Рыцарь в дирндле. Интервью с оперной певицей Чечилией Бартоли

Впервые я увидел ее летом 2017-го. Коллеги из оргкомитета Зальцбургского фестиваля водили меня по закулисью Большого фестивального дворца и спросили:

– Хочешь посмотреть, как репетирует Чечилия Бартоли?

Пф! Конечно, я хотел!

В зале, куда меня провели, было темно и пусто. Ярко была освещена только сцена, по которой под фонограммную запись оркестра металась женщина с приклеенной бородой. Чечилия репетировала свою партию в постановке генделевского «Ариоданта». Эта опера по мотивам «Неистового Роланда», как нередко случается в барочных ситуациях, неистово запутанная, с массой персонажей и постоянных поворотов сюжета. Так вот, рыцарем Ариодантом, чья любовь к принцессе Гиневре обо­жгла сердце, но не опалила приклеенной бороды, по собственной воле стала Чечилия Бартоли.

Певица не подозревала, что я наблюдаю за ней из темной ложи, но пела и двигалась так, будто за ней следит весь фестивальный дворец, переполненный, как всегда на ее выступлениях.

Я улетел из Зальцбурга раньше, чем состоялась премьера «Ариоданта», но сразу же купил билеты на другую оперу Генделя с Бартоли во главе, теперь это была «Альцина» в Париже. Там был великолепный состав, в паре с Чечилией партию Руджеро пел знаменитый контратенор Филипп Жаруски, но только у нее каждый пассаж получался таким, будто человек стоит над бездной в секунде от прыжка.

К нынешнему приезду в Зальцбург я понял, что своего не упущу, и всеми правдами и неправдами добился встречи с Бартоли. Я сижу в специально приготовленной для интервью комнате не барочного, но тоже помпезного отеля и, цедя альпийскую воду из пластиковой бутылки, жду диву.

Чечилия Бартоли входит в комнату резко – зная, что произведет впечатление. На ней дирндль – традиционное австрийское платье с глубоким вырезом. Вообще-то dirn – это женская прислуга, в такие сарафаны одевались альпийские крестьянки. Но не зря в Австрии после падения монархии не только отменили титулы, но даже запретили включать их в фамилию: в дирндлях вместо вечерних платьев ходят по торжественным поводам, например на Зальцбургский фестиваль. Надевают крестьянские платья такие дамы, про которых сложно подумать, будто их предки по женской линии лет на четыреста обозримого прошлого могли кому-то прислуживать. И все же народную одежду австрийцы любят, может, даже больше, чем депутаты украинской Рады в косоворотках под итальянскими пиджаками. Мужчины приходят в оперу в кожаных шортах, а женщины, невзирая на происхождение, надевают дирндль с корсажем, лифом и фартуком. Чечилия Бартоли любит Зальцбургский фестиваль и с удовольствием носит дирндль сама.

– Ой, я очень рада, что вы увидели ту репетицию «Ариоданта», – говорит она на прекрасном английском с неистребимым итальянским акцентом. – Все это, конечно, далось нелегко. Я в первый раз пела мужскую партию. Хотя нет, в юности я еще пела Керубино в «Женитьбе Фигаро». Но тут совсем другое дело, целое путешествие: «Ариодант» начинается довольно легко, а уже вторая ария – жуть, и чем дальше, тем драматичнее. В общем, да, было дело.

Бартоли использует слово challenge – «вызов», зачастую, помимо прямого значения, суеверный синоним слову «трудность» или «проблема». Но она не боится проблем и трудностей. Это не фигура речи и точно не пассаж о том, что «тяжела и неказиста». Чечилия Бартоли – гораздо больше, чем просто оперная певица.

В 2012 году она возглавила Троицкий фестиваль. Это такой придаток Зальцбургского, четыре дня в мае или июне на праздник Троицы. Когда-то – в те самые барочные времена – Зальцбург был теократической монархией, всей полнотой власти в городе-государстве обладал архиепископ. В современной светской Австрии от теократии не осталось и следа, но небольшой фестиваль все равно приходится на церковный праздник.

Каждый год Бартоли выбирает одну оперу и строит фестиваль вокруг нее, фактически продюсирует генеральную репетицию главного оперного события в мире. Разумеется, в каждой из постановок примадонна исполняет заглавную роль сама и не сторонится самого широкого разброса – от свирепых генделевских драм до «Итальянки в Алжире» Россини, показанной весной 2018 года и сразившей всех не только негаснущим комедийным талантом Бартоли, но и Ильдаром Абдразаковым в семейных трусах.

– У нас в профессии есть несколько совершенно идиотских вопросов, вот один из них: как вы все успеваете? – спрашиваю я.

Итальянка Бартоли без всякого Алжира смеется громко и заразительно.

– Нет, правда, вы сама отвечаете на все имейлы?

– О нет, только не это! Никаких имейлов. К счастью, у меня есть люди, которые помогают мне со всем этим.

– И что вы делаете, если что-то идет не так?

– В качестве художественного директора приходится смотреть на все с непривычной стороны и создавать условия для артистов. Совсем недавно у нас был большой концерт с Даниэлем Баренбоймом и Йонасом Кауфманом, а потом неожиданно тенор Роландо Вильясон заболел и все отменил. Я подумала: что я буду делать? что в последний момент могу придумать? В итоге быстро отрепетировала с Баренбоймом и спела сама все арии в первом отделении.

Вопрос о том, как Бартоли все успевает, банальный, но не совсем праздный. Помимо постоянных выступлений и организации Троицкого фестиваля Бартоли руководит фондом своего имени и помогает запи­сываться не таким известным, как она, солистам.

В 2018 году Чечилия курировала альбом мексиканца Хавьера Камарены. Но и это не все.

Пять лет назад Чечилия Бартоли записала альбом «Санкт-Петербург», в котором исполнила арии малоизвестных немецких и итальянских композиторов, работавших при русском императорском дворе времен Анны Иоанновны и Екатерины II. Что мы знаем о русской барочной музыке? Вот! И дальше знали бы столько же, если бы не Бартоли со своей кипучей энергией.

В консерватории ей, как и нам в школе, говорили, что опера в России началась с «Жизни за царя» Михаила Глинки. Но то тут, то там обнаруживались противоречия с догмой: находились упоминания о соотечественниках, работавших в Петербурге еще в эпоху дворцовых переворотов. Так с юности Бартоли берегла миф о невероятных приключениях итальянцев в России. Потом случился разговор с Валерием Гергиевым, который намекнул на несметные сокровища, таящиеся в архивах Мариинского театра и никем не тронутые в течение веков. Бартоли прилетела в Россию – и ахнула.

– О боже! В Петербурге, когда я начала читать старые ноты, во мне пульсировало: господи, что это? Это же невероятно!

Это вправду сокровище! Там были милые дамы, которые так много мне помогали, но главное – мой друг Гергиев, который, по сути, открыл мне туда двери. Я нашла всю эту волшебную музыку, написанную нашими композиторами Чимарозой, Арайей. И немецким композитором Раупахом. А поскольку вся эта музыка была написана для русского двора, она только там и осталась.

Альбом «Санкт-Петербург», в который вошли найденные Бартоли шедевры, напоминает блестящую выставку недавно найденного клада. От кого и когда бы мы еще услышали арию на стихи Александра Сумарокова в яростном исполнении на итальянском русском:

Разверзи, пес, гортани лая,

Предвозвещай свою беду,

Шуми, свирепый ад, пылая,

Без ужаса в тебя иду!

– А сколько еще всего спрятано по разным архивам и библио­текам…

– Да, совершенно захватывает дух. Но и без этого может вполне хватить работы. Мне очень нравится исследовать музыку, которая влияла на великих композиторов XVIII–XIX веков. Например, Моцарт, конечно, великий композитор, спору нет. Но есть его, так сказать, «отец» Гайдн, который почему-то в тени. Или вот Глюк – он тоже в тени Моцарта, а его музыку я очень люблю.

– Но Вивальди-то точно вышел из этой лиги?

Я имею в виду последний альбом Бартоли 2018 года, целиком посвященный венецианскому композитору. Ведь Вивальди – тоже «найденыш», он на двести лет оказался в забвении и вернулся на свет только сто лет назад, когда им занялись такие же музыковеды-энтузиасты, как Бартоли, только без серьезной «поддержки с воздуха». Главное событие в этом деле произошло и вовсе меньше века назад, когда в 1926 году в одном пьемонтском монастыре обнаружили утерянный во время Наполеоновских войн архив, где были и триста концертов, и «Времена года». Однако этого, как говорит Бартоли, тоже было недостаточно для полноценного возвращения Вивальди в пантеон.

– Вы знаете, двадцать лет назад, в 1998-м, я записала альбом с ариями Вивальди. И сложно поверить, но эффект был довольно сильным. Вивальди хорошо знали, но в основном как инструментального композитора. «Времена года» – главное, потом – концерты для мандолины, скрипки и так далее, наконец – духовная музыка. Но ведь Вивальди – один из величайших оперных композиторов XVIII века, а еще двадцать лет назад этот огромный пласт его музыки оставался без особого внимания. Я тогда поразилась, что он сочинял для голоса, как для скрипки, со всеми этими дикими скачками. Казалось, спеть так невозможно. И я подумала: вау, ну это будет номер. Да, я в то время пела Россини с множеством колоратуры, но Вивальди – это был экстрим. Тогда же я обнаружила, что у него есть еще изумительная медленная музыка. И пожалела, что нельзя записать сразу два альбома. Пришлось ждать двадцать лет.

На Троицкий фестиваль в 2019 году Чечилия Бартоли продюсирует «Альцину», в которой споет сама и тот же Филипп Жаруски в роли Руджеро.

– Погодите, но ведь все это уже было в Париже.

– В Париже была, можно сказать, старая постановка. И тут все совпало: на Троицком фестивале «Альцины» никогда не было. Но повторные постановки сюда не привозят, поэтому мы поставим ее заново. К тому же мне хотелось поднять тему кастратов…

Редкое впечатление: оперная певица с полной ответственностью перед историей. Да, партия Руджеро, как и многие другие высокие мужские партии того времени, была написана для певца-кастрата.

– Это будет темой года. Певцы-кастраты как поп-звезды XVIII века.

– А заодно крупнейшее преступление в истории музыки.

– Четыре тысячи ежегодно! Каждый год в Италии кастрировали четыре тысячи мальчиков. И только некоторые из них смогли сделать карьеру, остальные влачили жалкое существование. Такая блистательная мода – и такие чудовищные вещи. Но из-за того, что у Фаринелли был потрясающий голос и у некоторых других певцов тоже были феноменальные голоса, композиторы начали писать специально для них. Так несчастье и варварство породили гениальную музыку.

Видимо, в этот момент надо уточнить то, что было интересно всегда.

– Вообще, XVIII век довольно жестокий. Может,

поэтому, когда вы пели в «Альцине» в Париже, я все время слышал в вашем пении предчувствие смерти?

– На это я могу ответить фразой, которую слышала от двух выдающихся музыкантов. Одним был Ростропович. Мы разговаривали с замечательным скрипачом Максимом Венгеровым, моим хорошим другом. И он пересказал мне слова Ростроповича: «Когда ты поешь…» Ой, то есть Ростропович, конечно, не пел. Хотя можно сказать, что пел. Так вот: «Когда играешь, надо чтобы это звучало как в последний раз». То есть когда я пела Альцину в Париже, что если это был мой последний раз?

Ну уж нет. Бартоли представит свою «Альцину» с 7 по 9 июня на Троицком фестивале в Зальцбурге. Эта же постановка будет включена в программу большого Зальцбургского фестиваля летом. Чечилия Бартоли выйдет на сцену, и три века генделевской музыки умес­тятся вокруг нее, даже если в зале, как тогда, на репетиции, не будет никого. Или почти никого.