Железная Маска и граф Сен-Жермен

Preview романа  ~  Эдвард Радзинский

Роман выходит в середине сентября 2010 года в издательстве «ЭКСМО»

Глава первая

Граф Сен-Жермен

Париж

Мой отец жил в Париже, никогда там не побывав. Он был галломан в СССР. Галломан из страны за железным занавесом. Он жил в сталинской Москве, в окружении старых французских книг, купленных в букинистических магазинах. В новой России рабочих и крестьян, поголовно не знавших французского, за бесценок продавались французские книги времен Людовиков и Империй – эти уцелевшие остатки дворянских библиотек.

Париж для отца не был городом. Это была мечта. Мечта о свободе в стране рабов и еще о том, что когда-нибудь я увижу недостижимый Париж. Он умер, так и не побывав в Париже, который часто видел во снах. В этих снах он сидел в парижском кафе с чашечкой кофе и писал рассказ.

Впервые я приехал в Париж в начале восьмидесятых...

Был жаркий майский день... Я сидел в кафе, на столе стояла чашечка кофе, передо мной лежал отцовский «Путеводитель по Парижу», изданный в 1900 году во время Всемирной выставки. И я сочинял рассказ.

Но ничего не приходило в голову, парижский рассказ не получался. Между тем наступил полдень, и на лице официанта был вопрос, когда же я покину кафе и уступлю свое место с несерьезной чашечкой кофе посетителям серьезным, пришедшим на священное для француза полуденное манже. Манже, без которого истинный француз не только не может жить, умереть не может. В дни революции даже беспощадные революционеры разрешали приговоренным аристократам хорошо отобедать перед путешествием на гильотину. Из окна кафе на другой стороне Сены я видел замок Консьержери, откуда и везли на гильотину этих насытившихся французов... Официант продолжал мрачно смотреть. Я решил поторопиться и на худой конец записать в кафе хотя бы чужой рассказ, который слышал от знаменитого итальянского сценариста. Он и несколько его коллег должны были написать любовные истории протяженностью не более десяти секунд экранного времени! Эти новеллы должны были составить фильм о ЛЮБВИ.

И вот что сочинил он. Действие происходило в квартире. У телефона сидела прелестная женщина. Перед ней стоял телевизор. На экране готовилась к старту космическая ракета. Голос отсчитывал последние десять секунд перед стартом. Красавица внимательно глядела в телевизор и одновременно набирала номер.

– Десять... девять... – отсчитывал секунды голос по телевизору, – восемь... семь... шесть... – Она набирала очередные цифры.

– Пять... четыре... три... два... один... Старт! – раздалось в телевизоре.

– Алло, – сказал в трубке мужской голос.

– Он уехал! – радостно сообщила она.

Загадочный господин

Я закончил записывать чужую выдумку, когда сзади раздался голос, говоривший по-русски: «Это не просто ловкая выдумка. Это притча о жалкой любви в жалком веке. Десяти секунд и вправду достаточно для ее описания».

Я обернулся. Он сидел за соседним столиком и улыбался.

Он был в великолепном белом чесучовом костюме, в широкой соломенной шляпе, из-под которой торчали черные усы, длинный зигзаго­образный нос и впалые, вдавленные щеки... И весь он был какой-то изогнутый, узкий, ненадежный. Несмотря на жару, он был в белых перчатках.

Я хотел ему ответить, но не успел, ибо в тот же момент он... исчез! Остались только руки в перчатках. Это не самая обычная картина, когда из пустоты торчит парочка белых перчаток. Но я не успел поразиться, ибо в следующее мгновенье он преспокойно восседал передо мной на стуле.

– Нет, нет, – засмеялся он, – здесь нет ничего сверхъестественного. Это всего лишь фокус, которым в любимом мной галантном веке сводил с ума парижан граф Сен-Жермен... Вас явно тревожат мои перчатки. Я, видите ли, участвовал в раскопках Вавилона. Этого делать было не надо. Как всем нам известно из Библии, Вавилон был проклят Господом. «Не заселится никогда и в роды родов не будет жителей в нем. Но будут обитать в нем звери пустыни... Шакалы будут выть в чертогах и гиены в увеселительных домах... И сделаю его болотом», – сказал Бог Саваоф. Когда я впервые приехал, – как-то странно словоохотливо продолжил он, – увидел поразительную точность предсказанного. Передо мной лежали уродливые холмы, болото и пустыня, и под ними прятался проклятый город. Там не росла даже трава. Только тростниковые топи, источавшие лихорадку. Но я получил разрешение и начал копать.

Его рассказ показался мне куда более странным, чем его перчатки. Последние раскопки в Вавилоне, как я смутно помнил, проводились в самом начале XX века.

Но он продолжал читать мысли. Усмехнулся и сказал:

– И вправду. В отличие от иных знаменательных мест Ирака, где каждый год идут раскопки, на месте Вавилона с восемнадцатого года официально никто не копал. И правительство уклоняется давать разрешение. Там не бывает даже туристов. Однако легко предположить, что за большие деньги я получил разрешение и начал копать в проклятом месте.

– Так вот в чем дело, – успокоился я.

И незнакомец, все читая мои мысли, одобрительно-насмешливо кивнул.

– Я рад, что вам все стало понятнее. Копать там необычайно трудно. Приходилось платить рабочим бешеные деньги, люди панически боятся этих мест... Я намеревался отрыть древнейшую часть Вавилона. Это город правителя Хаммурапи, существовавший за полтысячи лет до Моисея. Но оказалось, он лежит под стометровым слоем ила. Тогда я решился копать на месте города Навуходоносора. Но и он укрыт тридцатиметровым слоем собственных камней и черепков. В этот мусор превратились знаменитые башни, колонны, висячие сады... Но все-таки кое-что удалось. Откопали замечательную стелу, покрытую клинописью. Конечно же, я торопился прочесть... Камень расчищали всю ночь. К рассвету я нежно гладил руками каменные письмена проклятого Господом города. Я чувствовал плотский, страстный ропот времени. Но уже к вечеру рука горела. Я подхватил инфекцию, совершенно обезобразившую руки. Будьте осторожны с подобными местами. Однако мне пора.

Он только взглянул в сторону официанта, как тот опрометью бросился к нему. Я увидел, как в белых перчатках появилась серьезная купюра и улеглась на столик.

– Благодарю, мой друг. Сдачи не надо. – И, поднимаясь с места, сказал мне: – Надеюсь, мы вскоре продолжим нашу беседу...

И протянул рукой в перчатке визитную карточку.

На визитке я прочел: «Антуан де Сен-Жермен».

И телефон.

Он засмеялся:

– Это псевдоним всего лишь... Когда-то я снимал квартиру в квартале Сен-Жермен. Но нынче обитаю в Латинском квартале, в двух шагах от мастерской Делакруа. Позвоните мне, коли будет настроение. Буду рад. Вы, как я понял, писатель, весьма увлеченный Историей... Только такой человек может с упоением листать столетней давности путеводитель, быть осведомленным о раскопках в Вавилоне и пытаться сочинять в кафе, водрузив на столик компьютер. Но остерегайтесь, мой друг, носить обе эти вещи в одной сумке. Поверьте, они ненавидят друг друга – великолепный, переживший столько приключений путеводитель и ненадежное, ломкое дитя прогресса.

Я с наслаждением слушал звуки его речи. Той русской речи, которая сохранилась в семьях эмигрантов первой волны. Их язык, избежавший издевательств новояза революции, хранит умолкнувший голос нашей погибшей Атлантиды.

В ту первую встречу я не сомневался: он русский.

В кафе вошел какой-то безликий, странно бледный молодой человек.

Прощально помахав мне рукой, господин Антуан Сен-Жермен вышел вместе с ним из кафе. Я увидел в окно, как этот молодой человек, видимо, его шофер, распахнул перед ним дверцу автомобиля.

В гостях у месье Антуана

На следующий день я позвонил ему, но никто не ответил. Всю неделю я тщетно пытался ему дозвониться. Телефон, указанный на визитной карточке, молчал. Лишь в воскресенье я услышал его голос. Безо всяких вступлений он пригласил меня к себе.

Он жил в доме на моей любимой площади. Это крохотная площадь Фюрстенберг, затерявшаяся в улочках Латинского квартала. Вся площадь – маленький асфальтовый круг, на котором разместились старинные фонари, церемонно окруженные деревьями. На это царство гармонии глядят окна мастерской Делакруа. Мой странный знакомец жил в доме рядом с мастерской.

Мне открыл дверь все тот же безликий молодой человек. Молча повел вглубь квартиры. Это была неправдоподобная квартира... Мы шли через бесконечную анфиладу комнат, заставленных старинной мебелью. Портьеры на окнах были задернуты, горели свечи в бронзовых канделябрах, мерцали зеркала и золотые рамы картин.

Пришли в большую залу. В центре стоял великолепный стол черного дерева с ножками – резными головами атлантов.

Стол стоял на фоне огромного окна. Он как бы плыл над площадью, освещенной заходящим октябрьским солнцем.

В дальнем углу залы притаился клавесин, который я не сразу заметил, пораженный великолепием стола. На стене справа от стола висел портрет в массивной золотой раме.

На портрете был красавец-мужчина в камзоле и парике. С лицом насмешливым, гордым и... знакомым.

Месье Антуан стоял у стола, поглаживая позолоченную голову атланта... На этот раз он был в черном смокинге и черных перчатках.

Церемонно поздоровавшись, начал говорить:

– Этот стол сделан по личному заказу Короля-солнца в знаменитой мастерской королевской меблировки... Что же касается портрета, он вас заинтересовал не зря. Портрет этот написан при жизни фантастического господина, на нем изображенного... накануне его официальной смерти. Это самое достоверное изображение этого человека. Обратите внимание на необычайно широкий лоб изображенного господина, говорящий об опасном разуме. Его крупный нос весьма напоминает нос Гете. В подобном носе знаменитый физиономист Лафатер увидел великую способность творить. Чуть выпяченная губа господина повествует о сластолюбии и похоти, однако побежденных неукротимой волею. Он выглядит на портрете от силы сорокалетним, не правда ли? Хотя, по его собственным словам, ему в это время было восемьдесят восемь лет... Впрочем, ни дата рождения, ни дата его истинной смерти неизвестны. Неужто не поняли, о ком речь? Это тот, чьим именем я позволил себе украсить мою визитную карточку. Это граф Сен-Жермен.

И я... увидел!

Надо сказать, я был взволнован. Меня давно занимал этот неправдоподобный господин. Все последнее время я занимался историей Екатерины Великой. По одной из версий, сей фантастический граф в 1761–1762 годах находился в России и тайно участвовал в свержении несчастного Петра III.

Я не успел подумать (так будет всегда в наших беседах), как месье Антуан уже говорил:

– Именно! Именно! И тогда они впервые встретились, граф Сен-Жермен и граф Алексей Орлов. Потом была вторая встреча в Италии. В ту вторую встречу граф Сен-Жермен участвовал в знаменитом Чесменском бою под именем генерала Салтыкова. Как он сам рассказывал, это имя он выбрал из уважения к князю Сергею Салтыкову, любовнику Екатерины и отцу вашего императора Павла.

– Насчет отца Павла у меня иная теория, – начал я.

– Ну какие тут могут быть «иные теории», – прервал месье Антуан, – никаких «иных» быть не может. – И тут лицо месье Антуана странно покраснело, точнее, налилось кровью. За наши два дня общения я видел это его состояние много раз. Но в тот первый я очень испугался, мне показалось, что с ним случился припадок!

Он шептал:

– Никаких иных теорий быть не может... Охота... Все у них случилось на охоте... В тот день они отстали от охоты.

И, клянусь, я... увидел!!! Длинный тоннель... Тоннель как-то воровски мелькнул передо мною... пропал... И уже из тьмы исчезнувшего тоннеля... навстречу мне скакали двое всадников... И тотчас исчезли. Как бывает, когда теряешь сознание... Я летел... во тьму. И слышал... слышал монотонный голос месье Антуана.

– Он и она... вы их не видите... они отстали от охоты, они на лошадях... Остановились у старого охотничьего домика... Он наклонился к ней с седла... и обнял за талию... Она не противится, но задрожала. А он, уже лаская губами ее ухо, нашептывает картины счастья и как сделать тайной счастье, которым они смогут безопасно наслаждаться... уже сейчас!.. Он вынимает ключ от домика!.. И она глядит на ключ... и!..

Я видел вновь лицо месье Антуана, оно придвинулось... совсем близко – тяжелые веки и ледяные глаза без ресниц. И опять зашептал его голос:

– Она напишет впоследствии в «Записках»: «В ответ я не проронила ни слова...» Подобное молчание на языке галантного века считалось зовом! Он немедля воспользовался ПРИЗЫВНЫМ молчанием... Пропустив восхитительную станцию Изнурительной Нежности, он поторопился в Приют Наслаждения... Они вошли в домик! «Случившееся»... эти полтора часа счастья... остались ясным намеком в ее «Записках»: «Часа через полтора я сказала ему, чтобы он ехал прочь, потому что наш... такой долгий разговор может стать подозрительным. Он возразил, что не уедет, пока не скажу "люблю". Я ответила: "Да, да, но только убирайтесь". Он пришпорил лошадь, а я крикнула ему вслед: "Нет, нет!"».

(Впоследствии я отыскал этот эпизод в «Записках» Екатерины. Оказалось, месье Антуан цитировал почти слово в слово.)

Галантный век

Месье Антуан замолчал, будто пытаясь прийти в себя. Пришел в себя и я.

Он продолжил совсем спокойно:

– ...Однако мы заговорили о графе Алексее Орлове. У него было великолепное лицо с медальными чертами, восхитительно изуродованное глубоким шрамом. Это был век, когда шрамы, добытые в сражениях и драках, прельщали женщин. Люди в том веке умирали от ран куда чаще, чем от жалкой старости... Последний век, когда побеждали личным мужеством.

«Чтобы получить все, нужно рискнуть всем» – любимый лозунг века.

Короток был путь из хижин во дворцы, а из дворцов на эшафот – еще короче. Я очень люблю наблюдать эту сценку. Ваш русский канцлер старик Остерман, приговоренный к казни, равнодушно поднялся на эшафот. Он преспокойно снял парик и как-то аккуратно, удобно уложил голову на плаху. Будучи помилован, так же преспокойно встал, попросил вернуть парик, расправил на нем волосы, надел его и отправился в ссылку в Сибирь.

Граф Сен-Жермен рос сиротой и оттого избежал лжи тогдашнего брака. Ибо браком в ту пору управляли родители. Эти гнусные существа были обязаны думать о выгоде – финансовой или о престиже родословной. И к несчастной девушке, только что вышедшей из монастыря, приводили незнакомого мужчину. В присутствии нотариуса бедняжке объявляли, что сей незнакомец знатного рода и есть ее будущий муж. Дальше свадьба и ночь, когда ей приходилось отдаться совершенно чужому человеку. В эту первую ночь жених фактически насиловал испуганную, не любящую его девушку... Свершив необходимое, он гордо вставал с постели в поту, она оставалась лежать в слезах. С этого начинался брак и тогда же заканчивался. Как сказал принц Лозен своей юной жене: «Дорогая, мы выполнили наши обязанности и теперь не будем мешать друг другу!»

Теперь она мечтает о подлинной любви, о которой читала во всех романах. Молодой муж отдает дань главной моде – он приступает к охоте на женщин, влюбляясь в новых и новых. Единственная, к кому он останется равнодушным до смерти, – это его жена. От нее требуется только наследник. Родив, то есть исполнив долг, она вслед за супругом с упоением вступала в любовную круговерть, где все мужчины хотели соблазнить и все женщины – быть соблазненными...

Как это ни смешно, счастливыми оказывались браки со стариками. Впрочем, галантный век отменил возраст. В дни этого пламенного века стариков не было, все до могилы оставались молодыми. Конечно, помогали парики, румяна, кружева, роскошь туалетов! Но главное было в вечно молодом мироощущении! Бабушка Жорж Санд объясняла своей внучке: «Старость в мир принесла революция. В мои дни я попросту не встречала стариков... Мой муж... ему было шестьдесят два года, мне – чуть за двадцать... он до последнего дня следил за внешностью, был красив, нежен, спокоен, весел, любезен, грациозен и всегда надушен. Я радовалась его возрасту. Я не была бы с ним так счастлива, будь он молод. Ведь женщины красивее меня наверняка разлучали бы его со мной... Теперь же он был только мой! Я убеждена, что мне достался лучший период его жизни. Мы не расставались ни на минуту, но мне никогда не было с ним скучно. У него было множество талантов. Мы играли дуэтом на лютне. Он был не только превосходным музыкантом, но, как часто бывало в нашем веке, художником, слесарем, часовщиком, плотником, поваром и архитектором... Но главное – великолепным любовником. Он страстно любил мое молодое тело с фантазиями большого опыта. И еще. Он и его сверстники знали не только, как надо жить, но и как надо умирать. И если у кого-то была подагра, они терпели любую боль, но никогда не пропускали прогулку с любимой. Воспитанные люди в мое время были обязаны скрывать свои страдания. В любой игре они умели достойно проигрывать. Они считали, что лучше всего умереть, танцуя на балу, чем дома в окружении зажженных свечей и отвратительных людей в черных одеждах. Мой муж до конца умело наслаждался жизнью. Но когда пришло время с ней расставаться, последние его слова были: "Живите долго, моя дорогая, любите много и будьте счастливы", – месье Антуан усмехнулся. – И потому разрушенная Бастилия – рубеж моей любви к человечеству. Дальше начинается время кровавых и – главное – скучных фанатиков. Унылый очкастый Робеспьер в неумело напудренном парике, над ним всегда висел белый нимб от пудры. Или толстый пьяница Дантон, ревущий проклятья аристократам, от него всегда несло потом... Или парализованный урод, революционный судья Кутон. Утром этот плевок природы сносили по лестнице, сажали в кресло, двигавшееся при помощи рычагов. Передвигая рычаги, он яростно мчал свое жалкое тело в испуганной толпе. Спешил судить, точнее, осудить на смерть врагов революции... Да, революция покончила с Любовью и Гармонией, принеся символическую жертву – Королеву Галантности, Женщину с лазоревыми глазами Марию-Антуанетту. – Здесь месье Антуан наконец остановился и сказал: – Простите за этот монолог, в нем есть самое мне ненавистное – патетика. Но Мария-Антуанетта была безответной любовью... – он помолчал и прибавил: – самого таинственного человека в мире – графа Сен-Жермена...

С месье Антуаном было невозможно беседовать. Он говорил бесконечными монологами, совершенно не слушая собеседника. И глаза его при этом смотрели куда-то вверх, выше вас. Когда он наконец опускал глаза и замечал вас, в его глазах было безмерное удивление: «Как, вы тут? А я о вас, признаться, несколько позабыл».

Но тогда я решительно вырвался из потока его слов. Я сказал:

– Послушайте, неужели вы всерьез? Вы верите во все эти сказки про графа Сен-Жермена? По мнению всех почтенных энциклопедий, граф Сен-Жермен был всего лишь великим надувателем, одним из вождей золотого века авантюристов.

Месье Антуан долго молчал, потом сказал:

– Люди не могут вынести бремени Тайны. У нее нестерпимый свет. Запомните. Граф Сен-Жермен – единственный человек на земле после Господа... чье присутствие после смерти зафиксировано множеством источников.

Бессмертный

«Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного?»

А. С. Пушкин. «Пиковая дама»

– Наполеон III был зачарован, заинтригован всем чудесным, что слышал о графе Сен-Жермене. Он поручил своему библиотекарю скупить все подлинные документы, повествующие о жизни Сен-Жермена, – начал месье Антуан свой очередной монолог. – Так появилась огромная папка, содержащая большое количество документов. Это были воспоминания современников графа (в большинстве это были дамы, любившие графа). После падения императора драгоценную папку передали на хранение в библиотеку префектуры полиции. Во время Парижской коммуны, как и положено в революцию, префектуру подожгли, и папка считалась сгоревшей... Но как справедливо утверждал ваш писатель, такие рукописи не горят. Оказалось, во время пожара объемистую папку попросту украли. В 1979 году ваш покорный слуга и верный почитатель графа купил ее у потомка того вора – коммунара.

Как я уже говорил, в папке оказались воспоминания современников и единственная рукопись, написанная каллиграфическим почерком графа, – двести страниц его переводов Данте и Горация на немецком и французском. Но я хорошо изучил привычки графа Сен-Жермена. Я обработал первую страницу особым раствором из сока лука и медного купороса. Потом зажег свечу и легонько нагрел страницу... И синие буквы симпатических чернил проступили между строками... Это были секретные «Записки графа Сен-Жермена»! Начинались они с обращения к будущему читателю... 1979 года! Да, там стояла эта дата! И «покорнейшая просьба прочесть "Записки", но не публиковать»... К сожалению, в этих «Записках» весьма уклончиво рассказано о том, что и поныне является предметом споров историков: о загадочном происхождении графа. Граф называет себя сыном князя Ференца Ракоци, повелителя Трансильвании, и все... Между тем об этом князе и, главное, о матери графа ходит до сих пор множество легенд. Расскажу, пожалуй, самую известную. Князь Ракоци как истинный мадьяр называл всех женщин «отдыхом воина». Он считал, что настоящая жена должна обладать тремя качествами: быть красавицей, быть послушной и быть молчаливой. Он нашел такую женщину – дочь родовитейшего польского графа З-ого. Она была сказочно хороша, совершенно послушна и удивительно молчалива. Она родила ему очаровательного мальчика, унаследовавшего ее красоту. Я не буду рассказывать подробно всю историю. Скажу лишь кратко, что через некоторое время после рождения ребенка стали находить молодых княжеских слуг со следами зубов на горле и высосанной кровью. Князь всегда плохо спал. Поэтому перед сном заботливая жена обычно готовила ему на ночь напиток из трав по своему рецепту. После него князь засыпал глубоким сном младенца и просыпался совершенно отдохнувшим, полным сил. Но убитые слуги беспокоили князя... Далее, вы догадались... Однажды князь заменил приготовленное женой питье. Он бодрствовал рядом с женой, изображая спящего. Посреди ночи его жена покинула ложе. Князь последовал за ней... Он застал ее в парке... Его любимый слуга... До смерти князь помнил искаженное похотью запрокинутое лицо жены. Потом сверкающие глаза приблизились к глазам несчастного слуги, она засмеялась, ее зубы вонзились в шею... Ангел превратился в сладострастную ведьму. Князь убил обоих. Разжав кинжалом ее стиснутый рот, увидел два аккуратненьких маленьких клыка и понял причину удивительной молчаливости. Князь сам похоронил ее со всеми обрядами. Вбил, как положено, иудино дерево – осиновый кол – в ее могилу. Чтобы вампирша не смогла воскреснуть. Думаю, это не более чем безвкусная готическая легенда. В «Записках» же только говорится, что мать Сен-Жермена, первая жена князя Ракоци, умерла совсем молодой. Тотчас после внезапной смерти жены князь отчего-то не захотел, чтобы сын жил с ним, в его дворце. Он отдал мальчика на попечение своему другу, последнему из герцогов Медичи. «Записки» очень скупо рассказывают подробности его детства. Граф пишет, что его отец князь Ракоци всю жизнь боролся за независимость своего княжества. В конце концов (это случилось уже после смерти матери графа) князь проиграл решающую битву, австрийцы захватили его владения. Князь не выдержал горечи поражения и вскоре умер. После смерти отца юный Сен-Жермен воспитывался у герцога Медичи, который дал ему великолепное образование... Интересно, что граф Сен-Жермен никогда не называл себя князем Ракоци. Став масоном, он часто именовал себя Sanctus Germano – Святой Брат. И постепенно стал представляться этим именем. Впрочем, как положено в том веке, у него было еще с десяток имен, под которыми он путешествовал. Точнее, жил в дороге, ибо путешествовал граф всю свою жизнь. И повсюду обходился без переводчика. Как и ваш покорный слуга, граф знал множество языков, в том числе несколько исчезнувших. К примеру, язык Древнего Вавилона. В двадцать лет он предпринял далекое и долгое путешествие. Он отправился в Персию, жил при дворе Надир-шаха, и это рассказано в «Записках», потом была Индия, затем два с половиной года в Гималаях, оттуда направился в Тибет... И после этих таинственных мест граф очутился при австрийском дворе – в столице врагов его отца. Император Франц Стефан отнесся к сыну своего покойного врага настороженно. Но его жена, великая австрийская императрица Мария-Терезия оценила графа. И он сразу занял особое и высокое положение при австрийском дворе. Его лучшим другом стал премьер-министр императора Франца князь Фердинанд Лобковиц. При дворе говорили, что некие тибетские обряды, которым он обучил Фердинанда, спасли смертельно больного князя от смерти.

В 1755 году граф находился в Вене, когда на первом этаже Хофбургского дворца Мария-Терезия родила девочку – Марию-Антуанетту.

Это был ее пятнадцатый ребенок! Одиннадцать девочек и четыре мальчика родила императрица. В Париже принцы крови и самые знатные придворные присутствовали при родах королев, в Вене Мария-Терезия эту привилегию отменила. Пятнадцать раз рожать «в присутствии» – этого не выдержать. Теперь все покорно ждали в Зеркальной зале дворца сообщений о таинстве, происходившем в спальне. Граф Сен-Жермен был среди них.

Император вышел из спальни роженицы и объявил о счастливом рождении девочки. Толпа придворных аплодировала. После чего император пригласил к императрице... графа Сен-Жермена!

Граф прошел в спальню, где лежала императрица. Новорожденной не было, ее унесли к кормилице. Вместо ребенка Марии-Терезии принесли бумаги. Великая правительница, родив, тотчас занялась государственными делами. Продолжая подписывать, обратилась к графу:

– Я слышала, граф, вы успешно занимаетесь предсказаниями?

Самое потрясающее – я... увидел!.. На этот раз тоннеля не было... Просто от стены навстречу мне поплыло... толстое, немолодое лицо женщины с двойным подбородком на огромной белоснежной подушке... Потом над лицом проступил кусок стены с картиной – олень стоял среди деревьев... Я разглядел: картина была набрана из полудрагоценных камней... Потом стена отодвинулась... и я увидел женщину, лежащую на кровати в алькове... и пурпурную занавесь алькова. И, загораживая кровать, спиной ко мне встала мужская фигура.

Императрица заговорила... Звук голоса будто смыл видение – все исчезло! Месье Антуан как ни в чем не бывало продолжал рассказ:

– Граф Сен-Жермен тогда долго молчал, потом сказал: «Ваша дочь навсегда останется в Истории. Позвольте мне, Ваше Величество, ограничиться таким ответом на ваш вопрос».

В этот миг я рассеянно взглянул на портрет на стене. Клянусь, граф Сен-Жермен на портрете... улыбнулся! И его рука, обрезанная рамой, медленно поднялась из-за рамы... она была... в перчатке. И тут я ясно увидел, как они похожи: месье Антуан Сен-Жермен и Сен-Жермен на картине. Помешали понять это сразу парик и камзол. Я почувствовал... страх!

– Умоляю, не выдумайте какую-нибудь простодушную мистическую глупость, – засмеялся месье Антуан. – Просто граф – мой герой. И я постепенно стал похож на него... от восторга... Это вечное сходство пса, обожающего хозяина, не более... Да и похожи мы... не слишком.

И я опять взглянул на картину. Рука портрета была на месте... И изображение вело себя прилично: оно церемонно смотрело вдаль незрячими глазами. Я понял, что мне все это и вправду привиделось. Впрочем, сходство, конечно, было, но не пугающее. Я успокоился!

И месье Антуан, все так же насмешливо глядя на меня, продолжил:

– Ваши коллеги-ученые пишут: «Слухи о влиянии графа на дела могущественной Австрии до­шли до Парижа, и Людовик XV решил переманить загадочного графа. И пригласил его приехать в Париж». На самом деле знакомство короля и графа Сен-Жермена началось с их секретной переписки, точнее, с деликатнейшего письма графа королю.

«Запрещено все, кроме наслаждения»

– Граф Сен-Жермен в своих «Записках» весьма шутливо рассказал о причинах этого первого, судьбоносного письма.

Людовик XV – истинный король галантного века, недаром он слыл самым красивым монархом Европы. Ему было пять лет, когда умер Король-солнце, великий Людовик XIV, и ребенок стал тридцать вторым королем Франции. Регентом при короле-ребенке стал его дядя, герцог Филипп Орлеанский. Герцог Любви – так справедливо следует называть герцога. Именно при нем наступил апофеоз галантного века, о котором сам герцог сказал: «Запрещено все, кроме Наслаждения». И он умел наслаждаться, этот несравненный выдумщик самых разнообразных любовных экспериментов, опасных изысков, описанных в сочинениях маркиза де Сада. Наслаждались все и всюду – во дворцах, в хижинах и даже в монастырях, напоминавших веселые бордели. Этот Герцог Любви объяснил кузине, решившей постричься и стать аббатисой: «Это не так уж глупо, дорогая! Вы примете обет бедности, но будете невероятно богаты, вы примете обет послушания, но будете повелевать, вы примете обет безбрачия, но тайных мужей у вас будет столько, сколько вы захотите»... Именно при герцоге появилось множество галантных обычаев, которые граф Сен-Жермен застал в Париже. Например, обожествление женской груди. Как восхитительно говорил герцог: «Это мыс блаженства, к которому тотчас должны устремиться губы и руки каждого истинного мужчины». Поцелуй в обнаженную грудь при герцоге стал столь же обычным в Париже, как нынче – рукопожатие. И когда девица отказывалась расстегнуть лиф, о ней тотчас говорили: «У бедняжки наверняка доска»! Подозревая самое постыдное для тогдашних дам – плоскую грудь. Герцог любил повторять: «Мужчина любит, как целует». По повелению герцога был издан подробнейший трактат о поцелуях – об их значении, особенностях и истории. Самым заурядным, я бы сказал, дежурным считался «влажный поцелуй», который информировал даму о том, что кавалер обуреваем желаниями. Куда изысканнее был «французский поцелуй», при котором следовало умело и долго соединяться – ласкаться языками. Еще сложнее был поцелуй «флорентийский»... Яростно, страстно впиваясь губами, не забывать сладостно-нежно пощипывать ушки любимой... Далее следовало описание еще 117 видов поцелуев... По заказу герцога была разработана главная наука его времени – наука флирта для дам... Это были научные изыскания, как принять самую зовущую позу на софе, как суметь соблазнительно склониться, поправляя дрова в камине, и так далее. Именно при герцоге стало модным принимать поклонников во время туалета, полуодетыми, сидя у зеркала. Как учил герцог, этот великий стратег Любви: «Если ваши глаза попали в плен красоты, ваши уста и руки должны незамедлительно начать действовать». И вправду, как удобны были эти утренние приемы, чтобы ему немедленно перейти в атаку, а ей пасть жертвой атаки... Отослав камеристку из комнаты, она просит кавалера помочь застегнуть непослушный крючочек... И вот уже: «Что вы делаете... О небо! О моя прическа!»... Для облегчения успеха атаки стали принимать воздыхателей лежа в ванной, с прелестями, накрытыми тонкой простыней... Именно при нем, при Герцоге Любви, начали строиться знаменитые петит мезон. Они назывались «безумствами» (folies). Это была очаровательная игра слов: folies («безумство») с латинским sud folliis, что означало «под листьями». Ибо эти домики любовных безумств прятались в окрестностях столицы в тени деревьев, под густой листвой. Граф Сен-Жермен был приглашен в знаменитый петит мезон кардинала Роана. Он первым описал стены знаменитого домика, где выпуклые фигуры демонстрировали все виды наслаждений. Приглашенные дамы в лорнет должны были изучить их... прежде чем перейти в спальни – повторять. Однако, как говаривал граф Сен-Жермен, «герцог Орлеанский забыл грозное предупреждение апостола: "Все дозволяемо, но не все дозволено"». Бедняга стал жертвой Наслаждений – буквально сгнил от дурных болезней... Но, даже умирая в муках, этот Палладин Любви упрямо именовал свои болезни «всего лишь шипами на теле прекрасных роз» и «заслуженными ранами великих любовных битв».

Но подраставший юный король увидел страшный конец сгнившего заживо несчастного рыцаря Любви... И преисполнился ужаса. Но как только закрылись глаза безумца-регента, добрый народ Франции потребовал любовных подвигов от нового правителя – юного короля. Граф Сен-Жермен справедливо отмечал, что любовные подвиги королей возрождали во французском народе древнее чувство Безопасности. Ибо еще в глубокой древности считалось: чем любвеобильнее вождь племени, тем плодоноснее становилась земля, богаче урожаи и тем счастливее был народ... Граф Сен-Жермен утверждает в «Записках», что впоследствии, когда на престол взошел Людовик XVI – первый король, верный своей жене, в стране тотчас возникла революционная ситуация! Однако вернемся, мой друг, к молодому Людовику XV, который этой ошибки не сделал. Он был совсем юн, когда во дворце появилась его первая любовница, незнакомка под густой вуалью. Придворные недолго сгорали от любопытства. Подкупленный слуга короля будто бы от неловкости сорвал вуаль дамы. Каково же было разочарование двора! Под вуалью скрывалась фрейлина Луиза де Мальи, урожденная де Нейль, известная дурнушка. Вуаль Луиза носила отнюдь не из скромности. Она справедливо боялась, что, увидев ее лицо, в поход на постель короля немедленно бросятся знаменитые придворные красавицы. Действительно, все дамы, прославившиеся любовными приключениями, тотчас попытались соблазнить молодого короля. Но тщетно, юный король остался глух к их атакам... Однако как только из монастырского пансиона была выпущена некрасивая девственница – родная сестра Луизы, Людовик тотчас соблазнил невинную дурнушку. Затем пришла очередь и третьей уродливой сестры де Нейль – Дианы... Спать с сестрами весьма сексуально, граф Сен-Жермен в «Записках» вспоминает вашего великого донжуана князя Потемкина, который умудрился переспать с четырьмя своими племянницами по мере того, как они подрастали. Но племянницы вашего Потемкина были несравненные красавицы. А дамы из рода Нейль – отменно нехороши. Так что придворные красавицы терялись в догадках о странных вкусах короля. Рождались самые невероятные версии об особом зрении молодого Людовика XV... Граф Сен-Жермен, услышавший всю эту странную историю от французского посла в Вене, не размышлял над тайной. Он ее тотчас понял: напуганный судьбой дяди, Герцога Любви, бедный король Людовик попросту боялся повторить его судьбу. И оттого выбирал отменных дурнушек, у которых, как он наивно, по молодости, считал, не может быть любовников и, следовательно, дурных болезней. Именно тогда граф написал длинное письмо Его Величеству, предложив свои знания. Будучи сам великолепным врачом, граф Сен-Жермен отправил королю с нарочным древнюю индийскую Настойку Махараджей. Созданная в Индии – стране изысканных наслаждений Камасутры, она убивала любую любовную инфекцию. Так что Диана из семьи де Нейль стала последней уродиной в постели Людовика XV. И вовремя! Ибо возмущение придворных красавиц короля стало всеобщим. Буквально все придворные дамы приготовились принять участие в массовом штурме королевской постели. Именно тогда к восторгу двора защищенный графом король смог впервые выбрать достойнейшую. Восхитительная маркиза де ля Турнель стала первой красавицей в королевской постели. Как это ни смешно, она была из той же семейки де Нейль! Но в ее лице род де Нейль полностью себя реабилитировал.

...Но и мадам де Турнель придется вскоре покинуть Первую Постель Франции, ибо, получив свободу желаний, король все чаще радовал свой добрый народ новыми красавицами. Пока все они не уступили место достойнейшей. Загорелось сияние, осветившее весь галантный век!.. Ее звали Жанна-Антуанетта д'Этиоль.

Жанна д'Этиоль с юности готовилась завоевать Францию, как та бессмертная Жанна! Но если Жанна Д'Арк завоевала славу доблестным мечом, маркиза добыла ее прекраснейшим телом. Она вошла в Историю под именем маркизы де Помпадур. Именно в это время по приглашению благодарного короля граф Сен-Жермен появляется в Париже.

Его приезд стал сенсацией. Граф был сказочно богат, а французы, как известно, обожают и уважают богатство. Никто не знал и до сих пор не знает источников несметного состояния графа. Известно лишь, что он буквально потряс парижское общество огромными тратами и знаменитой коллекцией драгоценных камней. Жемчуг, сапфиры и, конечно, прославленные бриллианты редких размеров и красоты описаны множеством очевидцев. И если познания графа в деле государственной безопасности, то есть безопасности королевского члена, стали началом его дружбы с Людовиком, то другой талант графа сделал эту дружбу весьма тесной. Это были знаменитые опыты графа с драгоценными камнями, весь Париж стекался посмотреть их... Хотя куда чаще они происходили в присутствии одного короля. Именно во время такого опыта граф устранил дефект в любимом бриллианте Людовика. Король пришел в восторг. Мадам дю Оссе, придворная дама и очередная любовница графа, в своих мемуарах рассказывает: «Его Величество с изумлением и наслаждением разглядывал камень, вылеченный графом. После чего буквально засыпал графа вопросами, как он это делает. Сен-Жермен со своей вечной доброжелательной улыбкой объяснил Его Величеству, что сие неведомо ему самому. Просто, увидев несовершенство камня, он уже в следующий миг видит его совершенным! Будто камень лечат его глаза... И тогда же он сообщил Его Величеству, что умеет увеличивать драгоценные камни и придавать по своему желанию нужный блеск. После чего в присутствии короля взял пригоршню мелких бриллиантов приблизительно в двадцать восемь каратов. Уложил их на особый тигль. И, накаливая, сотворил великолепный бриллиант... который после огранки превратился в чистейшей воды камень в четырнадцать каратов стоимостью тридцать тысяч ливров. Все преображенные бриллианты и новорожденный камень Его Величество оставил у себя».

Потрясенный король пригласил Сен-Жермена пожить в королевском замке в Шамборе в великолепных покоях, где прежде обитал знаменитейший полководец принц Морис Саксонский. Король приказал устроить в Шамборе мастерскую для небывалых химических опытов графа. Он назначил ему щедрый пенсион в сто двадцать тысяч ливров, которые граф тратил целиком на свои исследования. Остаток щедро раздавал слугам, прислуживавшим во время опытов.

Месье Антуан позвонил в колокольчик. Все тот же безликий молодой человек молча вкатил маленький столик и все так же молча удалился. На столике лежало нечто, укрытое бархатом. Будто священнодействуя, пугающей рукой в черной перчатке месье Антуан медленно поднял бархат... Под ним оказались две большие шкатулки красного дерева. Выспренним жестом фокусника он раскрыл первую... На красном бархате лежал неправдоподобный сапфир размером с куриное яйцо, рядом с ним мерцал дивной красоты бриллиант. Черная перчатка месье Антуана нависла над бриллиантом в шкатулке...

– Этот камень – один из сотворенных графом в Париже. Его мне продали потомки мадам Оссе. Граф подарил ей камень после их первой ночи. Сколько долгих лет я за ним охотился. Трогайте... трогайте. Вам хочется потрогать!.. Смелее! Дерзайте, берите в руки божественные камни!

Я взял в руки бриллиант. Я никогда не держал в руках подобного камня.

– Это очень редкий бриллиант такой величины, на котором нет крови, – сказал месье Антуан. – Обычно за каждым подобным крупным камнем вереница преступлений. Причем после каждого убийства бриллиант начинает играть новым блеском... человеческая кровь меняет свет, живущий в камне... И еще. Любимые вещи хранят электрическое поле их хозяев. И когда вы дотрагиваетесь до них... вы соединяетесь с ними, с ушедшими, отдававшими им тепло своих рук. В этот миг вы поймали ушедших владетелей, прячущихся от нас в природе... Только надо уметь трогать вещи. Не делайте это примитивно... Трогать – не значит только дотрагиваться. Наоборот, дотронувшись, тотчас уберите руку, медленно поднимите ее и держите руку над предметом, как над огнем. Старайтесь уловить, почувствовать тепло, идущее от камня. Говоря птичьим языком нашего века, в этот миг происходит соединение двух компьютеров. И возникает тропинка ТУДА. Начинается увлекательнейшая из Игр. Игра со Временем.

Граф был наделен тайной Времени. Он был великолепный художник, кстати, это он изобрел светящиеся краски... Изобретение, которое пытаются приписать другому. Но сам он не мог любоваться живописью – ни своей, ни чужой. Когда он глядел на картину, она тотчас распадалась для него на мазки, которые художник мгновенье за мгновеньем накладывал на холст. Граф, глядя на холст, видел Время... Но вернемся в Париж!

Прошло совсем немного времени после появления графа в Париже, и уже Фридрих Великий с изумлением написал в письме: «В Париже объ­явился новый политический феномен. Этот человек известен под именем графа Сен-Жермена. Он состоит на службе у французского короля и находится у него в большой милости».

Они часто подолгу беседовали, граф и король, пока придворные томились в приемной, подпирая стены Овальной комнаты.

Теперь все знаменитые вельможи считали за честь пригласить друга короля на ужин. Но, как писал завидовавший и ненавидевший графа Сен-Жермена Казанова, к изумлению присутствующих, граф почти ничего не ел во время этих ужинов. Да, у него была особая диета. Вместо еды он рассказывал. Эти рассказы Сен-Жермена были, как правило, о событиях знаменитых, но давно минувших. Его рассказы были столь же таинственны, как его химические опыты. Ибо граф, рассказывая о прошлом, порой забывался... как порой и я, ваш покорный слуга... И рассказывал... в настоящем времени! Будто он побывал там недавно... Все дело в том, что граф Сен-Жермен, как и ваш покорный слуга, видел то, что рассказывал. На слушателей это действовало. Граф насмешливо писал в одном из писем: «Услышав, как я описываю прошлое, милые парижане верят, что мне тысяча лет и я в нем бывал! Я не спешу разуверить их, ведь им так хочется верить, что кто-то может жить намного дольше, чем установлено неумолимой природой».

Граф был и великолепным композитором. Обычно, беседуя с гостями, он садился за клавесин... и, продолжая беседу, начинал импровизировать. Он как бы записывал музыкой свой разговор для Вечности.

Пиковая дама

И месье Антуан сел за клавесин...

– Осталось несколько музыкальных композиций, сочиненных самим графом. Кстати, одна в переплете красной кожи сохранилась в коллекции вашего великого Чайковского, ценившего его музыку.

Я наконец-то спросил его:

– Почему «вашего»? Разве вы не русский?

– Не имею чести, – торопливо сказал он и прибавил, не давая мне возможности задать следующий вопрос (сколько раз я собирался узнать, кто же он, но каждый раз почему-то откладывал спросить): – Это сочинение графа на стихи шотландца Гамильтона O, wouldst thou know what sacred charms («Ах, знал бы ты священные чары»). – И месье Антуан заиграл и тихонечко, очень мелодично запел по-английски, но тут же прервал пение и сказал: – Именно после исполнения этого романса произошел тот разговор. Ваш Пушкин описал эту историю в «Пиковой даме»... Эта история действительно случилась. И карточный проигрыш, и три карты, сообщенные во спасение, были! Но произошло все это отнюдь не с русской дамой, придуманной вашим великим поэтом, но с другой красавицей, впрочем, так же имевшей прямое отношение к вашей родине... В это время в числе самых близких друзей графа была гостившая в Париже принцесса Ангальт-Цербстская! Да, мать вашей будущей императрицы великой Екатерины. И вот после исполнения этого романса граф Сен-Жермен заметил необычное. Красавица, обычно шумно восторгавшаяся его музыкой, на этот раз слушала рассеянно и была необычайно бледна. Они уединились, и она рассказала ему о своем горе. Красотка обожала карты и в очередной раз проигралась в пух и прах. Ее муж был небогат. Принц служил у Фридриха Великого заурядным комендантом Штеттина. К сожалению, это был, увы, не первый ее парижский проигрыш. И муж взбунтовался, наотрез отказался платить. Ей оставалось только заложить любимое бриллиантовое колье. Но и оно не потянуло на нужную сумму. Короче, она попросила у графа в долг.

И месье Антуан перестал играть. Он откинулся в кресле. И... как же изменилось лицо!.. Знакомая мука... Клянусь, я видел, как страдая, трудно он уходил ТУДА... Монотонно заговорил:

– Да-да, попросила взаймы.

И я... Я... увидел!.. Она сидела в кресле, обмахиваясь веером. Я видел платочек, прикрывавший высокую грудь... павлиньи перья веера, закрывшие лицо... Блестела в свечах золотая ручка веера... Он сидел рядом с нею. Его рука нашла ее руку. И где-то далеко раздался звук мужского голоса, и...

И тотчас все исчезло. Месье Антуан сидел, откинувшись в кресле.

Он произнес:

– В ответ граф Сен-Жермен сказал ей: «Я вас люблю. Я готов отдать вам не только жалкую сумму, но и жизнь в придачу. Однако коли дам деньги, окажу самую дурную услугу. Ибо вы поступите, как все безумные игроки. Вместо того чтобы отдать долг, немедля броситесь вновь играть... и, поверьте, проиграетесь. Поэтому я поступлю иначе».

Как он пишет в «Записках», граф открыл ей три выигрышные карты. Но объяснил: эти карты могут выиграть только однажды и только пока он будет находиться в игорной зале... Но как только она отыграется, граф уйдет, и она должна последовать за ним. «И тогда я возьму с вас клятву никогда более не играть», – закончил граф. Она бросилась ему на шею. В тот же вечер она отыгралась и дала клятву. Более она не играла никогда! Шли годы, но граф не забывал свою возлюбленную... Он помнил их всех... Поверьте, это было нелегко... если знать, сколько лет он жил и сколько дам его любили. Граф часто переписывался с принцессой. Я храню одно ее письмо к нему. В нем мать Екатерины излагает графу послание своей дочери, ставшей к тому времени женой наследника престола. Молодая Екатерина со страхом описывает матери припадок, случившийся с императрицей Елизаветой.

Боже мой, как я ждал, что сейчас опять увижу... но ничего! Я видел только месье Антуана, обстоятельно и скучно рассказывавшего:

– Дело происходило в церкви в Петергофе... Во время обедни русской императрице Елизавете стало плохо, и она вышла из церкви... Сделала несколько шагов и упала на траву. Свита оставалась в церкви, и несчастная императрица лежала без сознания и без всякой помощи, окруженная испуганными крестьянами. Наконец появились придворные, принесли ширму и софу. Прибежал доктор, пустили кровь... И на софе отнесли императрицу во дворец. На этот раз ее выходили... Но теперь Екатерина боялась скорой смерти императрицы, ненависти мужа и угрозы быть постриженной в монастырь, когда он станет императором. Обо всем этом она писала матери. И тогда граф Сен-Жермен просил передать Екатерине следующее: ей не надо ничего бояться. Уже летом следующего года наступит решающий для нее час, и в это время он сам появится в России.

Феи оленьего парка

– И он действительно появится, как предсказал. Но об этом позже. А тогда в Париже наступил расцвет – апогей власти маркизы де Помпадур. Граф звал ее Несравненной. Несравненная завладела не только королевской постелью, но и сердцем короля. Маркиза вмешивалась в политику, покровительствовала искусствам, науке... и графу Сен-Жермену. Она стала частой гостьей на его опытах в замке Шамбор. Надо сказать, граф весьма пополнил коллекцию бриллиантов Несравненной. Но годы шли, маркиза не молодела, и при дворе явились новые бойцы во всеоружии победоносной молодости. Начались их дерзкие атаки на постель Его Величества.

И однажды мадам де Помпадур позвала к себе Сен-Жермена. Она приняла графа лежа в ванной. Эта ванная до сих пор находится в Версале. Я иногда туда приезжаю... потрогать ванну и другие ее вещи... Они шепчут... «Итак...» – маркиза со вздохом сказала Сен-Жермену...

Здесь месье Антуан остановился.

– Вы уже видите? Не так ли?

Я видел!.. Она полулежала на софе в великолепном платье. Видна была крохотная ножка в лиловой туфельке. Рядом стояло кресло, обитое гобеленом – целующиеся пастух и пастушка. Она улыбнулась и заговорила... И, как всегда, при звуке голоса все исчезло.

И тотчас раздался голос месье Антуана, который сказал странную фразу:

– Вы не сумели войти ТУДА. Ваш мозг вас обманул. Он просто показал знакомый вам парадный портрет мадам де Помпадур. Жаль, что вы не смогли увидеть ее настоящее тогдашнее лицо. Неумолимое время подкралось к красавице и нарисовало... предательские черточки у глаз. Но она решила бороться. В то утро она сказала графу: «Как светит в окно беспощадное светило... Не так давно я обожала его лучи... они ласкали, но теперь выдают. Сегодня я еще могу принять вас днем, освещенная солнцем. Но, увы, уже завтра...» – И она смиренно попросила у Сен-Жермена эликсир бессмертия. Таковы были слухи о могуществе графа! Граф объяснил ей, что таковым не обладает: «Это все досужие сплетни. Им не обладали даже греческие боги, даже они умерли. Правда, через тысячу лет, но все равно подчинились закону нашей безжалостной Природы. Хотя в лесах Эллады порой и раздается трубный глас на миг воскресшего Пана... и тогда просыпаются и боги на Олимпе. Но тоже лишь на миг. Вы так прекрасны, мадам, что я, ваш верный слуга и обожатель, просто обязан прислать Вам нечто, хотя бы подобное эликсиру. Это древнее притирание, созданное в Тибете. Оно не сделает вашу красоту бессмертной, но сохранит ее на некоторое время... Одновременно вам придется соблюдать мою диету».

На следующее утро граф принес мадам де Помпадур свое знаменитое лекарственное притирание и строгие правила еды. Действие оказалось фантастическим, маркиза вернулась в свои двадцать лет... Однако защитить ее надолго граф уже не смог. Ибо маркиза в это время приняла роковое решение.

В это же время наш граф Сен-Жермен часто выполнял политические задания маркизы и короля... Фрейлина Марии-Антуанетты графиня д'Адемар, еще одна возлюбленная графа, вспоминает в своих мемуарах: «Я была тогда совсем молоденькой фрейлиной, без памяти влюбленной в графа. Помню, часто во время долгой аудиенции графа у короля (на ней обычно присутствовала и маркиза) я поджидала графа, разгуливая по залам. Но граф стремительно выходил из кабинета короля. Он успевал лишь страстно пожать мне руку. Вскакивал в ожидавшую его у дворца карету и устремлялся к границе». Анализируя список столиц, которые посещал Сен-Жермен за одну поездку, вынужден отметить: скорость, с которой передвигался граф, выглядит неправдоподобной. Он будто переносил свое тело из города в город. Именно тогда граф Сен-Жермен удачно осуществил целый ряд самых секретных дипломатических поручений короля. В частности, уговорил турок начать войну с вашей Екатериной.

Во время этих отлучек графа королем овладевал все тот же безумный страх заразиться дурной болезнью. Но оставить любовные забавы было свыше его сил. Достаточно было ему заглянуть за корсаж дамы или увидеть женскую ножку на качелях, как этот несчастный (или очень счастливый) буквально пламенел. Но пламя он привык гасить немедля. «Порыв не терпит перерыва» – была его любимая присказка.

И тогда верная мадам де Помпадур придумала, как соединить постоянное желание этого Мученика Любви с его безопасностью. Девственницы!.. Они не только гарантированно безопасны, но эти едва распустившиеся розы должны были поддержать огонь в, увы, хладеющей крови постаревшего монарха. Маркиза сама подыскивала ему этих юных любовниц, как ваш Потемкин – молодых любовников вашей стареющей Екатерине. Так они оба придумали сохранять свое влияние в покинутой ими царственной постели.

Олений парк – старинное название отдаленного квартала в Версале. Он был создан на месте древнего лесопарка, где когда-то в изобилии водились олени. Здесь, в Оленьем парке, было спешно построено несколько очаровательных петит мезон для безумств (folies) короля... В этих домиках поселили несколько тринадцатилетних фей. Людовик навещал их инкогнито, под именем кавалера из свиты польского короля. Тени оленей – прежних рогатых обитателей этого места – породили множество шуток. Впрочем, не только мадам Помпадур, эта великая Муза всех тогдашних поэтов Франции, была королевской сводней... Сводниками с удовольствием и добровольно становились отцы юных фей.

Вот что писал Людовику старый воин, узнавший о королевском гареме... Я держал это письмо в руках, но владелец не согласился мне его продать. Сейчас оно хранится в Парижском архиве.

«Ведомый горячей любовью к королевской персоне, имею честь быть отцом прелестной девочки, настоящего чуда Свежести, Красоты и Здоровья. Я был бы счастлив, если бы Его Величество соблаговолили нарушить ее девственность. Подобная милость была бы для меня наградой за мою долгую и верную службу в армии короля».

В отличие от знаменитых придворных любовниц короля, нежные обитательницы Оленьего парка остались безымянными. Их неопытность, долгая возня с лишением девственности, слезы, боли и страхи раздражали монарха. Так что надкушенный плод второй раз к королевскому столу подавали редко. Вчерашних избранниц короля обычно быстро выдавали замуж, и заботливый король обеспечивал приданое. Повторных посещений короля, пожалуй, удостоилась только одна – ирландка О'Мерфи.

Ей было тринадцать, когда ее нашел Казанова. Сестра-актриса торговала ее девственностью. Когда Казанова отмыл нищую девчонку, он понял, что не ошибся. У нее оказались божественное тело и восхитительное личико. Но, как часто говаривал этот веселый распутник, «любовь, как война, должна кормить самое себя»... Так что он сразу предназначил продать ее для королевской постели. Ночами Казанова посвящал ее в тонкости любви, оставляя нетронутым главный приз. Не мог же он подсунуть венценосному Адаму надкушенное яблоко... Впоследствии ее много рисовали художники. Буше обессмертил ее обнаженное тело: она лежит на животе, щеголяя несравненной попкой, – поза, сводившая с ума мужчин. Один из таких портретов Казанова отправил королю. И тотчас юная прелестница очутилась в Оленьем парке. Когда малютка впервые увидела Людовика, она... расхохоталась. Изумленный король спросил:

– Почему ты смеешься?

– Потому что вы как две капли воды шести­франковый экю!

Эту монету с изображением короля простодушная О'Мерфи хорошо запомнила – она получала ее после каждой ночи с Казановой...

Так она сразу разоблачила королевское инкогнито. Но вскоре дурочка осмелела и стала дерзкой. На правах цветущей юности как-то безжалостно спросила монарха:

– Как поживают ваши старушки, сир?

– Ты о ком? – удивился король.

– О Ее Величестве и вашей маркизе.

Король молча ушел из комнаты. О'Мерфи в тот же день отправили вон из Оленьего парка. Свою супругу король глубоко уважал, Несравненную маркизу любил. Он удалил ее из постели, но не из сердца. Но Несравненная и вправду стала стремительно стареть. Притирания перестали помогать. Ибо, став сводней, Несравненная стала отвратительна себе самой. Теперь по ее приказу все зеркала в ее комнатах в Версале были тщательно завешены черной материей. Призванный на помощь Сен-Жермен объявил со вздохом, что сделать, увы, ничего не может, ибо у нее постарела... душа! Мадам де Помпадур поняла приговор... Она предпочла поторопиться. Ее нашли мертвой среди траурных зеркал. При дворе все были уверены, что маркиза умерла от яда. На самом деле она просто сумела заснуть... навсегда. Как заполучить такой благодетельный сон? Этому научил ее граф Сен-Жермен.

В тот день шел проливной дождь. Граф приехал во дворец тотчас после того, как маркиза закрыла глаза. Но, согласно этикету, в королевском дворце мертвое тело не могло оставаться... Так что, торопливо накрыв простыней, ее понесли прочь из дворца. Вчерашнюю некоронованную королеву Франции, чей благосклонный взгляд ловили принцы крови, чью красоту воспевали поэты, торопливо выносили прочь, как подохшую собаку. Только граф Сен-Жермен шел за носилками. Когда-то мокрая простыня в ванной облегала ее совершенное тело. И теперь под проливным дождем простыня так же обрисовала ее мертвую плоть. Король, стоя у окна, проводил глазами носилки, столь знакомое тело и шедшего за ним графа. И даже махнул платком вослед. «Это все, что я смог для нее сделать», – вздохнул Людовик. Он постарался забыть маркизу. Галантный король ненавидел думать о неприятностях, он верил, что от этого появляются морщины. Единственная, кто позаботился заказать мессу по некоронованной королеве Франции, была королева коронованная – Ее Величество Мария Лещинская.

Интрига в галантном веке

– После смерти мадам Помпадур Сен-Жермен остался без главной покровительницы. Конечно же, тотчас объявился могущественный враг. Первый министр короля герцог Шуазель всегда действовал в союзе с мадам де Помпадур. И пока была жива некоронованная королева, первый министр был самым добрым знакомым Сен-Жермена. Он добродушно мирился с опасной близостью графа к королю, с дипломатическими поручениями короля, которые Сен-Жермен выполнял, не советуясь с первым министром. Но тотчас после смерти маркизы Шуазель начал действовать. Сначала он убеждал короля, что граф – опаснейший шпион Англии. Но блеск бриллиантов, созданных графом, затмил наивную интригу.

И Шуазель придумал воистину мудрый ход. Самое постыдное для легкомысленных французов – стать смешным. Шуазель нанял некоего актера, умевшего великолепно имитировать голоса.

Здесь тяжелые веки месье Антуана раскрылись, и в ледяных глазах загорелся огонь, и он сказал с удивительной ненавистью:

– Этот гнусный комедиант, этот презренный фигляр посмел ходить по парижским салонам, выдавая себя за Сен-Жермена. Не знавшие графа с хохотом принимали россказни потешного мерзавца за чистую монету. Он быстро превратил в карикатуру монологи графа – его путешествия в прошлое... Голосом графа презренный шут заявлял: «Как же, как же, мы с Иисусом были очень близки. Но он был слишком романтичным и очень любил преувеличивать. Как сейчас слышу, он рассказывает эту потешную историю про семь хлебов, которыми он будто бы накормил тысячи. Я уже тогда предупреждал его, что с такими выдумками он непременно плохо кончит...» По сию пору историки верят, что влияние графа погубила эта интрига герцога. На самом же деле все ухищрения герцога оказались тщетными. Отношения Сен-Жермена с королем погубил некий разговор. Этот разговор касался судьбы самого странного, самого таинственного узника в истории Бастилии. Его судьба с давних пор не дает покоя и мне. Именно потому я приехал в Париж... И вот сейчас, после слишком длинного шутливого вступления мы наконец-то перейдем к главному.

И месье Антуан начал рассказывать.

Железная маска. Вступление к тайне

– Этот самый знаменитый узник Бастилии умер в тюрьме в самом начале XVIII века. Правил Францией тогда дед Людовика XV – великий король Людовик XIV. В ненастном ноябре 1703 года 19-го числа в Париже шел не такой уж привычный для парижан снег с дождем. В ночь на 20 ноября кладбище при церкви Святого Павла оцепили королевские гвардейцы. Подъехала телега с богатым гробом, сопровождаемая охраной. Гроб этот привезли из Бастилии. Его положили в заранее вырытую яму, торопливо закопали, не поставив над ним никакой надгробной плиты. Захоронением лично командовал тогдашний губернатор Бастилии господин Сен-Мар.

Уже вскоре весьма осведомленная особа, вдова брата Людовика XIV, принцесса Шарлотта Пфальцская сообщила в письме к своей тетке, герцогине Ганноверской, что в Бастилии умер очень странный узник. Узник носил на лице маску. Под страхом беспощадного наказания нельзя было даже заговаривать с ним тюремщикам, служившим в Бастилии... Шарлотта писала, что впервые услышала об узнике в маске за несколько лет до его смерти. Уже тогда во дворце ходили описания таинственного узника, заставлявшие биться сердца придворных дам... Рассказывали, что он великолепно сложен, у него прекрасные кудри, черные, с обильной серебряной сединой. Он носил кружева, великолепный камзол, и в его камеру доставляли самую изысканную еду. И будто бы прислуживал ему во время еды сам тогдашний губернатор Бастилии господин Сен-Мар.

Муж Шарлотты герцог Орлеанский (отец Герцога Любви) был тогда еще жив. И по просьбе Шарлотты посетил Бастилию... Но когда он попытался разузнать у губернатора Бастилии Сен-Мара о его узнике, тот в ответ только молча поклонился брату короля. После чего сказал, что не имеет права говорить об этом предмете. Любопытство жены отправило герцога Орлеанского к королю. Но когда тот спросил брата об узнике, Людовик XIV нахмурился и моментально нарочито грубовато прервал разговор.

Весь XVIII век о маске говорили и спорили при всех европейских дворах. Вышедшая замуж за дофина австрийская принцесса Мария-Антуанетта уже через несколько дней после приезда во Францию допытывалась об этой тайне у мужа. Она потребовала, чтобы тот поговорил об узнике с королем.

Марии-Антуанетте исполнилось шестнадцать лет, когда Сен-Жермен, присутствовавший когда-то при ее рождении, увидел ее вновь в Париже. У нее были великолепные пепельно-русые волосы, лазоревые глаза наяды, чувственная, слегка оттопыренная нижняя губа Габсбургов, тонкий орлиный нос, необычайной белизны кожа. Она двигалась с какой-то кошачьей грацией, ее нежный грудной голос и прелестный смех волновали. Муж Антуанетты – наследник престола... Дофин близоруко щурил водянистые голубые глаза. Был он толст и крайне неуклюж. Они поразительно не подходили друг другу – Грация и Боров.

Через неделю после ее приезда в Париж не­уклюжий супруг, исполняя просьбу жены, отправился к деду-королю расспросить о таинственном узнике.

Людовик XV сразу оборвал вопросы дофина. Он недовольно пожал плечами, сказал кратко: «Я устал объясняться по этому поводу. Я уже говорил когда-то вашему покойному отцу, что никакой тайны нет... Это был человек не такой уж знатный, но на свою беду знавший слишком много государственных тайн. И все!» Король попросил дофина впредь никогда не спрашивать его об этом... Но Антуанетта не поверила. Именно тогда она решила обратиться за помощью к всезнающему графу Сен-Жермену. Как и мадам Помпадур, она пользовалась его косметикой. Во время очередного посещения графом дворца она попросила его разузнать об узнике. Впрочем, дамы тогда не просили, они приказывали. Граф поспешил исполнить приказ. Он пишет в «Записках», как он встретился тогда с потомком губернатора Бастилии Сен-Мара, «человека, знавшего тайну».

Господин Сен-Мар, прежде чем стать комендантом нескольких тюрем, где сидели важнейшие государственные преступники, начал свою карьеру мушкетером, служившим в роте под началом Шарля де Бац де Кастельмора, прославленного в «Трех мушкетерах» Дюма под именем д'Артаньяна.

Мушкетер Сен-Мар

– Именно ему, бывшему мушкетеру Сен-Мару, был поручен загадочный узник. В течение трех десятков лет Сен-Мар находился при нем, перевозя таинственного узника в новые и новые тюрьмы... Сам прислуживал во время еды, сторожил его днем и ночью и в конце концов придумал надеть на него злосчастную маску. Как я уже говорил, маска никогда не была железной. Она была из нежнейшего тонкого черного бархата и крепилась на лице особыми застежками, открывавшимися перед едой. Вскоре после смерти таинственного узника отправился к Господу и Сен-Мар.

Итак, граф встретился с сыном Сен-Мара. Но оказалось, он не знает ничего... хотя много раз пытался узнать тайну. Отец никогда не разрешал ни ему, ни его сестре посетить камеру, где сидел таинственный узник.

Самого узника он увидел лишь однажды, в Бастилии, когда по просьбе матери должен был что-то передать отцу. Он ждал отца за дверью камеры, где сидел узник. Отец вышел, и на мгновенье через открытую дверь он увидел сидевшего за столом человека. Человек был в черной маске, закрывавшей все лицо. Отец сурово прерывал всякие расспросы об узнике. Даже будучи на смертном одре, Сен-Мар остался неумолим. Несмотря на мольбы сына, он не открыл тайну... Он лишь сказал: «Клятва на Библии, которую я дал своему королю, священна».

Единственное, что узнал граф Сен-Жермен после разговора с сыном Сен-Мара, это точное место, где была могила узника.

Граф отправился к церкви Сен-Пол. Он провел у могилы целый день.

В его «Записках» об этом сказано очень кратко... Однако много позже граф сделал интересную запись. Он пишет, что «покойники долгое время продолжают "жить", точнее, живет их сознание (если употреблять наши примитивные земные понятия), несмотря на непрекращающийся процесс разложения тела. Причем у тех людей, которые не приготовились к смерти, чья жизнь была прервана насильственно и внезапно... эта "жизнь во гробе" протекает достаточно долгое время... В своем сознании они продолжают жить и даже исполнять то, что прервало убийство». Какое отношение имеет эта запись графа к его посещению могилы, мы можем только догадываться. Но достоверно известно лишь одно: вернувшись с кладбища, граф затворился в своем доме у Люксембургского дворца, – здесь месье Антуан понизил голос. – Он расставил масонские символы на столе и двое суток просидел в кабинете.

На третий день он отправился к Марии-Антуанетте... Он был очень печален. Он сказал ей, что по-прежнему не может сказать, кто скрывался под бархатной маской. «Не можете... или не хотите?» – спросила Антуанетта. В ответ граф только молча поклонился. Но потом продолжил: «Но я точно знаю, Ваше королевское Высочество: умирая, этот узник проклял род Бурбонов. К сожалению, проклятые дни наступают, и Господь сподобил вас жить в эти дни. Будьте осторожны... очень осторожны». – Здесь месье Антуан усмехнулся и добавил: – Граф Сен-Жермен видел будущее так же ясно, как прошлое.

За окном стемнело. Зажглись фонари на площади. Все тот же слуга принес бронзовый канделябр, поставил на клавесин и зажег свечи. В их колеблющемся свете лицо месье Антуана стало зыбким... Я все больше испытывал ощущение, что мне все это снится! Но он продолжал рассказывать глуховатым голосом:

– Перепуганная Антуанетта рассказала мужу о проклятии. Дофин, этакий милый, аморфный теленок, успокоил ее. Но она потребовала, чтобы он еще раз поговорил с королем и узнал наконец правду, кто был этим грозным узником. Но главное – почему он проклял род. Дофин опять заговорил с королем. Простодушно рассказал о визите Сен-Жермена и о проклятии. Но вновь спросить деда о том, кто был этой Железной Маской, дофин не смог. Король неожиданно пришел в бешенство. Он прервал его и повелел дофину «впредь никогда не затевать разговор об узнике... и немедля перестать принимать мерзавца графа Сен-Жермена». То, чего не сумел сделать своими доносами министр Шуазель, случилось в одно мгновенье.

После ухода дофина король немедленно вызвал герцога Шуазеля. Он попросил его вновь повторить доказательства, что граф Сен-Жермен – шпион и еретик. Когда Шуазель только начал говорить, король нетерпеливо прервал его. «Я всецело согласен с вами», – сказал Людовик. И повелел составить приказ о немедленном аресте графа Сен-Жермена. Было приказано утром без суда и следствия отправить графа в Бастилию.

Но уже на рассвете карета Сен-Жермена выехала из ворот особняка у Люксембургского дворца, который арендовал граф. В сумерках наступавшего осеннего дня карета миновала заставу Сен-Дени.

В полдень, когда к дому графа подъехали драгуны с арестантской каретой, граф Сен-Жермен был далеко от Парижа. Сей граф был наделен тайной Времени.С