Алена Дергилева
Алена Дергилева

 *

В самом начале зимы у магазина «Глобус гурмэ» на Покровке стояла девушка лет двадцати, одетая в белую шубку и белую шапочку с российской олимпийской символикой. Утаптывая беленький снежок беленькими «угги», она весело кричала в телефон:

– Туся, Туся! Мы все будем гореть в аду! Да не ты, а люди! Мы все! Прикинь, в «Глобусе» кончился камамбер. Услышь меня, Туся: весь камамбер! Мы съели весь камамбер в «Глобус гурмэ»! Мне кажется, это предел. Мы будем гореть в аду, Туся!

Кто-нибудь мог бы успокоить эту прекрасную девушку, такую снежную даже на фоне удивительно снежной зимы этого года, сказав ей, например: «Кто жил в Москве, тот в аду не потеет». А с другой стороны, Москва первой половины зимы оказалась какой-то поразительно декадентской, мещанской, бытовой – со всяким вкусненьким, мягеньким, тепленьким, уютненьким, блестященьким. Не блестящим, как дорогие виниры, минималистичная платина или хорошая черная икра, а именно блестященьким, как посыпка из мелкорезанного елочного «дождика» на самодельных игрушках из папье-маше. Которые, кстати, в этом году считались в сто раз моднее, чем заполонившие весь город чудовищно уродливые, омерзительно дорогие и запредельно, неописуемо аляповатые порождения какого-то немецкого конгломерата. Вместо этой пафосной гадости (которую, кстати, еще год назад можно было назвать «стилистически очень московской») хорошим тоном считалось ходить за добычей на какую-нибудь «дизайнерскую ярмарку» – из тех, что проходили в Москве с бешеной частотой. Редкий клуб не приютил в начале зимы два-три десятка творческих душ, жаждущих продавать плоды своих трудов переродившимся москвичам (на юбилее журнала «Новое литературное обозрение» кто-то даже предложил называть их «новыми мещанами»). Раньше к этим рукодельным фенечкам, мулечкам и хнюшечкам проявляли интерес только девушки альтернативного склада – собственно, эти же девушки торговали на подобных, прежде редких, ярмарках и базарах фенечками, мулечками и хнюшечками собственного производства, так что путь фенечек, мулечек и хнюшечек имел более или менее замкнутую траекторию. Но именно фенечки, мулечки и хнюшечки лучше всего подходили ко вкусам «новых мещан» начала этой зимы – с их внезапной страстью ко всему домашнему, несовершенному и, главное, небольшому. Да и сами «новые мещане» тоже принялись с бешеным энтузиазмом вязать, лепить, шить тряпичных кукол и валять войлочные шарфики для себя и знакомых (в очень известном магазине товаров для рукоделия на Земляном Валу, например, случилась ссора, едва не перешедшая в драку: интеллигентная дама, еще год назад наверняка старательно одевавшаяся как «бизнес-леди», пыталась вырвать из рук девушки, еще год назад наверняка старательно одевавшейся как «гламурная киса», последнюю пачку валяльных игл, крича: «Да я котов валяла, когда вы еще под стол пешком ходили!»).

**

Невольно начинаешь думать, что «новые мещане» недавно возникли по простой, но печальной причине, исторически знакомой каждому, кто хоть сколько-нибудь интересуется судьбами Родины: ровно так вели себя советские граждане эпохи застоя, когда реальное участие в общественной жизни было абсолютно невозможным, а грохочущему фальшивому величию официозных лозунгов можно было противопоставить лишь стремление к уютному быту да непритязательное баловство доступными едой и питьем. С едой и питьем на этот раз все, конечно, неплохо, а в остальном ситуация узнаваемая.

Например, кто, кроме милого и печального советского мещанства, мог предаваться настольным (и вообще комнатным) играм с такой страстью, с которой это делали москвичи этой зимой? Клубные вечеринки с «мафией», домашние вечеринки с «маджонгом». Отдельная тема – внезапный всплеск популярности нардов. Причем ходят слухи о закрытых клубах, где в нарды играют совсем всерьез – только в короткие, на большие деньги и по безжалостным правилам. Рассказывают истории про переучивающихся покерщиков, предпочитающих нарды ушедшим в подполье казино; в этих историях фигурируют фальшивые «двойные» шашки на пружине, утяжеленные кубики и прочая жесть, раньше считавшаяся принадлежностью турецкого городского фольклора. Впрочем, подобный экстрим «новых мещан» не интересует, они играют «в слова», как играли когда-то в советском детстве: на дне рождения театрального режиссера Б. двадцать человек с воплями и ударами кулаков по столу спорили, следует ли засчитывать слово «мыш» (то есть мужская особь мыши), составленное из букв слова «наномышление». Правда, двадцать пять лет назад их любимым словом для таких забав было слово «гидроэлектростанция» – тоже означавшее базовую составляющую утопической мечты о державном величии.

***

Кто, кроме позднесоветского тихого мещанина, мог с такой симпатией рассматривать выставку «Сидеть!», демонстрирующую зрителю примерно полторы сотни стульев, стульчиков и табуреток, собранных в последние полтора века со всех концов России? Зритель смотрит с удовольствием и благодарностью – не как на ироническую метафору или изощренный арт-проект в контексте работ Ильфа и Петрова (что, конечно, было бы непременной реакцией московских интеллектуалов еще недавно), а как на простое, уютное, домашнее – «чем люди жили». «Я щас учусь как раз по дереву работать, хобби такое, – говорит один из посетителей другому. – «Вот такое надо сыну на дачу срубить», – и кивает на маленький, кривоватенький детский стул-унитаз.

Даже появившаяся в Москве этой зимой новая форма грабежа – какая-то мещанская, уютная, тихая: не «кошелек или жизнь!» в темной подворотне, а сытая мелкая махинация. Трюк такой: вызываешь такси, диспетчер передает таксисту заказ, а у таксиста есть напарник с хорошей машиной, например чей-нибудь водитель. Таксист скидывает напарнику адрес, тот приезжает, несколько поражает заказчика качеством транспорта, но номер заказа называет верно. Заказчик, решая, что ему случайно повезло, отправляется в путь, по окончании которого водитель хладнокровно называет сумму – семь с половиной тысяч рублей. Обалдевшему заказчику водитель говорит, что он водитель бизнес-класса, а для бизнес-класса тарифы – две с половиной тысячи подача и пять тысяч за час, причем час считается всегда целиком. Для пущей убедительности нажимает кнопочку, и все двери в машине со щелчком запираются. Если клиент робеет и говорит, например, что у него нет с собой таких денег, водитель любезно предлагает подвезти его до банкомата. Если же клиент начинает гоношиться и требовать: а) выпустить его немедленно, б) прямо сейчас позвонить диспетчеру, водитель принимается рыться в бумажках и с тысячей извинений сообщает, что «вы же заказывали не по бизнесу!», после чего берет с клиента положенные четыреста-пятьсот рублей. Иными словами, водитель ведет себя, как поручик Ржевский в известном анекдоте: «Можно по морде получить, а можно и трахнуть». Чаще всего удается «трахнуть»: «новые мещане» бывают склонны заплатить и выйти – кнопочка со щелчком производит нервирующий эффект, – а уже потом скандалить по телефону с диспетчером, который клянется, что «таких машин у нас в парке нет» и что «наш водитель вас ждал-ждал, а вы не появились». Ограбление мелкое, тихое, зато идеально рассчитанное на «новых мещан»: с одной стороны, не безденежных, с другой – как-то вдруг разучившихся качать права. Словом, на позднесоветских интеллигентов.

Алена Дергилева
Алена Дергилева

****

Кто, кроме позднесоветского интеллигента, мог внезапно увлечься выращиванием земляники на балконе и со всем пылом обсуждать, как облегчить ей зимовку? Только «новый мещанин». Только он мог внезапно начать дарить новогодние подарки не только друзьям и близким, но и их домашним животным (этой зимой – почти обязательное дело: свалять тетиной кошке когтеточку, связать дядиной собаке жилетик). Только он мог заново ввести моду на свидания с девушкой не в Bosco Cafe, а на катке под его окнами (и непременно в валяной шапочке, с фенечкой и мулечкой!) Только он мог внезапно полюбить небренды в еще недавно больной брендами Москве и из принципа ходить лишь в магазины, где чайники неизвестных голландских дизайнеров продаются рядом с плохо сидящими рубашками неизвестных китайских дизайнеров и однообразно-уродливыми готичненькими набивными игрушками неизвестных датских дизайнеров. И, наконец, только «новый мещанин» мог съесть весь камамбер в «Глобус гурмэ», а потом рассуждать, будем мы все гореть в аду или нет. «Новый мещанин» – или, конечно, позднесоветский интеллигент.С