Лекарство от всего

За последние два года в американской фармацевтике случился настоящий кризис. Одна за другой крупные фармацевтические компании были вынуждены признать свою полную беспомощность в изготовлении новых лекарств.

В ноябре прошлого года Фонд Майкла Джея Фокса – крупнейшая в США организация, финансирующая исследования болезни Паркинсона, – объ­явил о приостановке клинических испытаний нового метода генной терапии – уже на третьей, финальной стадии. В марте 2009 года обрушились акции многообещающего новичка – компании Osiris Therapeutics, делавшей ставку на использование стволовых клеток: стало известно, что фирма прекратила испытания нового средства лечения болезни Крона (тяжелого заболевания желудочно-кишечного тракта). А буквально спустя несколько дней компания Lilly была вынуждена прервать испытания уже разрекламированного лекарства против шизофрении. Фармацевтический кризис совпал с мировым экономическим, но виной его стали отнюдь не экономические причины. Просто ни один из новых препаратов не смог победить плацебо – то есть таблетки (порошки, уколы – неважно), не содержащие ровно никаких активных веществ.

Клинические испытания новых лекарств предусматривают три стадии. На первой выясняется безопасность препарата. Начиная со второй – его эффективность. Для этого часть испытуемых добровольцев получает настоящее лекарство, а другая группа – его имитацию, плацебо. По итогам курса лечения становится ясно, насколько новое средство в силах победить ту или иную болезнь. Так вот, с 2001 по 2006 год число препаратов, не прошедших второй стадии клинических испытаний, выросло на двадцать процентов. Всего же за этот период сравнения с плацебо не выдержали более половины всех новых лекарств.

В результате фармацевтическая индустрия терпит колоссальные убытки, а больные лишаются надежд на излечение.

Но проблема затрагивает не только новые разработки. Плацебо все чаще подрывает доверие и к средствам, уже доказавшим свою эффективность многолетним присутствием на рынке. Скажем, в серии недавних независимых испытаний не смог опередить таблетки-плацебо популярнейший прозак. То же касается и многих других лекарств широкого спроса. Случись всем этим препаратам пробиваться на рынок сегодня, очень сомнительно, что американское Управление по контролю за продуктами и лекарствами разрешило бы их производство. И дело не в том, говорят производители, что старые лекарства стали хуже, в них ведь ровно ничего не изменилось. Нет, это эффект плацебо каким-то непостижимым образом стал сильнее. Два недавних исследования воздействия антидепрессантов на психику человека констатировали невероятный рост позитивной реакции на плацебо. По сравнению с восьмидесятыми годами число испытуемых, подверженных этому эффекту, удвоилось.

***

Про эффекты-антагонисты плацебо и ноцебо (ноцебо – в фармакологии – средство, не обладающее реальным фармакологическим действием, но вызывающее отрицательную реакцию у пациента; этот термин появился как антитеза плацебо. – Прим. ред.) долгое время было известно лишь то, что они есть. Пилюли из чистого сахара снимали боль и блокировали воспаления, а неверно поставленный диагноз порой приводил к тому, что человек начинал страдать болезнью, которой у него не было до посещения врача. Но удивительным образом все эти факты десятилетиями ускользали от внимания науки и медицины или воспринимались как недоразумение. Пришло время заняться ими всерьез. То ли человечество стало более доверчивым, то ли причина в чем-то ином, но плацебо и ноцебо воздействуют на людей с каждым годом все сильнее. Медицина и фармацевтика оказались не готовы к такому повороту событий. В сегодняшней непростой ситуации ставки чрезвычайно высоки: серия тестов может на корню загубить деятельность компаний, десятилетиями доминировавших в своей сфере. Эффект плацебо, долгое время прозябавший где-то на периферии научных интересов, неожиданно сделался едва ли не основной проблемой фармацевтики.

В 1944 году десант союзников высадился на южном побережье Италии и угодил под ураганный немецкий огонь. Раненых было очень много, и у молодого анестезиолога Генри Бичера, военврача одной из американских частей, быстро иссяк запас морфия. И тогда помогавшая ему медсестра прибегла к спасительной лжи: уверяя солдат, что вводит сильное обезболивающее, она наполняла шприцы физраствором. Удивительно, но фальшивый укол не только облегчал страдания несчастных, но во многих случаях даже блокировал воспалительный процесс.

После войны Бичер занялся научной работой в Гарварде и вскоре стал одним из главных реформаторов медицины своего времени. Именно он возглавил «крестовый поход» против старых методов тестирования лекарств. В довоенную эпоху эти методы и правда не отличались особой строгостью: фармацевтические компании лишь варьировали дозировку новых средств, добиваясь, чтобы побочные эффекты не сводили на нет предполагаемое благотворное воздействие нового препарата. Памятуя об уловке своей медсестры, Бичер предложил проводить испытания на двух группах добровольцев: первая из них будет принимать новое лекарство, вторая – плацебо. Таким образом, медицина получит объективную картину действия любого препарата.

В 1955 году Генри Бичер опубликовал в «Журнале Американской медицинской ассоциации» статью под названием «Сильнодействующее плацебо». Он поставил под сомнение результаты дюжины испытаний, показав, что воздействие, приписываемое многим лекарствам, вполне может быть объяснено и эффектом плацебо. Более того, Бичер продемонстрировал, что испытуемые, получающие настоящее лекарство, точно так же подвержены этому эффекту – нередко сам факт приема таблетки неясным образом усиливает ее действие. Единственный способ, считал Бичер, измерить собственную эффективность препарата – это вычислить коэффициент плацебо, определяемый на отдельной группе испытуемых, и при дальнейших исследованиях делать на него скидку.

Статья произвела сенсацию в медицинских кругах. А вскоре последовали и законодательные перемены. В начале шестидесятых в США участились случаи появления на свет детей с врожденными дефектами, вызванными, как оказалось, неправильным тестированием популярного транквилизатора талидомида. И конгресс принял поправки к закону о продуктах питания, медикаментах и косметических средствах. Поправки предусматривали, в частности, создание контрольных групп испытуемых, принимающих плацебо, при тестировании новых лекарств. Отныне добровольцы могли быть случайным образом направлены либо в группу, получающую настоящий препарат, либо в группу плацебо, причем ни врачи-экспериментаторы, ни пациенты не знали об этом распределении вплоть до завершения исследований. Эта предложенная Бичером модель испытаний получила название «рандомизированное клиническое исследование» и стала золотым стандартом для нарождавшейся фармацевтической индустрии. Сегодня, чтобы получить разрешение на производство и международное распространение, любое новое лекарственное средство, разработанное в США, должно превзойти плацебо по результатам как минимум двух испытаний.

***

Рецепт Бичера позволил быстро исцелить медицину от произвольных, а нередко и шарлатанских методов утверждения новых лекарств. Однако были в его подходе и серьезные минусы. Тот факт, что даже сахарные таблетки-пустышки способны активировать внутренние ресурсы организма, Бичер воспринимал исключительно как помеху на пути создания новых лекарств – помеху, которую можно использовать, создавая фильтр при отборе препаратов. Но он не разглядел удивительный феномен, который необходимо исследовать глубже и, быть может, использовать в медицине, лучше поняв сами механизмы лечения.

Разумеется, заданный Бичером золотой стандарт клинических испытаний оказался необычайно полезен. Именно ему мы обязаны множеством более безопасных и эффективных лекарств, одинаково хорошо действующих практически на любого пациента. Ведь антибиотики убивают бактерии вне зависимости от того, верим мы в их силу или нет. А препараты группы антрациклинов замедляют рост опухолей безотносительно к дару убеждения, которым обладает прописавший их онколог. Но Генри Бичер никак не мог предвидеть стремительного развития фармацевтической индустрии и, главное, направления этого развития. Фантастический успех антидепрессантов в восьмидесятые-девяностые годы побудил фармацевтический бизнес взяться за разработку великого множества новых препаратов против недугов, тесно связанных с высшей нервной деятельностью. Индустрия сделала ставку на лечение болезней, которые, как вскоре оказалось, наиболее подвержены эффекту плацебо.

Посетителей клиники Фабрицио Бенедетти в Туринском университете настоятельно просят не употреблять слово «плацебо» в присутствии студентов-медиков, записавшихся на участие в тестах. Добровольцам надлежит знать об элегантном и обходительном докторе Бенедетти лишь то, что он работает над новыми обезболивающими кремами и изучает способы стимулировать ресурсы организма для повышения спортивных результатов.

Вот в лаборатории, морщась от напряжения, работает на тренажере профессиональный футболист. Бенедетти с коллегами действительно изучает возможности повышения спортивных результатов – но вполне в духе академика Павлова. Идея состоит в том, что если регулярно давать спортсмену стимулирующее вещество, а накануне важных соревнований заменить его на плацебо, то допинг-контроль ничего не обнаружит. А результат, скорее всего, будет такой же, как под влиянием допинга.

Бенедетти пятьдесят три года, и впервые он заинтересовался плацебо в середине девяностых, исследуя болевые эффекты. Он с удивлением обнаружил, что некоторые добровольцы, принимавшие плацебо, переносили боль даже лучше, чем те, кто употреблял настоящие обезболивающие средства. Однако пробудить интерес коллег к теме и отыскать деньги на исследования плацебо оказалось нелегкой задачей. «Эффект плацебо считался чем-то вроде недоразумения, – вспоминает ученый. – Ни фармакологи, ни врачи всерьез не стремились к пониманию его механизмов. Им было нужно только убедиться, что новые лекарства действительно работают».

Реакция на плацебо считалась явлением психологическим, располагавшимся где-то между неврозами и повышенной доверчивостью, а не физиологическим феноменом, который можно изучать в лабораторных условиях. Но однажды Бенедетти натолкнулся на результаты очень любопытного исследования, проведенного несколькими годами раньше. Группа ученых обнаружила, что препарат под названием «налоксон» блокирует обезболивающее действие плацебо. Дело в том, что человеческий мозг способен самостоятельно синтезировать обезболивающие вещества – опиоиды. Они выбрасываются в кровь в ситуации сильного стресса. Налоксон же блокирует действие этих естественных анальгетиков – так же как и их синтетических аналогов. Эта публикация подсказала Бенедетти направление исследований, которые можно было совмещать с выполнением клинических испытаний по заказу фармацевтических компаний.

Сегодня, после пятнадцати лет экспериментов, Фабрицио Бенедетти знает о многих биохимических реакциях, обеспечивающих эффект плацебо. Скажем, уже упомянутые опиоиды, выработка которых активизируется при приеме таблеток-плацебо, не только снижают боль, но и нормализуют сердечный ритм и препятствуют развитию воспалительных процессов. Нейротрансмиттер дофамин, также вырабатываемый в ответ на получение сахарных пилюль, улучшает моторику у пациентов с болезнью Альцгеймера. Подобные же естественные механизмы могут вызывать подъем настроения, улучшение когнитивных способностей, облегчение при бессоннице и заболеваниях желудочно-кишечного тракта и снижать выработку «гормонов стресса», таких как инсулин и кортизол.

Как и многие исследователи этого феномена, Бенедетти предпочитает говорить не об эффекте, а о реакции плацебо. Ведь сахарные таблетки не оказывают никакого эффекта. Но при определенных условиях они могут выступить катализаторами внутренних защитных сил организма. При этом возможности реакции плацебо ограничены – как и у любой из внутренних защитных систем. Плацебо, например, может помочь пациенту легче перенести последствия химиотерапии. Но не может предотвратить развитие опухоли.

***

Бенедетти также занимался изучением антагониста плацебо – ноцебо. (Оба слова происходят от латинских корней, плацебо означает «принесу пользу», ноцебо – соответственно, «принесу вред».) Мягкие и безобидные проявления ноцебо знакомы едва ли не каждому. Вспомните, что происходит, когда доктор прикладывает стетоскоп к вашей груди и просит дышать ровно. У многих в такой ситуации автоматически сбивается дыхание и учащается пульс. Пример банален, но сам эффект ноцебо совсем не прост.

Слова, используемые, чтобы подготовить пациента к процедуре или сообщить ему диагноз, могут иметь огромное влияние на здоровье и ход лечения. Психолог Пол Шенк настоятельно советует врачам избегать фраз вроде: «Вам не стоит переживать, но...» или «Вы почти не почувствуете боли». Сказанные с самыми добрыми намерениями, они могут взволновать и испугать пациента. Установлено, например, что если при клинических испытаниях добровольцам дают ознакомиться с описанием возможных побочных эффектов препарата, многие начинают вскоре ощущать эти негативные эффекты. Причем происходит это и с теми, кто принимает плацебо. Другой пример – известное средство для лечения рака простаты. Его прием может вызывать сексуальную дисфункцию. Но мужчин, которых врач предупредил об этом заранее, импотенция постигает вдвое чаще, чем тех, которые остались в счастливом неведении. А пациенты с болезнью Паркинсона, которым в мозг вживлен стимулятор, часто теряют контроль над собственными движениями, если сказать им, что устройство отключено – хотя на самом деле оно продолжает работать.

А есть и крайние случаи воздействия ноцебо. Так, американцы китайского происхождения, рожденные в годы, когда, согласно восточным гороскопам, велик риск стать жертвой рака, живут гораздо меньше, чем белые уроженцы США. Но касается это лишь тех, кто верит в китайскую астрологию.

Бенедетти обнаружил, что есть два способа вызвать у организма реакции типа плацебо и ноцебо. Первый – воздействовать на тело, как в его опытах с допингом. Второй – действовать на разум. «Обещание медицинской помощи активирует участки коры и среднего мозга, которые участвуют в оценке опасности происходящих событий и серьезности угроз, – объясняет Тор Уэйджер, нейробиолог из Колумбийского университета. – Представьте, что вы слышите звуки пожарной сигнализации, а вслед за тем видите дым. Вы понимаете, что происходит что-то скверное, и уже готовы бежать. Ожидания боли и ее облегчения работают аналогичным образом. Плацебо включает эту систему оповещения и организует синхронный ответ вашего мозга и тела». Иными словами, эффект плацебо способствует выздоровлению отчасти потому, что использует нашу возможность предвидеть будущее.

Еще один важный аспект: будучи существом социальным, человек оценивает состояние своего здоровья, общаясь с себе подобными. Наш мозг постоянно анализирует реакции окружающих (будь то заботливый вопрос друга о нашем самочувствии или тон, которым врач объявляет диагноз), чтобы максимально точно предсказать дальнейшее. Один из самых эффективных механизмов, вызывающих реакцию плацебо, – это наблюдение за людьми, которые испытывают на себе благотворное действие того или иного лекарства. Ученые называют эти социальные аспекты медицины «терапевтическими ритуалами». В своем прошлогоднем исследовании ученый Гарвардской медицинской школы Тед Капчак разработал остроумный метод, позволяющий определить чувствительность испытуемых к терапевтическим ритуалам. Предметом изучения был синдром раздраженного кишечника – болезненный недуг, лечение которого обходится по всему миру в сорок один миллиард долларов ежегодно. Испытуемые были произвольным образом распределены на три группы. Участников первой просто записали на прием к врачу и предложили дожидаться своей очереди. И некоторые пациенты из этой группы ощутили облегчение – уже от одного факта, что скоро их осмотрит доктор. Члены второй группы получали лекарство плацебо от врача, который не проявлял особого внимания к их самочувствию и не вступал в беседы. Пациенты из третьей группы также получали плацебо – но от доктора, который выслушивал их жалобы, подробно рассказывал об особенностях болезни и выражал уверенность в скором выздоровлении.

Неудивительно, что наибольший прогресс продемонстрировали участники третьей группы. Состояние их здоровья улучшилось – от самого участия в этом эксперименте – в той же мере, в какой улучшается самочувствие больных после приема курса двух основных препаратов, назначаемых обычно при этом синдроме. Причем благотворное влияние фальшивого, по сути, лечения сохранялось на протяжении нескольких недель после завершения исследования – вопреки распространенному мнению о том, что действие эффекта плацебо очень кратковременно.

***

Подобные исследования открывают дорогу гибридным стратегиям лечения, которые вызывают реакцию плацебо, чтобы сделать влияние реальных препаратов более безопасным и эффективным. Впрочем, традиционная медицина, не афишируя этого факта, давно использует плацебо в своих целях – чаще всего, чтобы вселить уверенность в обеспокоенных пациентов. Около половины врачей, участвовавших в опросе 2007 года, признали, что время от времени прописывают своим пациентам лекарства, которые либо не могут быть эффективны, либо предложены в дозах, недостаточных для выздоровления. Цель? Вызвать плацебо-реакцию организма.

Главная преграда на пути более широкого использования плацебо в медицине – это требования этики. В США принята концепция «информированного согласия», в соответствии с которой пациент должен быть осведомлен о своем состоянии и принимать решения, точно зная о возможных плюсах и минусах лечения. Но ее придется полностью пересмотреть, если признать, что успех лечения может зависеть именно от неведения пациента. Это противоречие разрешается при помощи терминологических уловок. В одном из исследований плацебо-реакции ученые предлагали добровольцам таблетки-пустышки, характеризуя их как «средство, снимающее болевой синдром у многих пациентов». И это была чистая правда!

Итак, современные исследования показывают, что ответ организма на те или иные лекарства может постоянно изменяться в зависимости от самочувствия пациента, его верований, ожиданий и принимаемых социальных сигналов. Но все это пока не объясняет, почему же эффект плацебо словно бы усилился именно в последнее время. Возможно, ответ на этот вопрос кроется в достижениях самой фарминдустрии и методах ее маркетинга.

В Америке антидепрессанты и статины – препараты для снижения уровня холестерина – имели невероятный успех, но там стремительно снижалось число «терапевтических девственников» – потенциальных участников тестов, которые еще не были знакомы с действием аналогичных лекарств. Поэтому было решено проводить клинические испытания также в зарубежных странах – и тогда обнаружились географические различия в испытаниях. Только в свете последних изысканий им нашлось некоторое объяснение. Как выяснилось, реакция плацебо зависит от культурных и научных традиций (или стереотипов) страны. Антрополог Дэниел Моурман обнаружил, что в Германии, например, очень высока плацебо-реакция на антиязвенные препараты. И очень низка – на средства против гипертонии, поскольку на это заболевание немецкие врачи редко обращают внимание. Больше того, на терапевтический эффект влияют и цвет, и форма, и название медикаментов, не говоря уже об их цене. Скажем, транквилизаторы-капсулы успокаивающего синего цвета действуют гораздо лучше, чем ярко-крас­ные. И так во всем мире, кроме Италии. Ведь для итальянцев синий – цвет их футбольной сборной. Viva Azzurri! – какое уж тут спокойствие.

Очень важную роль играют социальные и экономические особенности страны, где проводится эксперимент. Организаторы испытаний по заказам мировых гигантов фармацевтики очень уж агрессивно двинулись в Индию, Африку, Китай и Россию – то есть в регионы, где люди, оттесняя друг друга, так и рвутся в испытуемые-доб­ро­воль­цы, лишь бы получить медицинское обслуживание высокого класса, часто недоступное никаким иным способом. В Индии, например, пациентов обычно набирают их лечащие врачи, которым приплачивают за то, чтобы провести испытания максимально быстро. Подобные «национальные особенности» провоцируют усиление реакции плацебо сразу по нескольким причинам.

Поставленные перед необходимостью уложиться в сжатые сроки, врачи часто отбирают для испытаний пациентов с максимально легкой формой заболеваний. А ведь именно такие больные более всего подвержены действию плацебо. Кроме того, возможность получить медицинское обслуживание по американским стандартам – сильнейший катализатор механизмов плацебо. Тем более в местах, где врачи вообще встречаются нечасто. «Качество медицинского обслуживания, которое обычно получают при проведении плацебо-тес­тов добровольцы, намного превосходит лучшие образцы страховой медицины в США, – свидетельствует психиатр Ариф Хан, руководивший сотнями клинических испытаний для таких компаний, как Pfizer и Bristol-Myers Squibb. – Это, по сути, медицина класса люкс».

***

В США и в некоторых европейских странах действует еще один социальный фактор, объясняющий усиление реакции плацебо в последнее время: это широкая реклама лекарственных препаратов, внушающая потребителям уверенность в эффективности лекарств как таковых. Прямая реклама отпускаемых по рецептам лекарственных средств разрешена с 1997 года и достигла небывалого расцвета. Представитель рекламной компании Saatchi & Saatchi Джим Джозеф в прошлом году поделился в интервью секретом успешного продвижения лекарств. Этот секрет всего лишь в том, чтобы потребитель ассоциировал то или иное средство с наиболее комфортными и приятными сторонами своей жизни. «Вот наконец и время расслабиться в кругу семьи. Вот хорошая книга у вас в руках. Вот ваше любимое шоу на экране. А вот и маленькая лиловая таблетка, которая легко победит изжогу».

Формируя подобные ассоциации, реклама запускает механизм повышенных ожиданий, способный породить очень мощную реакцию плацебо. В 2006 году на форуме онлайн-журнала PloS Medicine выступил врач, которому приходилось консультировать и GlaxoSmithKline, и Merck, и Pfizer, и Bayer. Он писал, что вызванная рекламой плацебо-реакция может играть едва ли не решающую роль в современной медицине, многократно повышая действенность лекарств. Ограничение или запрет подобной рекламы, предупреждал он, приведет к опасному снижению терапевтического эффекта: уйдет могучая составляющая плацебо.

Наконец, еще одна возможная причина усиления эффективности плацебо в последнее время – размывание конкретных критериев болезни. Фармацевтические компании продвигают на рынок новые диагнозы ничуть не менее активно, чем новые лекарства. Представители фирм работают с врачами, настоятельно советуя обратить внимание на такие «недооцененные» расстройства, как, скажем, синдром дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ) или синдром беспокойных ног. Одновременно фирмы спонсируют создание онлайн-сообществ и консультаций, чтобы привлечь внимание общественности к новым болезням. И лоббируют широкое освещение этих недугов в средствах массовой информации. Энн Харрингтон, историк науки из Гарварда, утверждает, что подобные маркетинговые кампании позволяют фармацевтической индустрии активно эксплуатировать эффекты плацебо и ноцебо, подготавливая рынок для своих новинок.

Новинками, впрочем, часто оказываются недавние лекарства-бестселлеры, у которых истекает срок действия патентов. Чтобы не расставаться с успешными продуктами, компании переориентируют их, приспосабливая к лечению новых болезней, список которых так кстати продолжает пополняться. Антидепрессанты становятся средствами от биполярных расстройств, психиатрические лекарства для взрослых меняют дозировку и переупаковываются для детей и подростков. Скажем, Lilly в 2000 году вывела на рынок препарат сарафем для лечения тяжелых форм предменструального синдрома. Но в обширном описании и руководстве по применению лекарства не сказано ни слова о том, что сарафем – всего лишь light-версия антидепрессанта, еще совсем недавно известного как прозак.

Сарафем и подобные препараты часто называют «как-бы-лекарствами». «"Как-бы-лекарства" - главный продукт современной фармацевтики. Особенно в тех областях, где критерии болезни размыты, а лечению подлежат даже самые слабые формы расстройств, – указывает Марша Энд­желл, в прошлом – главный редактор влиятельного The New England Journal of Medicine. – Это огромный рынок, ведь если представления о болезни не отличаются конкретностью, то не составляет труда убеждать все больше и больше людей в том, что они больны».

Но, очевидно, верно и другое. Если критерии болезни слишком размыты, то все труднее понять и то, как и когда наступает выздоровление. И благодаря чему оно наступает. А в такой ситуации у плацебо есть все шансы успешно конкурировать практически с любым лекарством.

Потребовалось десять лет – и несчетные миллиарды долларов, потраченных на разработку забракованных препаратов, – чтобы фармацевтические компании решили наконец объединяться и делиться результатами исследований. В конце девяностых психиатр, сын сельского доктора Уильям Поттер, работавший тогда в Национальном институте психического здоровья (Вашингтон), был приглашен в нейробиологическую лабораторию компании Lilly, где столкнулся со следующим казусом.

В фармацевтике существует общепринятая процедура внутреннего тестирования новых препаратов. Новинка участвует в испытаниях наряду не только с плацебо, но и с уже проверенным лекарством-аналогом прошлого поколения. Поттер возглавлял в Lilly отдел первичной разработки психиатрических препаратов. И с удивлением обнаружил, что даже такие надежные и проверенные лекарства, как прозак, вдруг начали все чаще проигрывать во внутренних испытаниях сахарным пилюлям. А разработанные компанией антидепрессанты нового поколения уступали таблеткам-плацебо в семи случаях из десяти. Как опытный психиатр, Поттер знал, что есть пациенты, способные пойти на поправку не столько благодаря принятым лекарствам, сколько из-за доверительных отношений с лечащим врачом. И все же он был очень озадачен тем, что годами проверенные средства словно бы с каждым испытанием теряли свою эффективность. Чувствуя, что имеет дело с чем-то очень важным, и опасаясь упустить суть проблемы, Поттер обратился за помощью к знакомому программисту по имени Дэвид Дибродо. Вдвоем они проанализировали всю хранившуюся в Lilly информацию о внутренних испытаниях новых лекарств: как опубликованные отчеты, так и те, что были спрятаны от посторонних глаз, поскольку свидетельствовали о слишком высокой доле эффекта плацебо в действии некоторых лекарств. Они собрали воеди­но данные об испытаниях антидепрессантов на протяжении десятилетий и попытались отыскать в них закономерности и понять, что же меняется с годами.

Их работа не прибавила ясности, скорее наоборот: заставила усомниться в том, что долгое время казалось очевидным. В частности, именно Поттер и Дибродо первыми обнаружили, что соотношение эффективности лекарства и плацебо может напрямую зависеть от места проведения исследований. Понимая, что в одиночку столь сложную проблему не решит ни Lilly, ни любая другая фармацевтическая компания, Поттер предложил объединить усилия. Его идея состояла в том, что исследователи крупнейших компаний должны свободно обмениваться информацией об испытаниях – невзирая на жесточайшую конкуренцию. План в тот момент провалился: никто из ком­па­ний-конкурентов не пожелал финансировать проект обмена информацией. Всем показалось разум­нее и впредь скрывать данные о своих неудачных разработках.

***

Только минувшей весной по инициативе Поттера, занимающего сегодня пост вице-президента компании Merck, стартовал масштабный проект по сбору и анализу информации под названием «Обзор плацебо-реакции при испытаниях лекарственных препаратов». Под наблюдением Национальных институтов здравоохранения Поттер и собранная им команда специалистов получат доступ к результатам клинических исследований разных компаний за несколько десятков лет. В их распоряжении окажутся даже образцы крови и ДНК добровольцев – вероятность, что плацебо-реакцию могут усиливать определенные мутации генов, тоже нельзя сбрасывать со счетов.

В финансировании проекта участвуют Merck, Lilly, Pfizer, AstraZeneca, GlaxoSmithKline, Sanofi-Aventis, Johnson & Johnson и другие крупнейшие компании. Впрочем, привычная для отрасли атмосфера закрытости и настороженности не исчезла. Сам факт исследования никто не афиширует, а представители Национальных институтов здравоохранения соглашаются говорить о нем лишь на условиях анонимности, объясняя это нежеланием невольно навредить интересам участников.

Для Уильяма Поттера важность этого исследования огромна. И дело не только в том, что фарминдустрия наконец признала проблему плацебо. Поттер считает, что этот его проект знаменует завершение целой эры в медицине. Он вспоминает, как, будучи подростком, ездил вместе с отцом-врачом на вызовы к больным по проселочным дорогам штата Индиана. Тогда производители лекарств полагали, что их продукты – необходимое и достаточное условие для победы над любой болезнью. Сейчас их эпоха закончилась.

Кризис фарминдустрии позволил объединить усилия академических ученых и отраслевых исследователей, которые раньше практически не взаимодействовали друг с другом. Pfizer обратилась к Фабрицио Бенедетти с просьбой выяснить причины неудачи испытаний двух своих последних обезболивающих средств. Тед Капчак по заказу другой крупной фармацевтической компании, название которой он предпочитает не раскрывать, ищет способы четче разграничить реакцию на медикаменты и плацебо-реакцию. Оба исследователя используют новейшие методики испытаний, в которых плацебо – уже не досадная помеха, а важнейший предмет изучения.

По иронии судьбы, попытка фармацевтов контролировать центральную нервную систему привела к обнаружению необычайных возможностей человеческого мозга. Для механизма плацебо совершенно неважно, что именно приводит его в действие – новейший сверхзатратный препарат, участливый доктор или просто шприц, наполненный физиологическим раствором. Все, что нужно организму, чтобы среагировать на плацебо, – это разумная надежда на выздоровление. Лекарство, которое и по сей день остается одним из сильнейших. С