закончить разговор и уйти отсюда.
— Что это? — спросил Олег Владимирович брезгливо. — Контейнер для биоматериалов? Вы хотите получить образцы моей ДНК для своего чуда-лекарства? Я отказываю вам на основании закона о генетической безопасности.
— Нет, — сказал я. — Вы все-таки не поняли.
Я открыл контейнер, показал заполненный прозрачной жидкостью шприц, лежащий в гнезде. Закрыл контейнер. Пояснил:
— Это транспортировочный холодильник, зарядка от обычного ю-эс-би. Но лучше храните в холодильнике, только не замораживайте. На дверце есть полочка, сверху, там обычно все хранят лекарства…
— Что это? — спросил Олег Владимирович, помедлив.
— Лекарство. Любой врач-генетик справится с введением. Мать мальчика не тратила ваши деньги, копила на обучение сына. А еще им помог благотворительный фонд, и государство оплатило часть расходов… В общем, вот оно — лекарство.
— Зачем?
— Это генетическая болезнь, — я достал стопку распечатанных листов и положил рядом с контейнером. — Все тут, прочтете на досуге. У матери нет генетического сбоя, мальчик унаследовал его от вас. Вы проскочили, ваш ген спит. У вашего следующего сына… а вы же говорили, что ждете именно мальчика, болезнь тоже проявится. Может быть, в подростковом возрасте, а может быть, в младенчестве. Берите, это подарок.
— Но… — Он явно растерялся. — А как же… э…
— Роман, — сказал я. — Вашего сына звали Роман, вы забыли?
— Звали?
— Он умер неделю назад. К сожалению, мы не успели. Мы спешили, правда. Но не успели, слишком уж долго собирали деньги. Мальчик попросил передать лекарство вам, он как-то узнал, что у него будет брат. Вы, конечно, все проверьте. Но почти наверняка болезнь проявится и у вашего второго ребенка, и это лекарство должно сработать… Извините, кажется я отнял пару лишних минут.
Я встал и вышел не прощаясь, оставив его наедине с лекарством и остывшим чаем.
Некоторых людей мы успеваем спасти. Некоторых, увы, нет. Но хуже всего то, что некоторых не спасет никакая наука.