Фото: www.darcypadilla.com
Фото: www.darcypadilla.com

С «Никто не может быть уверен в том, что он не сноб. Такая высокомерная уверенность сама по себе – уже снобизм». Как вы относитесь к этой мысли?

В моем представлении снобизм – это когда человек отделяет себя от всего остального общества по определенным критериям, а к тем, кто им не соответствует, относится с высокомерием. Я по своей сути никогда снобом не был. Воспитывался в обычном питерском дворе, был хулиганом, стоял на учете в милиции, играл в футбол. Кстати, в футбол играл с Бродским.

С За что вы стояли на учете в милиции?

Во время Второй мировой бои были под самым Питером, и вот как теперь существуют «черные копатели» (незаконные археологические отряды, торгующие добытым. – Прим. ред.), так и мы тогда тоже копали. Было большое количество оружия на руках, огромное количество! И мы как-то стреляли из автоматов на набережной Робеспьера – там еще как таковой и набережной не было, целый песчаный город был! Ну и поймали меня.

С Как получилось, что вы пошли работать в милицию?

Мне было семнадцать лет, когда мама умерла, одной сестре было три года, второй – десять лет. Тогда же умер отчим. И мы оказались одни. Мне пришлось бросать среднюю образовательную школу, переходить в вечернюю, идти работать.

У моей одноклассницы папа был начальником райотдела милиции Дзержинского района. И однажды я обедал у них, и он мне говорит: «Иди ко мне опером работать». Я отвечаю: «Да мне семнадцать лет еще». «Ну вот как исполнится восемнадцать, приходи сразу же». Я пришел. Сначала разыскивал неплательщиков алиментов. Но однажды вызывает меня начальник уголовного розыска и говорит, что в Выборг­ском районе обнаружен труп: молодая женщина, нет тридцати, похоже, при ней никаких документов, только платежное поручение, в котором указаны порядковый номер платежки организации плательщика и сумма – двадцать шесть рублей двадцать копеек, как сейчас помню. Задание – проверить все госбанки и стройбанки города. Я прихожу в Дзержинский госбанк: особняк, четыре с половиной метра потолки, подвальные помещения тоже метра три, и вот все эти огромные подвальные помещения заставлены стеллажами с папками, в которых платежные поручения. Я понял, что год надо сидеть минимум. Делать нечего, команду дали, и я, значит, сижу и листаю. Уже вечер, и вдруг у меня замыкание какое-то происходит: мне очень часто попадалась сумма, в два раза меньшая, чем в платежке, – тринадцать рублей десять копеек. Это стоимость автобусной экскурсии по городу Ленинграду. Я подумал: а что если какая-то организация заказала два автобуса!

Я бросаю банк, еду в Бюро путешествий и экскурсий. И нахожу нужный номер платежного поручения и эту сумму. Там же указан институт, который оплатил экскурсию. В отделе кадров института посмотрели на фотографию трупа: «Да, это наша!».

Я позвонил своему начальнику, чтобы доложить, что все нашел, а того не было на месте. И я сдуру поехал прямо в УВД, к начальнику первого отдела Управления уголовного розыска, который занимался раскрытием убийств. Захожу и говорю: «Кузнецов, оперуполномоченный уголовного розыска Дзержинского РОВД». – «Что пришел?» – «Пришел доложить, что установил эту женщину». – «Ну-ка расскажи, как это ты?» Я рассказал. «А Кудряшову (начальник уголовного розыска райотдела) звонил?» – «Да. Не дозвонился». Он мне: «Надо было доложить непосредственному начальнику! Ну ладно, выйди».

И я сделал вид, что вышел, а сам «застрял» в дверях, благо они двойные были, и слушаю. А он говорит по телефону примерно такие слова: «Виталик, тут у меня твой Кузнецов. Он эту бабу установил. Ты его, конечно, там взгрей за то, что он тебя обошел, но имей в виду, что он талантливый парень, башка у него варит, и либо ты его ставь раскрывать преступления, либо я его заберу к себе».

Конечно, мне влетело. Но дали мне «зону»: от Дворцовой площади до Летнего сада, от Невского до Дворцовой набережной – это была территория, на которой я раскрывал преступления. А это были кражи из Эрмитажа, из Русского музея, из Музея-квар­ти­ры Пушкина. Моя первая награда – грамота за подписью Екатерины Фурцевой – за оперативность, проявленную при розыс­ке уникальных пистолетов, украденных из Музея-квартиры А. С. Пушкина.

С И так вы стали заниматься делами, связанными с хищениями культурных ценностей?

Когда воруют картины, вазы, оружие, книги, начинаешь обрастать знакомствами из числа коллекционеров, подбираешь агентуру, которая имеет связи среди деятелей искусств, антикваров. Так и начал.

С Вы долгое время работали в Магадане. Как вы там оказались?

Меня включили в группу по расследованию убийства дочки замначальника УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области. И получилось так, что я случайно вышел на убийцу. Было подозрение, что убийство совершил кто-то из солдат войсковых частей. Но командиры отвечали, что дезертиров нет и в увольнении никто не был. Я решил ходить по населенным пунктам вблизи войсковых частей и спрашивать, кого кто видел. Наткнулся на деда с бабкой, которые рассказали, что один солдат регулярно трахал их козу. Описали мне его. Я этого солдата нашел, его раскололи, оказалось – он убийца.

Группу возглавлял гениальный сыщик Георгий Павлович Смолкин, который впоследствии был заместителем начальника УВД Магаданского облисполкома. Он и пригласил меня работать. Туда, кстати, было не попасть, потому что там год за два и двойные оклады. Я, когда уходил на пенсию в тридцать восемь лет, получал почти тысячу рублей. Это при том, что ставка у союзного министра была пятьсот рублей.

С Почему вы стали адвокатом?

По разным причинам ушел на пенсию начальник УВД, вдруг сняли с должностей моих начальников, и на их место пришли ребята с Украины… Украина в советское время была страшно коррумпирована в отличие от России. В России, конечно, были отдельные случаи и предательства, и получения взяток, но на Украине это была просто система. Ну, и там ребята в основном работали не головой, а кулаками. А мне это неинтересно. Для меня розыск, так же как адвокатура, должен обязательно содержать элемент игры. То есть, как в шахматы, я должен обыгрывать, я должен сделать такой ход, чтобы все сидели на задницах!

С Вам бывало страшно?

У меня проблема – нет чувства страха… Мне страшно бывает, но потом.

С Но вы уехали из России. Значит, все-таки стало страшно?

Да нет, мне не стало страшно. Меня арестовать должны были, а арестовать – значит убить. Ведь мне что вменяли? Раскрытие государственной тайны перед Конституционным судом. А я выполнял свой профессиональный долг. Кагэбэшники всегда воспринимают это так, будто я специально был настроен им вредить. (В 2006 году Кузнецов представлял интересы члена Совета федерации Левона Чахмахчяна, обвиненного в мошенничестве. Во время следствия сфотографировал секретный меморандум, в котором говорилось о прослушивании правоохранительными органами телефонных переговоров Чахмахчяна, когда тот был членом Совета федерации, и направил копию этого документа вместе с жалобой в Конституционный суд России, после чего прокуратура города Москвы обвинила его в разглашении государственной тайны. 11 июля 2007 года Тверской суд Москвы дал согласие на привлечение Кузнецова к уголовной ответственности. – Прим. ред.)

С Как вы воспринимаете свою эмиграцию? Это ссылка для вас?

Нет. Это тактический ход: выиграть время. Я их добью. Все, кто имел непосредственное отношение к возбуждению в отношении меня уголовного дела, должны сесть на скамью подсудимых.

С Но вы хотите вернуться?

Конечно. И я вернусь. Вопрос в другом. Я могу не успеть вернуться. То есть меня могут вернуть обратно ногами вперед, но это все равно вернуться.

С Что должно произойти, чтобы вы вернулись?

В России – революция. Это не обязательно вооруженный переворот, хотя такой путь я тоже не исключаю, – это демократизация страны, создание независимой судебной системы, доступ оппозиции к центральным СМИ.

С Вы в Америке продолжаете заниматься адвокатскими делами?

Да, но очень ограниченно. В основном это консультации. И этим я занимаюсь так, для друзей, для знакомых.

С А чем еще занимаетесь?

Книги пишу. Подрабатываю в Бостонском университете. Пишу письма Михалкову (речь идет о письме Никите Михалкову в связи с незаконным использованием музыки Исаака Дунаевского в фильме «Утомленные солнцем», а также в связи с его «Манифестом просвещенного консерватизма», который Борис Кузнецов назвал «фарисейским». – Прим. ред.).

С Вы думаете, отсюда, из Америки, что-то можно изменить?

Я считаю себя патриотом. Я считаю, что я больший патриот, чем многие из тех, кто принял участие в моем деле, в результате которого я оказался здесь. Я думаю, что можно правильно настроить правительство США и других западных стран. Во всяком случае, чтобы они после встречи с нашими руководителями руки мыли. Чтобы они понимали, с кем они имеют дело.

Страну, которая обладает ядерным оружием, не замечать нельзя. Кроме того, на нефтегазовой игле сидит вся Европа. Но руководители западных стран должны на каждой встрече интересоваться у наших лидеров: а как там Ходорковский? А как у вас там идет расследование убийства Политковской, Беслана, «Норд-Оста», Литвиненко, Магнитского? А когда вы вернете деньги, похищенные у акционеров ЮКОСа? С