Книга вышла в издательстве «Астрель» в 2010 году.

Заказать

Иллюстрация: Agey Tomesh
Иллюстрация: Agey Tomesh

На самом деле моя история началась в Готенбурге. Мне пришлось жить там в маленькой коммунальной квартире с 68-го по 76-й год. Собственно, я с детства, сколько себя помню, жил в этом городе, но родился где-то еще. В 1941 году немцы перевезли в Крым много детей с оккупированных территорий. Все маленькие, не старше 39-го. Меня приписали к 41-му году. Возможно, ошиблись, и я 40-го, но уж точно не 42-го.

Малышам присваивали трехбуквенную фамилию. Мне дали фамилию Зон. Расшифровка странных аббревиатур стала любимой детской игрой, однако, полагаю, на самом деле эти три буквы ничего не означают. Правда, некоторые мои друзья думают иначе. Кстати, их роль в истории написания данного текста иногда кажется мне загадочной и не до конца проясненной.

Нижеприведенный отрывок является частью беседы одного из таких друзей с высокопоставленным немецким чиновником. Несомненно, что этот разговор послужил детонатором событий, в эпицентре которых я оказался в то далекое, исчезнувшее теперь время.

Я рад, что редакция уважаемого журнала «Сноб» предоставила мне возможность опубликовать отрывок. И хотя не могу утверждать, что в полной мере оправился от давних потрясений и освоился в новой, до сих пор непривычной обстановке, в целом чувствую, что готов к полной публикации. Благодарю также руководство издательства Corpus за то, что оно согласилось издавать подобное. Надеюсь, моя книга в некоторой степени приоткроет завесу над удивительным устройством текущей реальности.

– История началась в Милане… – Умберто не закончил начатой фразы и бросился навстречу пожилому господину.

– Боже мой, Макс! Какими судьбами? Приятно видеть вас в Италии!

– Если не затруднит, называйте меня синьор Больцано. Я здесь с неофициальным визитом. И прошу, не надо так шуметь! – господин поморщился. – Скажите лучше, где здесь можно перекусить?

Ресторан «Дондолино» – уютное местечко. В углу – большой портрет Муссолини. На нем дуче еще молод и изображен в военной форме, на голове пилотка, губы поджаты, взгляд прямой и жесткий.

– Смотрите, какой красавец – похож на американского генерала, – Умберто пытался казаться веселым.

– Неудивительно, это копия иллюстрации с обложки Time 1943 года. Чувствуете стиль, дружище? Мне кажется, ваше призвание – все-таки искусство или хотя бы искусствознание.

Умберто попался в 1955 году, сразу после поступления в Пизанский центр научных исследований в области электроники, основанный Оливетти. Подвела Умберто любовь к Средним векам. Случилась неприятная история с антиквариатом: старые рукописи, еще что-то в таком духе… Он не любил вспоминать об инциденте. Если бы не Макс, Умберто, скорее всего, посадили бы. Проблемы возникли по другую сторону Альп, а Германия не Италия – там все жестче. Пришлось согласиться на сотрудничество.

Здание миланского Музея истории фашизма построил Марчелло Пьячентини в конце сороковых годов. Неоклассический проект считался одним из главных достижений великого архитектора. Специалисты писали, что здесь он достиг небывалых высот в сочетании минимализма и классицизма. Горожанам сооружение казалось подавляющим и отчужденным от человека.

Макс любил музеи и все важные беседы предпочитал проводить в окружении произведений искусства или памятников старины. Продолжить разговор он решил в вечно пустых залах, наполненных любимым воздухом его молодости.

Первый же экспонат поражал масштабом: гигантская, более трех метров в высоту, не считая постамента, голова Юлия Цезаря. Исполинский бюст первого фашиста (так назвал Цезаря Муссолини), вырубленный из мрамора великим Публио Морбидуччи, напоминал молодого Гитлера, только без усов.

Залы тридцатых годов оказались скучными. Плакаты, фотографии, пивные кружки. Наибольший интерес представлял автомобиль Alfa Romeo, подаренный Муссолини в знак благодарности за его роль в спасении компании от банкротства.

Умберто, собственно, ничего и не ждал от официозной экспозиции. Возможно, в выставочных залах найдется что-нибудь любопытное, однако, прежде чем попасть в них, предстоит познакомиться с историей военных действий.

Просторные двери-проемы, увенчанные полукружными арками, вели из одного семиугольного зала в другой. Вдоль глухих стен шли огромные витрины, уставленные экспонатами. На каждой находилась надпись с названием операции: «Польская кампания. 1939», «Датско-норвежская операция. 1940», «Французская кампания…»

Макс разглядывал витрину за витриной и давал комментарии. Ему явно доставляло удовольствие шокировать Умберто. Оставалось неясным, от чего старый эсэсовец получает больше кайфа – от демонстрации собственной неприкосновенности или осведомленности. То, что говорил Макс, с некоторым риском слушали по «Голосу Америки», кое-что с еще большим риском читали в нелегальной литературе, но выслушивать подобное в залах Музея фашизма от видного деятеля фашизма… такие риски сложно оценивать.

– «Нападение Польши на Германию». Какой бред! Идиоты из Министерства культуры продолжают навязывать народу вранье и хотят, чтобы дух нации был крепок. Польшу использовали для испытания новых военных технологий! Равнинная местность наилучшим образом подходит для применения механизированных частей. Именно тогда мы продемонстрировали всему миру реальную силу. Кое-кто просто остолбенел от страха, пораженный темпами немецкого вторжения. Бедные поляки. Они никогда не простят нам своих храбрых уланов, раздавленных Гудерианом.

Умберто ушам не верил. Это было похоже на провокацию, но «синьор Больцано» – слишком крупная фигура, чтобы заниматься банальными провокациями.

– Пора начать говорить правду, дорогой Умберто. Перемены в политике неизбежны, и мы пойдем на перемены, но нужна помощь, помощь таких людей, как вы – интеллектуалов, интеллигентов. Вы чувствуете дыхание перемен?

«Он издевается надо мной», – решил Умберто.

О переменах в Италии и думать забыли. Тридцать послевоенных лет без перемен – целая жизнь. Перемены… Они случались повсюду, только не здесь. В Америке и России президенты сменялись, словно по часам. Даже в Германии происходила какая-то политическая жизнь. Во всяком случае, после скоропостижной смерти Гитлера весной сорок пятого там трижды менялись канцлеры и трижды менялась риторика.

Геринг пошел на перемирие, а потом и на полноценный мир. Он прекратил унич­то­же­ние евреев, убрал одиозных Геббельса и Розенберга. В конце концов, создал тот Рейх, который существует, Рейх, управляющийся со своими окраинами без помощи концлагерей. Шпееру не повезло. Ему пришлось закручивать гайки. В конце жизни Геринг разлиберальничался, а когда-то гордые галлы его не так поняли. Парижская весна шестьдесят восьмого напомнила им о худших часах французской истории. Немецкие танки вновь стояли на улицах Парижа.

События, потрясшие Европу, начались в университетах – сначала в Нантере, а затем в Сорбонне. Идеи студентов отличались откровенной левизной. Особенно сильным было анархическое и марксистско-ленинское движение. Все последующие годы европейская интеллигенция, в том числе и Умберто, жила лозунгами тех дней: «Счастье – это новая идея», «Культура – это жизнь наоборот», «Вся власть – воображению». И, конечно, главный лозунг – «Запрещать запрещается».

После того как профсоюзы объявили бессрочную забастовку, а митингующие стали требовать смены правительства, ввод немецко-итальянского контингента стал неизбежным. По мнению германского генштаба, Франция находилась на ключевой стратегической позиции в Европе. Любое ослабление контроля однозначно рассматривалось как угроза целостности и безопасности Рейха, да и Великой Германии тоже. Политика ограничения государственного суверенитета, допускающая применение военной силы и уже практиковавшаяся в ряде стран Европы, впервые была использована во Франции.Накануне ввода войск командующий операцией Вагнер предостерег французского министра обороны от оказания сопротивления со стороны подчиненных ему вооруженных сил. Говорят, он пообещал повесить коллегу на первом же дереве, если французские солдаты сделают хоть выстрел. Министр подал в отставку. За ним последовало большинство членов кабинета.

В ночь с 20 на 21 августа 1968 года немецкие танки вошли в Париж. Новый глава Французского государства, уроженец немецкого Кобленца, заговорил словами Петена: «Теперь мы должны направить свои усилия в будущее. Начинается новый порядок!»

Шпееру действительно не повезло. Он не хотел стать объектом той ненависти, которая полилась на него отовсюду после Парижской весны. Он хотел только строить. Сменив Геринга на посту лидера нации в шестьдесят четвертом, бывший архитектор развернул невиданное доселе строительство по всей территории Рейха. Реконструкция Дрездена, здание Берлинской оперы, Зальцбургская обсерватория, неоготические кварталы Кенигсберга, невероятный по бессмысленности мост Таллин–Хельсинки, массовая застройка Познани и Вроцлава, львовский Музей народов Востока – вот только некоторые из его фантастических проектов.

Когда в семьдесят третьем грянул первый нефтяной кризис, выяснилось, что рейхс­марки кончились, казна пуста, собственной нефти нет и строительство пора заканчивать. Вместе с экономическим кризисом в Рейх пришла бедность. Шпееру пора было уходить, и он умер.Жизнь дуче, напротив, казалась бесконечной, как его бесконечный профиль работы Бертелли. Ему шел девяносто третий год. Он правил Италией больше полувека. Перемен уже никто не ждал. В стране развивались только электроника, дизайн и эстрада. Все остальные области человеческой деятельности охватил полный покой.

Когда после смерти Шпеера объявили, что фюрером нации становится Шелленберг, передернуло даже Муссолини. Его недовольство было хорошо видно во время церемонии инаугурации, которая транслировалась по всей Европе. Мало кто ожидал, что партия выдвинет на роль преемника прямого наследника Гиммлера, рейхсминистра внут­рен­них дел Германии, рейхсфюрера СС, – Вальтера Шелленберга.

Иллюстрация: Agey Tomesh
Иллюстрация: Agey Tomesh

Умберто знал, что Макс работал с Шелленбергом во время войны. Он отчетливо понимал, на какой высокой ступени германской иерархической лестницы стоит его неожиданный гид.

Ненадолго задержавшись у витрины «Успехи немецкой дипломатии на Балканах», Макс снова начал болтать.

– Мы совершили большую ошибку с этой дипломатией. Надо было раздавить сербов танками и поддержать вашего горе-вояку дуче в Греции. Если бы Гитлер оккупировал Балканы и захватил Крит, Турция не отвертелась бы от вступления в войну. Ближний Восток вместе с нефтеносными полями лежал бы у наших ног. Сегодня немцы ездили бы на роскошных «майбахах», а не на убогих малолитражных «мерседесах».

– Если бы вы раздавили сербов танками, кто бы играл за лучшую футбольную команду мира, Югославию? – попытался пошутить Умберто.

Макс странно посмотрел на него и спросил:

– Вы болеете за Югославию?

– Нет, что вы! Я болею за Италию, хотя это трудно.

Следующий зал был целиком посвящен операции «Барбаросса».

9 мая 1941 года Гитлер начал величайшее вторжение во всей военной истории «Унтернемен “Барбаросса”». Операция «Барбаросса» явилась примером абсолютной внезапности и молниеносности. Безупречно согласованные действия дипломатии и разведки убедили кровавого русского диктатора Сталина в невозможности немецкого вторжения. Испытывая панический ужас перед мощью Вермахта, Сталин лично следил за тем, чтобы СССР продолжал отправлять стратегические грузы в Рейх даже накануне начала операции. Циничный расчет таким образом задобрить фюрера и оттянуть неизбежное не оправдался.

9 мая немецкий Люфтваффе стяжал величайшую славу, в течение суток стерев в порошок ВВС Красной Армии. Большинство самолетов русских уничтожалось прямо на аэродромах, если же кому-то удавалось подняться в воздух, то тягаться с немецкими асами они были не в состоянии.

– А в этом зале много вранья? – спросил Умберто.

– Нет, здесь почти всё правда, – ответил Макс. – Знаете, почему мы не взяли Москву уже в июле? Гитлер испугался сам себя. Ходили слухи, что фюрер хотел уничтожить и Москву, и Ленинград, превратив места, где они расположены, в необитаемые. Я думаю, он осознал или ему помогли осознать зло этого решения. Гитлер взял время на раздумье и повернул Гудериана на юг. 7 августа Красная Армия сдала Киев, еще через неделю мы прекратили штурм Ленинграда, перейдя к осаде блокированного города. В этот момент Гитлер сообщил руководству Вермахта, что не будет уничтожать Москву.

– Почему он передумал? Вы сказали: «Ему помогли принять новое решение». Кто?

– Я сказал, что ему помогли «осознать зло» предыдущего решения. Это не одно и то же.

Умберто пошатнулся. Каббалистический термин из уст соратника Гиммлера и Шелленберга мог быть только совпадением. Но легкое головокружение, начавшись, уже не проходило. 19 августа – черный день СССР – немецкое наступление на Москву, получившее кодовое название «Тайфун», началось.

Последний зал первого этажа музея был самым большим и торжественным. Его украшали копии знамен частей Вермахта, прошедших по Красной площади после окончания военных действий. В витринах красовались мундиры генералов, принимавших парад, награды, сувениры, фотографии. На одной из них Умберто, как ему показалось, узнал молодого Макса.

– Русские сосредоточили огромные силы, чтобы преградить нам путь к своей столице. В Москве уже началась эвакуация: министерства и ведомства переезжали на Восток, но Сталин объявил, что не покинет город.

– Почему?

– Не знаю. Возможно, до конца не верил, что Москва падет. Может, просто не успел. А может, и успел. Тело ведь не нашли.

– Вы верите в то, что он мог выжить? Любому ясно, что Сталин умер в сорок первом.

– Ясность, Умберто, как говаривал один мой приятель, есть форма полного тумана.

Макс говорил неправду. В этом вопросе ясность была.

Макс прибыл в Александров, в штаб Третьей танковой группы Гота, 5 октября вместе с новым командующим генералом Рейнгардтом. Гот выполнил свою задачу. Его ждал юг России и север Кавказа.

Военные успехи создавали в Берлине хорошее настроение, а вместе с ним появлялось и чувство юмора. Шутя, Гиммлер предложил перевести Гота на Дон, где уже планировалось создание Готско-Казацкого государства. Соединение с Гудерианом и историческое закрытие кольца вокруг Москвы доверили Рейнгардту. Макс приехал в действующую армию по прямому указанию Шелленберга с целью прошерстить архивы Лубянки.

В ночь с 18 на 19 октября передовые части Вермахта с боями ворвались в Москву. Мощнейшие артобстрелы и бомбовые удары, казалось, разорвали небо над советской столицей. Хлынул проливной дождь. Но «генерал Погода» опоздал. Только когда все было кончено, стало ясно, что решающим фактором оказалось время. Если бы не маниакальное стремление Гудериана вперед, к Москве, вопреки осторожности, невзирая иногда на приказы непосредственного начальства, наступление утонуло бы в русской грязи, поставив под угрозу успех всей операции «Барбаросса». Распутица – не русская зима, а именно распутица – могла положить конец немецким победам.

Макс работал на Лубянке. Он разбирал архивы и отправлял бумаги в Берлин. Главный вопрос, которым приходилось заниматься, был вопрос Гитлера: где Сталин?Поломанная мебель, все засыпано обвалившейся после обстрелов штукатуркой, присесть негде. Макс решил занять кабинет Берии. Но не повезло – в нем уже расположился командир кавалерийской бригады СС Фегеляйн.

Именно этот «негодяй Фегеляйн», как стал называть его про себя Макс, сообщил в ставку фюрера непроверенную информацию о смерти Сталина. После первых же допросов свидетелей прохвост наскоро состряпал отчет, отлично понимая: тот, кто первым принесет долгожданную новость, не будет забыт.

Гитлер уважал и боялся Сталина. Говорили, что они виделись еще в 1913-м. Похоже на вымысел? Но, тем не менее, это правда. В 1913-м они жили в одном большом городе – Вене. Гитлер квартировал на первом этаже маленькой гостиницы на улице с непроизносимым названием Шеннбруннершлоссштрассе в XIV районе, близ знаменитого императорского дворца. Здесь же этажом выше снимал комнату Иосиф Сталин.

Столкнувшись впервые с незнакомым постояльцем, Гитлер физически ощутил, что его судьба связана с судьбой этого чернявого человека. Он испугался: чувство было невероятно сильным и реальным. Пытаясь разобраться в природе феноменального по силе воздействия, молодой Адольф увлекся эзотерической литературой. Тогда же познакомился с работами оккультиста Гвидо фон Листа, погрузился в изучение древних германских культов, предполагавших передачу своим адептам тайных знаний. Остается догадываться, не перепутал ли он чего, посчитав «страшного» Иосифа евреем, и не здесь ли кроются причины его животного антисемитизма.

Как только в ставке получили отчет Фегеляйна, он был немедленно вызван в Берлин и лично представлен Гитлеру. Ловкий кавалерист шанса не упустил. В скором времени он женился на сестре Евы Браун – Гретель и стал приближенным фюрера.

Пока «негодяй Фегеляйн» вел светскую жизнь в Берлине, в Москве наступила суровая зима. Трудно даже представить, что случилось бы, если бы пришлось наступать в декабре. (Чтобы запустить двигатель танка в сорокаградусный мороз, под ним нужно разводить костер.)

Макс получил все необходимые доказательства и направил Шелленбергу. Сталин был мертв. Бльшая часть архивов, в том числе и касавшаяся советской агентуры в Германии, Англии и остальном мире, оказалась в руках СД. Однако отсутствовали все финансовые документы. И самое главное – это казалось Максу связанными вещами – не нашлось достоверных свидетельств о судьбе Берии. Берия исчез.Новый 1942 год Германия встречала в эйфории. Максу пора было возвращаться в Берлин.

Просторная лестница вела на второй этаж музея. Продолжение основной экспозиции «1942–1945. Дорога к миру».

– Может, пора уходить? – с надеждой спросил Умберто.

Макс строго взглянул на итальянца.

– Надо любить историю, мой друг.

Они вошли в портретную галерею.

Длинный узкий проход украшали фотографии героев военных действий. Макс с удовольствием разглядывал изображения людей, многих из которых знал лично.

– Можем ли мы с уверенностью сказать, что художник выразил внутренний мир данного конкретного человека? – рассуждал Макс, глядя на портрет Розенберга. – Поверьте на слово, Умберто, чтобы понять, как замечательно обманывают фотографии, нужно было знать этих людей в реальной жизни. Кто может подумать, что смотрящий на вас элегантный мужчина, Розенберг, похожий на члена футуристического движения, являлся вдохновителем борьбы против «вырождения искусства» и вообще не имел художественного вкуса.

А вот генеральный секретарь общества по изучению древней германской истории и наследия предков – Аненербе, управляющий советом директоров научно-исследовательского совета Рейха, садист Вольфрам Зиверс. С этой бородой и в смешном наряде он похож на героя средневекового романа.

– Скорее на автора… если судить по имени, – деликатно уточнил Умберто.

Макс зачем-то строго посмотрел на знатока средневековой литературы и продолжил:

– Кальтенбруннер может сойти за мужа Голды Мейер. Мюллера я бы, пожалуй, счел провинциальным куплетистом. У Листа действительно шикарная лысина, но от такой лысины следовало бы ожидать решений не хуже тех, которые принимал фон Бок. А он, кстати, выглядит размазней. Джованни Мессе – компетентный и гуманный командующий. Судя по фото, мог бы торговать оливковым маслом где-нибудь в Бари. Борман, заснятый в лыжной шапочке у костра, похож на сочинителя лирических песенок. Авангардист танковых прорывов Гудериан кажется денщиком бездаря Кейтеля. Менгеле, самый ужасный человек, которого только можно себе представить, напоминает Модильяни. Геббельс – вылитый Аль Пачино в роли Корлеоне. Гиммлер – член РСДРП минимум с 1903 года. Геринг – звезда первых лет звукового кино. Шпеер – продавец матрасов. Гитлер – удачливый беллетрист. Скорцени… – Макс заткнулся.

Скорцени был похож на самого себя. Известный дуэлянт двадцатых годов, о чем напоминал шрам на левой щеке, руководил частями особого назначения, призванными проводить разведывательно-диверсионные операции в тылу противника. Решение поручить Скорцени операцию по ликвидации Берии принял Шелленберг, но подготовил все документы и подвел его к этому решению Макс.

Берия появился в Тбилиси в конце 1941 года. Используя свои возможности в регионе, он быстро взял Закавказье под контроль. В «советское правительство на юге России» вошли опытные подручные новоявленного диктатора – Кобулов, Деканозов и другие не менее одиозные сотрудники. Стратегическая игра вокруг ключевой проблемы 1942 года – кто будет отдавать приказы Закавказскому военному округу – началась.

Портретная галерея упиралась в небольшой темный зал. По периметру телевизоры, поставленные на простые канцелярские столы. На экранах эпизоды знаменитых художественных и документальных фильмов о войне. Голос диктора читал:

«23 октября после блестящей танковой операции и тяжелых уличных боев пала Москва; в ноябре, оказавшись после Тихвинского прорыва в глубоком тылу немецкого наступления, сдался Ленинград; на юге перед самым Новым годом Манштейн и Гот сломили отчаянное сопротивление защитников Севастополя. К январю сорок второго фронт проходил по линии полуостров Рыбачий, Петрозаводск, Череповец, Калязин, Владимир, Липецк, Ростов-на-Дону и далее по берегу Черного моря к Керченскому проливу».

Зимнюю передышку руководители Рейха использовали по-разному. Геринг прибыл в Ленинград, возглавив комиссию по изучению и оценке художественного наследия Российской империи. Фон Бок, рискуя навлечь на себя гнев Гитлера, фактически выставил из Москвы явившегося туда с целью проведения этнических чисток Геббельса. Гиммлер носился между Берлином и Симферополем, одержимый идеей создания Готского государства в Крыму и на Дону. «Имейте в виду, мы рассматриваем казаков как восточную ветвь готской культуры, – твердил он на каждом шагу, осматривая пере­именованный в Готенбург Симферополь. – Новому государству предстоит стать плацдармом для решающего броска на юг. Фюрер наметил главную цель грядущего наступления: захват источников сырья, от которых зависит немецкая промышленность». Основные силы сосредоточивались на южном участке фронта. Уничтожив врага на Дону, Манштейн должен был повернуть на север и овладеть Сталинградом, а Гот – начать наступление на Кавказе и обеспечить выход к Среднему и Ближнему Востоку. Казалось, война вступает в завершающую фазу.

События развивались быстро. Берии не удалось заручиться поддержкой англичан. Попытка выйти на переговоры с немцами также провалилась. В то же время консультации советского посла Литвинова с американцами шли полным ходом. Литвинов и его заместитель Громыко безоговорочно выступали от имени правительства, возглавляемого начальником Генштаба маршалом Шапошниковым. 10 января российских дипломатов пригласили на проходившую в Вашингтоне конференцию «Аркадия», где они встречались с Рузвельтом и Черчиллем. В ходе переговоров были достигнуты следующие договоренности:

1) Союзники признают правительство Шапошникова при условии снятия с руководящих постов старых членов сталинского Политбюро.

2) Союзники поддержат любые, в том числе специальные, меры по смещению Берии и ликвидации тбилисского правительства при условии предоставления независимости закавказским республикам после окончания войны.

3) Главные усилия Соединенные Штаты сосредоточат в первую очередь на противодействии Германии. Америка вступит в военные действия против немцев при условии, что Россия объявит войну Японии и нанесет удар по Квантунской армии на Дальнем Востоке. В этом случае англо-американские силы откроют второй фронт на Кавказе и не допустят выхода немцев к Каспию и Волге. 15 января Шапошников своим указом снял со всех постов Молотова, Маленкова, Кагановича, Хрущева. Маршалу Буденному, напротив, было предложено возглавить Кавказский фронт и предпринять все необходимые шаги для нейтрализации Берии.

Весна 1942-го выдалась многообещающей для вермахта. Решив в основном свои задачи на севере и в центре, германская армия начала наступление на юге. Форсировав Керченский пролив и выйдя на Таманский полуостров, она готовилась к битве за Кавказ.

Неожиданно для многих 10 марта части Закавказского военного округа под командованием Тюленева, вместо того чтобы готовиться к обороне, вошли в Иран. Шаха Пехлеви свергли через двенадцать дней после начала вторжения. Новый премьер отдал приказ о прекращении сопротивления, и 24 марта вооруженные силы Ирана сложили оружие перед союзниками. В течение нескольких дней Иран утратил суверенитет и превратился в гигантский плацдарм для подготовки англо-американского вторжения на Кавказе.

Гитлер был шокирован внезапностью изменения ситуации. Руководитель абвера Канарис и несколько других офицеров разведки оказались в гестапо. Чтобы находиться ближе к действующей армии в изменившихся условиях, Гитлер перенес ставку в Винницу. Пытаясь выиграть время и опередить союзников, он отдал приказ о «величайшем наступлении». Все силы – на завоевание Кавказа и Сталинграда. Это главное!

Русская армия усиливала сопротивление. Счет шел на дни, так необходимые для концентрации англо-американских дивизий в Иране. «Настал момент прекратить отступление – ни шагу назад», – этот приказ Генерального штаба стал главным в то ужасное лето. Отчаянное сопротивление продолжалось день и ночь. 9 августа 1942 года, под звуки Седьмой симфонии Шостаковича, транслируемой с утра по российскому радио, с плацдармов в районе Джульфа–Тебриз массированная переброска англо-американских войск к театру военных действий, известная в истории как операция «Шах и мат», началась. В тот же день Семнадцатая армия Гота при поддержке Третьей румынской армии взяла Краснодар, одновременно пал город нефтяников Майкоп. Гитлер мечтал о первой кавказской нефти. Но нет – нефтяные промыслы Майкопа успели уничтожить. Разрушения оказались столь значительными, что добыча нефти там возобновится только в начале пятидесятых.

Потрясение от вступления англо-американских войск в войну на Кавказе было сильным. И хотя 21 августа подразделения элитных горно-стрелковых полков водрузили флаг со свастикой на вершине Эльбруса, это стало последним успехом Вермахта на юге.

Шестая армия генерала Паулюса, поддерживаемая танками Манштейна, вышла к берегу Волги 23 августа. Невзирая на отчаянные контратаки защитников города, Паулюсу удалось укрепиться на подступах к Сталинграду. Ночью Сталинград был разбомблен, теперь его предстояло взять штурмом. С самых первых ожесточенных стычек на улицах стало ясно: боевой дух русских силен как никогда. Катастрофа, которую никто не ждал, началась 19 ноября. Когда уставшие солдаты Вермахта отдыхали после шестого безуспешного штурма, русская армия на севере и англо-американская на юге ударили во фланги Паулюса. Ахиллесовой пятой германского фронта стали слабые итальянские части, расположенные именно на флангах. Паулюс полагал, что держит защитников города за горло, но сокрушительные удары танков и авиации поставили крест на его надеждах. Союзникам удалось достигнуть практически полной внезапности. В результате к 23 ноября кольцо окружения замкнулось. Триста тысяч немецких и итальянских солдат оказались в чудовищном котле. Быстро наступала зима. Шестая армия погибала.

В полной мере осознав ситуацию, Гитлер направил Паулюсу известие, что назначает его фельдмаршалом. Это было равносильно приказу о самоубийстве. Никогда ни один немецкий фельдмаршал не попадал в плен живым. 30 января Паулюс застрелился. Эпоха стремительных блицкригов закончилась. После головокружительных успехов немцы впервые потерпели поражение. Новая Россия и ее союзники готовились к контрнаступлению.

Наращивать, наращивать и наращивать военную мощь требовал Гитлер от Шпеера: «Мы должны отстоять завоеванные позиции и развить успех». Программа военной мобилизации промышленности набирала обороты. Русские также быстро увеличивали потенциал. Гонка вооружений, на долгие годы ставшая главным фактором экономической политики врагов, нарастала. Америка, как и обещала, отдавала все силы своей промышленности фронту. Для России наступила пора возвращать союзнический долг.

9 мая 1943 года части Дальневосточного фронта под командованием Иосифа Апанасенко пересекли границу с Маньчжурией. Старый конармеец Апанасенко оказался еще одним соратником Буденного, сыгравшим решающую роль.

Главный удар в направлении Харбина нанесла Пятьдесят восьмая танковая дивизия Котлярова. Одновременно из юго-восточной части Монгольской Народной Республики на территорию Китая вошла механизированная группа Забайкальского фронта при поддержке монгольской кавалерии. Героические действия русской армии на Дальнем Востоке и полная неспособность Японии воевать на два фронта делали ее поражение неизбежным. В июне американцы овладели Марианскими островами, спустя месяц освободили Филиппины. В августе Япония потеряла Индонезию, а к осени оставила Индокитай.

1943 год прошел в тяжелых позиционных боях. Война стала напоминать Первую мировую. В битве на измор Германии становилось трудно тягаться с экономической и ресурсной мощью Альянса.Когда после разгрома Японии там сменилось правительство и по разведывательным каналам стала приходить информация о возможном вступ­ле­нии бывшего союзника в войну на стороне русских, Гитлер впервые почувствовал угрозу поражения. Он приказал Гим­млеру обеспечить хотя бы нейтралитет Японии любой ценой. Тогда впервые прозвучали слова о возможности применения новейшего разрушительного оружия.

«Оружие сдерживания» – так окрестила его геббельсовская пропаганда.

Тем не менее 1 января 1944 года Япония объявила войну Германии.

Вечером 2 января Шпеер собрал секретное совещание.

Присутствовали: фон Браун – проектировщик ракеты «Фау-2», Герлах – руководитель проекта «Уран», гросс-адмирал Денниц и Гейзенберг – отец немецкой атомной бомбы.

– Фюрер отдал приказ наказать за предательство Японию, – объявил Шпеер. – Мы должны быть готовы до конца года.

Герлах покрылся испариной.

– Гросс-адмирал Денниц, субмарины готовы доставить «фау» к точке старта? – Шпеер был как никогда деловит.

– «Тип IX» способен достигнуть Японии при условии дозаправки на базе Огненная Земля, – отчеканил Денниц.

– Недаром же мы поставили у власти в Аргентине Перона. – Шпеер за­улыбался. – Он наш друг. Фон Браун, итак, вы готовы?

– Несомненно.

– Герлах – самая большая наша проблема! Сколько зарядов и когда будут, наконец, сделаны?Герлах закашлялся.

– Мы изготовим два заряда к декабрю, – произнес Гейзенберг. Он чувствовал, что наступает его звездный час, он готов был рискнуть.Герлах начал задыхаться.

– Отлично. Я полагаю, руководителем операции, – Шпеер на секунду задумался, – «Принуждение к миру», да-да, «Принуждение к миру»! – будет назначен гросс-адмирал Денниц. Всем спасибо! – Шпеер встал. – Хайль Гитлер!

Разгромив, а затем получив в союзники Японию, Альянс обезопасил свои тылы. Полный контроль над Тихим океаном осуществлял американский флот, перебазированный в Нагасаки. Это дало возможность направить огромные силы с востока на запад.

Позиционная война 1943 года подходила к концу. Летом сорок четвертого количество перешло в качество, сотни дивизий, сконцентрированных на Западном фронте, были готовы к решающей битве и освобождению Москвы. 22 августа русские, британские, американские и даже небольшое количество японских частей начали наступление по всему фронту.

Денниц вызвал Гейзенберга поздно вечером.

– Придется рисковать: из обещанных зарядов сделан только один. Если нет двух шансов – мы используем единственный. Готовьтесь, вы знаете, что делать.

29 августа шестнадцать специально подготовленных субмарин класса «тип IX» вышли из укрытых железобетоном гнезд на Атлантическом побережье Франции и взяли курс на южную оконечность Аргентины. На каждой из лодок – по одной ракете «фау». Какая из них несет атомный заряд? Никто в экипажах не знает, где та единственная, главная ракета. Шестнадцать к одному. Надежная ставка.

Огненная Земля. Добрались без потерь. Дозаправка. Длинный путь по пустынным просторам Тихого океана. Остров Пасхи. Микронезия. Здесь лодки рассредоточиваются, каждая идет своим курсом, лавируя между островами, выбирая самые глухие маршруты в океане, стараясь ничем не обнаружить себя и тем спасти не жизни – но бесценный груз.

Тысяча миль до цели.

Части Пятой гвардейской танковой армии Ротмистрова занимают город Пушкин, в образовавшийся прорыв врываются подразделения Первой танковой армии Катукова и Шестой гвардейской армии Чистякова.

Восемьсот миль до цели.

Войска генерала Моделя ведут ожесточенные бои за станцию Ивантеевка на железнодорожной трассе Москва–Ярославль.

Шестьсот миль до цели.

На левом фланге Центрального фронта Вторая танковая армия генерал-лейтенанта Родина освобождает город Бронницы.

Четыреста миль до цели.

Пятьдесят восьмая дальневосточная танковая дивизия Котлярова занимает Мытищи, командующий Первым Центральным фронтом генерал армии Рокоссовский переносит штаб вплотную к окраинам Москвы. Двести миль до цели.

Войска Второго Центрального фронта Малиновского и Первого Центрального фронта Рокоссовского, отрезав Гольяновскую группировку противника, начинают штурм Москвы. Сто миль до цели – зона досягаемости.

Уличные бои идут в центральных кварталах города в Замоскворечье и на Таганке.

Всплытие – запуск.

Известие о гибели порта Нагасаки вместе со всем американским флотом и семьюдесятью тысячами мирных жителей разносится моментально и потрясает наступающих. Первая в истории атомная атака достигла своей цели. Спонтанное затишье в боях за Москву длится более суток.

По истечении вторых суток американский стратегический бомбардировщик «Боинг В-29» (командир экипажа – полковник Пол Тиббетс) сбрасывает американскую бомбу «Литтл Бой» на группировку генерала Роммеля в Северной Африке. Потери колоссальны. В тот же день другой пилот, Чарльз Суини, сбрасывает бомбу «Фэт Мэн» на Огненную Землю, уничтожая базу субмарин Денница и отрезая им путь к возвращению.Далее – выступление Рузвельта:

«Мы всегда опережали Германию в разработке ядерного оружия. Опережаем и теперь. На каждый удар врага мы ответим двумя. Мы доказали это сегодняшними бомбардировками. Мы призываем германское правительство одуматься и не применять атомное оружие. Наши ответы в случае применения будут предельно жестокими, а удары будут нанесены в самое сердце Германии». После ответного атомного удара Гитлер на сорок минут впал в ступор. Придя в себя, он начал орать, требуя немедленно расстрелять всю команду физиков во главе с Гейзенбергом.

– Где этот полужидок? Немедленно его ко мне, пристрелю собственной рукой. Он все-таки не успел. Мы не смогли опередить поганых американцев. А может, он продал наши секреты за тридцать сребреников, Иуда!

Шпееру потребовалось два часа и несколько порций коньяка, чтобы привести фюрера в чувство.

К вечеру Гитлера обуяли новые идеи. Он потребовал немедленного создания очередного заряда и скорейшей бомбардировки Лондона. Складывалось ощущение, что мозг вождя нации просто не выдержал кардинального изменения геополитической картины мира.

Геринг взял инициативу на себя и приказал Риббентропу до наступления утра начать стратегические переговоры об условиях перемирия. Речь Гитлера той же ночью записал на пленку актер-пародист под диктовку Шелленберга. Сам фюрер спал, получив от докторов изрядную дозу успокоительного.

Записанное выступление выпустили в эфир, когда пришло сообщение от Риббентропа, что атомный шантаж удался – перемирие достигнуто.

Более месяца Гитлер болел, приходя в себя после нервного расстройства. Перемирие между тем соблюдалось. Серьезных столкновений на линии фронта, которая теперь проходила по Москве-реке и Яузе, не было.Вынужденная близость двух армий, стоящих друг против друга на расстоянии, позволяющем показать противнику голую задницу, как ни странно, потихоньку смягчала взаимную ненависть. Когда ты несколько недель, а потом и месяцев вынужден (под угрозой расстрела) сдерживать себя от желания пальнуть в эту самую задницу, волей-неволей становишься терпимее.

Всю зиму шли переговоры. Продолжились они и весной. К Гитлеру возвращались силы, а с ними и воля к продолжению борьбы. Он лично контролировал производство нового оружия.

12 апреля 1945-го умер тяжелобольной президент Соединенных Штатов Америки Рузвельт. Гитлер перестал появляться на людях. Он замкнулся. Те, кто видел его в эти дни, сообщали о безумном блеске в глазах и усилившемся треморе.

22 апреля, в день весеннего равноденствия, он вызвал к себе Геринга.

– Герман, я принял решение. Сейчас, когда Альянс лишился лидера в лице Рузвельта… Сейчас или никогда. Да, я принял решение. Мы будем бомбить Британию.

– Адольф…

– Не перебивай. В этом оружии заключена магическая сила. Сама природа высвобождает свой гнев.

– Это безумие. Это самоубийство, в конце концов.

– Это приказ. Если ты со мной, Герман, Люфтваффе выполнит задачу. Я дам Шпееру неделю на подготовку. 30 апреля мы нанесем решающий удар. Если ты не со мной, – глаза фюрера потемнели, рука на мгновение перестала дрожать, – я смету тебя как грязного заговорщика.

Он сделал резкий жест. Безумие снова вернуло ему силу, которой он пленял людей в прежние годы.

– Адольф… – тихо сказал Геринг, а затем громко рявкнул: – Я с тобой, мой фюрер!

Дома, в Каринхалле, утопая в необъятном кресле и перелистывая томик Жюля Верна, Геринг уже знал, что не выполнит приказ о бомбардировке.

В те дни лидеры Рейха понимали друг друга с полуслова. Гиммлер впервые не вертел хвостом, а прямо сказал, что поддерживает Геринга. Борман хотя и уперся головой в стену, как делал всегда в минуты тяжких раздумий, но прикидываться дураком не стал. С Геббельсом вообще никто разговаривать не собирался. Шпеер – этот и сам сновал по кабинетам, прося как-то повлиять на фюрера.

29 апреля Шелленберг пригласил к себе Макса и без лишних экивоков сообщил, что на завтра назначено важное совещание, надо ждать новостей, а вот отлучаться с работы не надо.

– И еще, – сказал Шелленберг, – завтра тот редкий день, когда вы можете доверять Мюллеру. Я полагаю, – он по-кошачьи улыбнулся, – это всё.

«Да, лучше не скажешь – это всё», – подумал Макс.

30 апреля в полдень Гитлер собрал приближенных. Он выглядел перевозбужденным. Произнеся несколько неважных слов, лидер нации попросил Геринга сообщить присутствующим о происходящем. Геринг был краток, сказав, что по поручению фюрера отдал приказ о бомбардировке Лондона, Ливерпуля и Бирмингема. Шум среди собравшихся. Гитлеру на минуту показалось, что эмоции недостаточно сильны для столь драматичного момента.

– Нам отпущены часы, именно часы – для того, чтобы завоевать победу. Наше единство теперь, как никогда раньше, обрело ту монолитность, которой я добивался многие годы этой тяжелой великой кампании, – решил он усилить впечатление.

Аплодисменты.

– Где самолеты, Геринг?

– Над Ла-Маншем, мой фюрер.

Шелленберг рассказывал потом Максу, что именно в этот момент в комнату вошла Траудель, личный секретарь Гитлера.

– Мой фюрер, ваше лекарство.

– Спасибо, Траудель, – Гитлер выпил порошок.

Кто-то всхлипнул. Гиммлер направился к выходу. Остальные стояли неподвижно.

Фюрер обвел всех странным взглядом, пошатнулся и упал.

Великая эпоха закончилась.С